Россия загробная
Шрифт:
Тысячи отчетов стекались в аналитический центр, где за сотнями компьютеров сидели офицеры-аналитики и упорно вчитывались и вдумывались в простенькие на первый взгляд сообщения. Маркеры так и мелькали над распечатками, отмечая важное и непонятное. Принтеры гудели непрестанно. Что означает массовая высадка деревьев в маленьком городке в Дагестане? В чем причина участившихся походов министра финансов в сауну? Почему врач-исследователь, имеющий доступ к Чебутыкину, в прошлый вторник, говоря с женой по телефону, чаще обычного употреблял слово "блин"? Не тайный ли это код? Как сказывается на деятельности профессора, возглавляющего комплексную группу по исследованию Чебутыкина, наличие двоюродного племянника в Канаде? Все это были очень сложные вопросы, которые требовали глубоких размышлений и точных ответов. Ошибаться было нельзя. На такой работе ошибаются лишь однажды.
Десятки и сотни аналитических записок сводились воедино в оперативный прогноз, который в виде скромной папочки в красной кожаной обложке с золотыми скрещенными мечами ровно в восемь утра ложился на стол генералу армии Затрапезникову. Этот высокий человек в коричневом костюме и при узком голубом галстуке, с крошечным значком на лацкане — значок представлял собой щит и все те же скрещенные мечи — внимательно читал полторы странички прогноза. Некоторые места он подчеркивал тонко отточенным красным карандашом и писал на полях комментарии: "Отлично!", "Курдюмову: усилить наблюдение!", "Дайте сведения точнее!" и даже "Филимонову: Не стройте из себя Зорге!". Жарким днем начала августа, когда уже загорались торфяники под Москвой, Затрапезников, дочитав странички прогноза до конца, встал, подошел к окну, отдернул синюю гардину и долго стоял, наблюдая волны автомобильного движения на Лубянской площади. Он ощущал отсутствие посередине площади строгого и сурового Феликса в длинной шинели с такой физической отчетливостью, словно это в его мозгу не хватало какого-то основного штыря. Площадь зияла дырой. Он вздохнул. На его всегда серьезном мятом лице была сильная усталость.
Ученые в Протвино работали уже почти месяц, а результатов не было. Нуль результатов! Они ни на шаг не приблизились к разгадке воскресения Чебутыкина. Все, что они писали в своих отчетах, была медицинская банальщина. Лучшие научные умы не могли сказать про Чебутыкина и загробный мир ничего определенного. Врачи либеральничали и распустили Чебутыкина, который вчера ударил врача-терапевта стулом по голове, а сегодня с утра, зная свою безнаказанность, схватил профессора за ухо и макнул его лицом в кашу. Чебутыкин держал голодовку уже третий день и, похоже, собирался умертвить себя и таким образом улизнуть назад, в привычный ему загробный мир. Допускать этого было никак нельзя. Службе было поручено сохранить Чебутыкина, и она его сохранит. Так подумал Затрапезников.
Тревогу вызывала и ситуация в стране. Олигарх из Лондона скупал через подставных лиц акции госкорпорации "ЗЖ" ("Загробная жизнь") и явно строил далеко идущие планы спекуляций. Тоталитарный демократ Трепаковский мчался по стране в поезде с развевающимися синими флагами, на каждой станции собирал митинг и требовал заводы рабочим, землю крестьянам, смерть народу. Надо было передать ему через доверенных лиц, чтобы перестал хулиганить. Коммунисты отправили на тот свет троих своих агентов, не посоветовавшись с Кремлем, что само по себе было немыслимой дерзостью. Разыгрались, гаврики, наследники героического прошлого. В церквах, по согласованию с идеологическим отделом администрации, усилили пропаганду законопослушания и уважения к начальству и в целях успокоения паствы намекали на то, что смерть еще, может быть, и вернется; и в общем-то все обстояло терпимо, но появлялись и некоторые тревожащие обстоятельства, говорившие о том, что кое-где люди в отсутствие смерти уж как-то чересчур нагло и даже вопиюще нагло выходят из-под контроля. В уголовных кругах распространялось мнение, что на том свете есть и свои люди, и хороший общак, и бояться попасть туда нечего. Среди молодежи стремительно распространялась мода на новую спортивную забаву: прыжки с мостов с зонтиком. Прыгали по трое, по пятеро и даже десятками, в радостной уверенности, что погибнуть невозможно. Вокруг тел разбившихся до приезда милиции водили языческие хороводы и танцевали брейкданс их товарищи. Какой-то репер Аркаша повсюду вылезал с песнями о бессмертии, которое уравнивает богатого и бедного, сильного и слабого, властного и безвластного. Богатому и властному, пел Аркаша, даже хуже, потому что у бедного и слабого все равно ничего нет, а богатый и властный все потеряет. Уровень преступности не превышал нормы, но что-то подсказывало человеку в коричневом костюме и с крошечным значком на лацкане пиджака, что скоро преступность вырастет как на дрожжах в связи с ослаблением страха смерти у населения. И снова повсюду появлялся высокий старик в сером рубище и проповедовал вредные и глупые вещи. Это тревожило.
