Рождение сверхновой

Генрих

— Бухгалтерию, кстати, заведи…

— В фан-клубе она есть, — реагирует ГаБи.

— Расширяй её. Моя фирма пока не зарегистрирована, но лучше заранее подготовиться. Финансовая деятельность компании, данные бухучёта — коммерческая и конфиденциальная информация, не подлежащая разглашению. Поэтому бухгалтерия должна быть под твоим жёстким присмотром.

— Подробности обсудим позже, — мы поднимаемся по трапу, — Вместе с мамой, СунОк и ЧжуВоном.

Похвалить её лучше, да так, мимоходом, я не могла. ГаБи с трудом прячет счастливую улыбку. Начальник СБ это здорово, но как бы невзначай, я ввожу её в круг самых близких людей.

Токио, частная клиника на окраине

23 апреля, время 20:15.

С первого взгляда, ещё не сказав ни слова, получаю неприятнейшее впечатление, чересчур наглядную демонстрацию выражения «краше в гроб кладут». Намиэ выглядела ужасно, ввалившиеся глаза, бледность, ранее имевшая пикантный вид, приобрела гадкий сероватый оттенок. Тени под глазами, совсем не от косметики, общий вид уже не могли испортить. Не зря она не хотела, чтобы я её увидела.

— Да, милая, ты что-то совсем сдала, — невозмутимо сажусь рядом. Оглядываюсь на помощницу.

— Харуки-ян, оставь нас на полчасика, — дисциплинированная помощница сначала смотрит на Намиэ, ловит еле заметное движение ресниц и только тогда уходит.

Меня пустили в палату одну, ГаБи всё-таки притормозили ещё в холле. Сбрасываю халат, остаюсь в одной футболке, куртка осталась у ГаБи.

— У нас мало времени, Намиэ, — берусь за край одеяла и осторожно стаскиваю к ногам. Мне надо обнажить её до пояса. С рубашкой пришлось повозиться, но моя подружка так похудела, что веса её почти не чувствую. Её тоже стащила вниз.

— Что ты делаешь, ЮнМи-ян? — мне больно от её слабого шёпота.

— Хочу проверить, так ли ты больна, — скидываю с себя футболку и лифчик.

— А ты красивая, ЮнМи-ян, — слабо улыбается Намиэ. Нашла время для комплиментов, ценительница!

Накладываю руки ей на живот, сосредотачиваюсь, и меня пронзает такая волна ужаса, что я чуть не отпрыгиваю. Одёргиваю руки, видение жуткого и огромного паука чернильного цвета внутри Намиэ исчезает.

Вытираю рукой разом вспотевший лоб. Я такой жуткой черноты ещё не видала. Ну, да, Харуки там, в холле, проговорилась, что у Намиэ рак на стадии от третьей к четвёртой и шансов выжить не больше двадцати процентов. Намного меньше, учитывая её состояние. Намиэ Амуро обречена. Угадывалось это в голосе Харуки легко.

Одним махом рассеять такую плотную черноту не удастся. Ладно, попытка — не пытка. Решаю, что надо действовать методично, метод кавалерийской атаки, раз и всё, не прокатит.

— Всё, Намиэ, лежи спокойно и молчи, — накладываю руки, закрываю глаза и сцепляю руки.

Начинаю выжигать или осветлять по очереди выросты, ложноножки жуткой амёбы, жрущей мою подругу изнутри. Укорачиваю одну, перевожу дыхание, укорачиваю другую. Когда отожгла все наполовину, — я так понимаю, только что перевела её рак из терминальной стадии на предыдущую, не такую безнадёжную, хоть и тяжёлую, — решаю передохнуть.

Страшно захотелось есть, а сумка-то осталась внизу.

— Намиэ, — хрипло спрашиваю больную, и жадно смотрю на холодильник, — у тебя перекусить ничего нет?

— Посмотри, что-то там было, — Намиэ вяло шевелит рукой.

В холодильнике, это огромная удача, вижу яблочный сок. Жадно пью прямо из коробки. У-ф-ф-ф! Сразу легче стало! Возвращаюсь к больной. Поехали дальше…

Через десять минут сползла с кровати, на которой я уже лежала, приникнув к Намиэ. При такой площади контакта дело идёт веселее. Чёрную амёбу удалось уменьшить с размеров мужской ладони с растопыренными пальцами-ложноножками до габаритов гусиного яйца. И цвет стал ближе к серому, чем к чёрному.

Сползаю с кровати, а сил встать нет. Нервно хихикая над собственной слабостью, ползу на четвереньках к холодильнику. Сидя рядом трясущейся слабой открываю и достаю свой недопитый сок. Осушаю остатки, грамм триста из литровой коробки. У-ф-ф-ф!

— ЮнМи, мне тоже… кха-кха, — откашливается Намиэ.

— Тебе нельзя, — не соглашаюсь, — у тебя завтра операция, нельзя тебе есть.

— Дай! Хоть немного… — а голосок-то окреп. Присматриваюсь. На вид не скажешь, что ей лучше, но глаза уже не такие безжизненно тусклые. В холодильнике, — полагаю, чего-то противопоказанного больной тут нет, — остался только мой нелюбимый апельсиновый сок.

— Аллергии на цитрусовые у тебя нет? — женщина мотает головой, я достаю коробку, с трудом встаю. На тумбе рядом с кроватью стакан, к нему я и направляюсь.

Намиэ приходится придерживать и держать стакан у рта. Она не может, да и я с трудом справляюсь. Наливаю и себе заодно, хоть и нелюбимый, но другого нет. Сажусь на пол, спиной к кровати. Моя слегка ожившая подружка кладёт невесомую руку мне на плечо.

— Что ты сделала, ЮнМи? Чувствую себя намного легче…

— Ещё не сделала… — никак не могу собраться с силами, — …погоди немного… дух переведу…

Очень хочется есть. На этот раз хватило сил встать, иду к холодильнику. Нахожу там упаковку каких-то креветок, рву зубами плёнку, жадно жую. Только слопав пол-упаковки, — очень вкусно! — вспоминаю, что морепродукты я как-то не очень.

— ЮнМи! — вдруг стонет женщина, — Тут… внизу… дай!

Она прижимает руку ко рту и поворачивается набок, я, как ни спешила, не успеваю ей подставить утку, и первая струя попадает на пол. Да она ещё повернулась на противоположную сторону, так бы я успела, но пришлось кровать обегать. Сразу после бегу мыть руки, на которые попало нечто едкое, так что кожу пощипывает.

Когда пою её обычной водой, возвращается помощница. Вместе с медсестрой, которая таращиться на меня, как на привидение.

— Жарко стало, — объясняю я, надевая футболку. Лифчиком пренебрегаю, нет желания возиться с этой сбруей, сую его в карман.

— Что случилось? — прокурорским тоном в унисон спрашивают медсестра и Хируки.

— По просьбе больной дала ей пол-стакана сока. Четверть часа назад. Три-четыре минуты назад у больной началась рвота. Тошнота продолжается до сих пор. Думаю, ей надо дать воды.