Ротмистр Гордеев 2
Шрифт:
Э-э… то ли алкоголь сказался на мозгах сэра Уинстона, то ли он тоже мастер наводить тень на плетень и заводить раков за камни. Многосмысленно и никакой конкретики.
— Кузь-ма!
— Здесь, вашбродь!
— Т-там у господ вольнопёров где-то есть гитара. Скажи — командиру нужен музыкальный инструмент. Давай. Одна но-ога здесь, другая уже тоже здесь… — старательно изображаю большее опьянение, чем, на самом деле.
Пока ординарец бегает по моему поручению, мы успеваем опрокинуть в себя ещё пару раз гаоляновку под жизнеутверждающие тосты.
Джентльмены
А я? Я незаметно сачкую — делаю вид, что пью полную, на самом деле, лишь пригубливаю — есть, знаете ли, способы во время пьянки отвести внимание собутыльников в сторону.
О! Вот и Скоробут с гитарой.
Пальцы трогают струны. Эта песня здесь ещё не написана. Высоцкого перепевать не буду. А перепою я фокстрот Шлоймо Секунды «Bei Mir Bistu Shein»[4], который в нашем мире появится ещё только лет через тридцать.
Барон Такеда-сан
На русский круасан
Решил разинуть рот,
Отправился в поход.
Стесняться он не стал,
Заранее о подвигах кричал.
Орал в газетах он,
Что в Порт-Артуре он,
Так на параде он,
Ест русский круасан.
Что ест он и пьёт,
А круасан даёт
Под клюквою развесистой мужик.
Барон Такеда-сан
Потерял и честь, и срам.
Забыл про русский штык,
А штык бить супостата не отвык.
И бравый наш барон
Получил штык в афедрон.
Допрыгался наш бравый фанфарон.
Джентльменов пробило на ржач. Лондон от восторга даже кулаком по столу пристукивает. Джадсон утирает выступившие от хохота слёзы. Конан Дойл аплодирует, Черчилль усмехается, только Хорн кривится в какой-то кислой гримасе.
— Слова спиши, Николай Михалыч, — шепчет мне на ухо Гиляровкий, обнимая, — это же будет просто фурор. Вся Россия будет петь и хохотать.
— Прекрасное выступление, мистер Гордеев, — Хорн, пошатываясь, делает попытку подняться. — Но, мы сюда приехали ознакомится с боевым опытом вашего подразделения…
Откладываю гитару в сторону, опрокидываю в себя рюмку коньяка, памятуя прекрасный совет Шамхалова — чтобы не мучиться похмельем, заканчивать выпивку коньяком.
— Прошу, джентльмены. Всё, как говорят у нас в России, «na mazi».
[1] Канкрин имеет в виду повесть «Зов предков», на русский язык её переведут ещё только в 1905 году под названием «Дикая сила».
[2] В данном случае, один из самых фешенебельных ресторанов Москвы до 1917 года, открытый знаменитым бельгийским поваром Люсьеном Оливье, которому Россия обязана одноименным салатом
[3] «Хижина пота» (англ.)
[4] («Для меня ты самая красивая…»
Глава 19
Перед главной частью заставляю честную компанию выпить ещё раз, декламируя:
— Давай, дружок, на посошок!
«Pososhok» джентльменам заходит. Особенно достаётся Джеку Лондону — великий автор приключенческих романов и будущий создатель «Мартина Идена» еле стоит на ногах, но полон решимости посмотреть, как тренируется русская армия.
— Я должен это увидеть! — говорит он и тут же икает.
Папа Шерлока Холмса, будучи мужчиной крупным и, вдобавок, ирландцем по крови, лучше справляется с действием алкоголя. Однако и его выдаёт чуть покачивающаяся, похожая на морскую, походка.
Офицеры — и британец и американец — держатся бодрячком, чувствуется старая школа военных училищ, хотя буквально пару минут назад их нехило так штормило. Хорна, вообще думал — будет не поднять. А стоило ему лишь узнать, что его ждут дела, моментально очухался и стал трезв как стёклышко.
Профессионал, твою растудыть!
А Черчилль и вовсе выглядит так, словно не пил.
Он доверительно берёт меня за руку.
— Господин Гордеев, простите за бестактность, но я хотел бы задать вам один личный вопрос…
— Конечно, — благосклонно киваю я.
— Вы так уверенно меня опознали…
— Так вы всё-таки сэр Уинстон Черчилль? — перебиваю я.
— Да, но нахожусь тут инкогнито, и, надеюсь, оно не будет раскрыто до конца поездки. Скажите, вы видели мой портрет в газете?
С сомнением оглядываю его. На более привычных мне фотографиях будущий премьер-министр выглядел совершенно иначе: одутловатый, я бы даже сказал — обрюзгший мужчина с выпирающим брюхом и толстыми щеками. Сейчас он не такой: от былой юношеской стати (я видел его изображение времён молодости, когда он служил в гусарском полку и был поджарым и стройным) осталось немного, но сэру Уинстону ещё удаётся сохранять талию и причёску. Волосы он носит слегка зализанными назад, открывая высокий аристократический лоб.
— Не видел.
— Тогда… — он берёт долгую, почти театральную паузу, прежде чем продолжить:
— быть может вам довелось поучаствовать в бурской войне?
— Увы, ничего не могу сказать вам на сей счёт, — развожу руками.
— Вы связаны какой-то тайной? — допытывается Черчилль.
— Нет. Всё куда банальнее. Дело в том, что не так давно я получил серьёзное ранение. В итоге — амнезия, полная потеря памяти. Несмотря на лечение, она ко мне так и не вернулась…
Черчилля мой ответ как будто радует, с его души словно спадает тяжкий груз, а я вдруг — не знаю почему, но понимаю, что настоящий Гордеев действительно был на той войне, и что они с сэром Уинстоном каким-то образом пересекались во время боевых действий.
На секунду перед глазами возникает картина, подёрнутая дымкой: железнодорожные пути, мужчина в мундире цвета хаки, ползущий вдоль них, направленная на него винтовка и затравленный взгляд в ответ…
Твою дивизию! Это что получается — Гордеев ушёл добровольцем на англо-бурскую войну (в этом как раз нет ничего странного, симпатии русских были на стороне буров. К примеру, очень известный политик Гучков, создатель партии октябристов, тоже стал добровольно сражаться вместе с бурами против англичан) и умудрился взять в плен самого Черчилля?