Затрапезников вернулся к столу и взял трубку: "Виктор Иваныч, ты? Да, прочел. Да, решил. Хватит им морочить нам голову. Науке я больше не верю. С понедельника забираем Чебутыкина себе. А со стариком этим чего тянете? Его пора брать."
3.
Охота за стариком уже шла вовсю. Высокий седой старик в сером рубище, подпоясанном узеньким ремешком, появлялся повсюду и ни от кого не прятался, и на первый взгляд казалось, что оперативникам не составит никакого труда захватить его. Но только на первый взгляд. Оперативники на машинах с мигалками выезжали на место, где появлялся этот странный проповедник, и раз, и два, и три, но каждый раз по какой-то случайной причине опаздывали на несколько минут. Жарким днем, когда весь кислород был выжжен из воздуха белым раскаленным солнцем, три черных автомобиля, взвизгнув тормозами, остановились на площади Трех Вокзалов, где еще клубилась возбужденная стариком толпа, но сам он, как сказали оперативникам таксисты и грузчики, только что нырнул в метро. Еще через несколько дней двое здоровенных оперативников вклинились в толпу на Тверской, у ресторана "Филимонова и Янкель", и уже видели в пяти метрах от себя возвышающуюся над людьми крупную голову с седыми волосами и резкое лицо с горящими глазами, но когда они, грубо расталкивая потные человеческие тела, пролезли в первый ряд, старика уже не было. Он исчез, а слова его: "Изумительное и ужасное совершается в сей земле" еще висели в воздухе. В другой раз этот старикан, баламутящий народ странными байками о Господе, совсем обнаглев, появился на Лубянке и проповедовал прямо перед зданием Службы, так что десятки сотрудников, оторвавшись от своих неотложных дел и прилипнув лицами к окнам, наблюдали высокую фигуру с седыми волосами до плеч точно в середине все возраставшей толпы; но когда три прапорщика и капитан, выбежав из высоких и тяжелых дверей, врезались в толпу, народ стал их отталкивать и кричать ругательства, в результате чего вышла драка и неразбериха. И совсем уж удивительный случай произошел с тайным осведомителем ФСБ, который проходил в документах под кодовым именем "Боров". Этот Боров сумел пробиться в первый ряд слушателей во время проповеди старика в Измайловском парке. Толпа была такая большая, что людям в задних рядах было ничего не слышно, и они подняли шум. Тогда старик каким-то странным образом увеличился в размерах. Потрясенный Боров, симулируя религиозный восторг, упал перед ним на колени и осторожно приподнял край его серой дерюжной хламиды. Он увидел две большие ноги в желтых советских сандалиях, которые висели в сорока сантиметрах над землей, не касаясь ее. Старик левитировал. Он поднялся в воздух и парил в нем, не прекращая произносить свои сказки. Все это тайный осведомитель написал в своей записке, которая заняла три страницы и, мгновенно промчавшись по начальственным столам, легла на стол к самому Затрапезникову. Затрапезников прочел доклад агента и глубоко задумался.
Старик проповедовал следующие вещи. Во-первых, он утверждал, что еще две с половиной тысячи лет назад Господь обратился к нему, прежде чем он возник, и освятил его, прежде чем он вышел из утробы, что доказывало жизнь до жизни, или жизнь без смерти, или бессмертие души. Затем старик говорил, что мир погряз в грехе и скудоумии и обличал россиян в том, что они "умны на зло, а добро делать не умеют". Злые усилились по упорству злого сердца своего, а слабые в слезах. Но душа живая всегда готова возродиться. Еще он настаивал, что уставы народов ничто, а есть только устав Господа, которому и нужно следовать, собираясь вместе и молясь, и тогда камень рассыпется, стены падут, власть исчезнет как морок, и не станет надсмотрщика над ближним и соглядатая ближнему своему. Люди станут как агнцы, и между тем миром и этим не будет ни железного столба, ни медной стены. Так преодолеется смерть. Затрапезников натянуто усмехнулся, читая эту сектантскую чепуху, а потом губы его шевельнулись сами собой, и он быстро перекрестился.
