Рождение сверхновой

Генрих

[***] — Ты видел?! Где?! Дай ссылку.

[***] — Не дам. Пиратский ресурс, недавно прихлопнули. Две недели только во Франции будут крутить по ТВ. Договор такой.

[**&] — А-д-ж-ж-ж! Ёксоль! Всегда так, на что ни посмотри! Вот за что ей орден дают? За то, что перед иностранцами задницей вертит, а своим ничего?

[***] — Посмотришь через две недели, не умрёшь.

[*&*] — А вопрос интересный! Пишет на французском, пусть французы ей орден и дают. За что ей давать награду? Интересно, заслуги перед французской культурой, а орден корейское правительство

выдаёт.

[***] — В песне-визитке «Mademoiselle chantele blues» никто ничего не заметил? Это к вопросу о том, за что её орденом награждают.

[*&*] — И что мы должны были заметить? Как они ногами перед французиками машут?

[***] — А что ты там такого увидел? Давай — делись!

[***] — Давай сам смотри. Только слепые антифаны, которые на Агдан смотрят исключительно через чёрные очки, могут не заметить. Нормальный человек видит сразу.

[**&] — Ничего такого там нет!

[***] — Очочки чёрные сними, глазки протри и шире распахни, кх-кх-кх…

[***] — О-о-о, холь! Я заметил!!!

Квартира семьи Агдан

28 марта, время 7 часов вечера.

Только что посмотрели запись моего интервью с Анной Дюваль (начало второй половины 18 главы, автор).

…

— Всё, смотрим и слушаем меня, самую лучшую в мире Агдан, — жму кнопку на пульте.

…

— Щибаль! — с чувством вырывается из СунОк. Мама глядит на неё с осуждением, но молчит, говорить так не совсем прилично, но думает она то же самое.

— Что, действительно так всё и было? — требовательно смотрит на меня сестра.

— Я что, по-твоему, миллионам телезрителей врать буду? — удивляюсь я.

Раздаётся приятный щебет дверного сигнала. К нам гости. Открывать идёт СунОк, мне лень, я растеклась по креслу, забросив приятно шуршащие нейлоном ноги на подлокотник. На мне, комфортно расположившись, урчит Мульчара.

За полтора часа до того

Войсковая часть ЧжуВона.

— Не научитесь расслабляться, всегда будете уставшими, — вещает своему взводу серьёзный Ким ЧжуВон, самый авторитетный сержант батальона. За ним стоит его дружок, ефрейтор ХанГук.

— Смотрите! Вон сидит солдат! — ЧжуВон тычет рукой в сторону. Неподалёку, на той же спортплощадке на низком брусе для качания пресса сидит рядовой. Весь взвод дружно поворачивает головы, на солдате одновременно концентрируются взоры десятков глаз. Невозмутимый ЧжуВон продолжает, не заботясь о том, что чужой солдат прекрасно всё слышит.

— Ёксоль! Зачем он сидит, когда можно лечь? Холодно? Ложись на скамейку! Правило простое: если можно сидеть — незачем стоять, можешь лечь — ни к чему сидеть!

Ефрейтор хихикает. Рот не раскрывает, но грудь мелко и часто трясётся. Посторонний солдат, неуютно ёжащийся под осуждающими взглядами взвода, встаёт и бредёт к скамейкам. Там, оглянувшись, нерешительно ложится.

ЧжуВон дальше объясняет способы противодействия таким неприятностям, как судороги в мышцах.

Постоянный бич интенсивно тренирующихся.

Ефрейтор замечает бегущего к ним старослужащего, одного из тёплой компании ЧжуВона.

— Хён, хён! — солдат подбегает, — Агдан из Франции вернулась! Ещё три дня назад!

Солдаты взволнованно начинают перешёптываться. ЧжуВон срывается с места, на бегу бросает:

— ХанГук, займись ребятами! Последняя команда: лениться изо всех сил!

Все одобрительно провожают взглядами стремительно удаляющуюся мощную фигуру.

— Обожаю такие команды, — выражает общее мнение один солдат.

Последнее время батальон принимал участие в учениях, несколько дней в полевых условиях. Облегчение ЧжуВон от этого чувствовал огромное. Друзья недавно сказали, что давно не видели его улыбающимся. Это так. Он тосковал, давно не видел эту чусан-пуриду, как-то незаметно укравшую его сердце. Потому старался не давать себе покоя, заодно и подчинённым. Его взвод уверенно двигался в сторону первого в батальоне по всем показателям.

ЧжуВон направлялся в канцелярию батальона. Майор, командир батальона, ему благоволит. Через полчаса сержант усиленно чистит форму, готовясь к увольнению. Машина за ним уже едет к части.

И вот он перед заветной дверью, усмиряющий бешено стучащее сердце.

— О, аньён, ЧжуВон-оппа, — приветливо машу застывшему на пороге комнаты верзиле в форме морпеха. Как-то он сильно изменился.

Мама слегка пугливо на меня оглядывается, я нахально не даю себе труда даже шелохнуться. Это кого я должна стесняться среди своих, когда перед многотысячной публикой показывалась в нарядах ещё круче? Кружевная кайма чулка из-под шорт выглядывает? И что? Не мои проблемы, это трудности пацака, который на пороге судорожно пытается выйти из состояния соляного столба.

— Проходи, ЧжуВон, садись вон на кресло, — слегка изогнув ножку, показываю кончиком туфельки на соседнее пристанище для седалища.

Мама прячет улыбку, СунОк переводит взгляд с меня на ЧжуВона и обратно. Доблестный сержант морской пехоты сглатывает, наконец-то сдвигается с места и, деревянно переставляя ногами, движется в указанном направлении. Его реакция меня страшно веселит и, что странно, почему-то радует.

— СунОк, чаю! — вальяжно командую я, — Дорогому гостю.

СунОк отмерзает и возмущённо пучит на меня глаза. С наслаждением любуюсь.

— Совсем обнаглела? — и тут же сбавляет обороты, слишком уж пристально смотрит на неё Мульча, — Вообще-то это твой оппа.

— Ой, и, правда, — тем не менее, я даже с места не сдвигаюсь, — Мульчара! Ты можешь пойти к маме или к оппе. Выбирай!

Кошка смотрит на ЧжуВона, поворачивает голову к маме, секунду думает и, спрыгнув, всё-таки идёт к маме. Одобряю. Мама гораздо мягче и теплее.

Я сбрасываю ноги на пол, ловлю вороватый взгляд ЧжуВона, встаю.

— Не вздумай даже глаза свои бесстыжие от меня отводить, нахал! — пока сержант размышляет, пытаясь свести воедино интонацию, смысл и слова, обращаюсь к СунОк, — Ты мне всё-таки помоги.