4.
Мужчина по фамилии Удалов специально брил голову наголо, чтобы милиционеры в момент задержания не могли хватать и тащить его за волосы. Он был городский партизан. Удалов считал своим гражданским долгом бороться против любой несправедливости. А поскольку он все действия власти считал несправедливыми, то и сопротивлялся им, устраивая одиночные пикеты. Он был известен всей чиновничьей Москве, потому что целыми днями стоял в одиночных пикетах у различных министерств и ведомств. Он требовал всего ото всех: у администрации президента — отставки президента, у МИДа — установления дипотношений с независимой Басконией, у министерства экономики — снижения цен на 46 %, у антимонопольного комитета — ликвидации Газпрома, у компании Лукойл — покупки Рональдиньо в "Спартак". Когда же один жизнелюбивый олигарх открыл на Покровском бульваре клуб-ресторан "Snob", где публике подавали печеные яйца страусов, завернутые в листья проперченных канадских кленов, Удалов три дня подряд пикетировал его, стоя с плакатом: "Нет работы? Голоден? ЕШЬ БУРЖУЕВ!"
Удалова знали не только чиновники и богатые снобы, которым он своим плакатом испортил аппетит, но и милиция, которая задерживала его сто восемьдесят шесть раз только в этом году. Но ему это было все равно. У него был пламенный темперамент революционера и железный характер борца. В своей жизни он плавал на кораблях торгового флота, учился в Строгановском училище, был рабочим сцены в Большом театре, изучал теорию революционной борьбы в общественном университете француженки Катрин Клеман, прибывшей в Россию поднимать массы, а в свободное от всего этого время штудировал труды Ленина, которого считал величайшим человеком в истории. "Если не знаешь, что делать — поджигай!" и "Лучше взрывать универсамы, чем владеть ими!" — эти максимы знаменитых революционеров прошлого восхищали Удалова.
Странным образом у этого человека, проводившего целые дни на улицах, в бесчисленных пикетах и стычках с милицией, оставалось время и силы на то, чтобы заниматься созданием теории общественного переворота. Он считал, что ленинская теория революция нуждается в совершенствовании. Времена изменились, и огромное значение получило то, что Удалов называл "медиа-усилителем". В это понятия он объединял блоги, фэйсбук, твиттер и форумы, на которых проводил ночные часы, заполняя их поджигательскими и экстремистскими высказываниями, которые писал под разными никами. У него было сорок блогов, половина из них десятитысячники, и их он тоже писал под разными никами. Его знаменитый твиттер читали в администрации президента и даже в американском Белом Доме. Этот медиа-усилитель превращал активного одиночку в политического Геракла и, по мысли Удалова, делал ненужным кропотливую работу по созданию партии. Умело пользующийся Интернетом человек в современных условиях мог заменить собой целую партию и массовое общественное движение. И Удалов заменял, организуя сетевые флешмобы, провоцируя дискуссии и распространяя в Сети слухи о том, что капиталистическая власть приватизирует загробный мир, что Ленина вот-вот вынесут из Мавзолея, а возраст выхода на пенсию поднимут до восьмидесяти пяти лет. Потому что для бессмертных какая разница, когда выходить на пенсию? Вот и терпите.
Вообще, теория медиа-усиления и перевоплощения революционера во многие образы были краеугольными камнями, на которых Удалов строил свою работу. Он считал, что важно создавать постоянный информационный шум. Из шума выйдет хаос, из хаоса революция. Если бы он составлял ЦК своей партии, то кооптировал бы в него Хлестакова с Репетиловым, потому что это были мастера создать хаос, запустить сплетню и запудрить мозги. Продвинутость в вопросах высоких технологий Удалов тоже считал необходимой для современного революционера. Сам он свободно программировал на Питоне, запросто писал на html и являлся владельцем и администратором красного революционного ботнета из сорока тысяч компьютеров, который использовал для массовых рассылок агитматериалов апокалиптического характера. Но вся эта огромная и неустанная деятельность революционера, включавшая в себя десятки пикетов, сотни митингов, тысячи столкновений с милицией, миллионы постов в блогах и даже учреждение безденежной премии имени Демьяна Бедного для молодой пролетарской литературы была только подготовкой среды, в которой, по теории Удалова, должно было произойти то, что он называл Суперактом, или, сокращенно, Супером. Супер было событие, которое взрывало массы и кардинально меняло ситуацию. Вопрос был в том, чтобы выдумать этот Супер.