Рождение волшебницы
Шрифт:
Остроносая ладья резала мелкую волну без усилия, даже при убранных парусах скользя против течения со скоростью мерно бегущего человека. А Золотинка, не переведя дух, неслась за хотенчиком под уклон. Низкий нос «Фазана» легко слоил воду, на плоском его выступе, который выдавался далеко вперед наподобие утиного клюва, двое начальных людей оглядывали берега. Они заметили Золотинку и оживленно показывали друг другу это стриженое чудо. Ближе к берегу, где дорога терялась в песках, она перехватила хотенчик, чтоб не смущал моряков, и крикнула сколько хватило голоса:
– Постойте!
Начальники на носу застыли. И все вообще на палубе, кроме гребцов, обратились в сторону Золотинки. На узкой, задранной вверх корме под цветным навесом с кистями тоже все повставали. Так близко от берега скользило судно, что внятно было самое молчание моряков, их роковая немота.
– Постойте! – взывала Золотинка и сообразила вдруг, что бежит по воде. Не проваливаясь в зыбкую поверхность речной ряби, но упруго отталкиваясь – волна поддавалась ступне и подбрасывала, помогая бежать.
Поздно изображать из себя невинность! Она не только не остановилась, но припустилась что было мочи. Стукаясь друг о друга, спутались весла – проняло, наконец, и гребцов. Ладья заметно теряла ход, и Золотинка уже настигала висячую кормовую лестницу – чтоб заскочить на палубу единым махом и отнять у них Тучку, пока не опомнились. Вдруг сильно брошенный топор, вращаясь, брызнул в воду за два шага до Золотинки. В недолет полетело копье, и она остановилась, отдуваясь на мягко качающей ее волне. Ах! – ухнула она в мокрую бездну, растопырив руки, как боязливый ныряльщик, и шумно плеснула. Над головой сверкнула стрела.
С дорожной сумкой не поплывешь – оказавшись в реке, Золотинка сбросила было сгоряча сумку, тут же подхватила ее и заботилась только выдержать под водой подольше. Едва вынырнув и глотнув воздуха, она снова погрузилась и взяла к берегу, а ладья, как можно было заметить, набрала ход и удалялась. Моряки не преследовали ведьму, полагая, очевидно, что она не вынырнет.
На суше Золотинка отдышалась чуть жива и достала хотенчик. Волшебная рогулька рванула шнур, указывая на пропадающую в пасмурном мареве ладью.
Осталось только попытать ногой воду, чтобы убедиться, что река больше ее не держит – просто вода, а не мягкое покрывало. И что теперь?! Весть о происшествии разнесется по всей реке, ославив Золотинку ведьмой. Едва ли это поможет ей выручить Тучку. Проведает и Рукосил.
Раздевшись и хорошенько отжав одежду, Золотинка, однако, начала склоняться к мысли, что дело, может статься, не так безнадежно, как это представляется в ту унылую пору, когда с тебя ручьями течет, карманы полны воды и плывут по реке твои яблоки. Помнит ли Рукосил, что Тучка на «Фазане», это еще вопрос. И кто может знать, зачем эта полоумная девка гналась за ладьей по тверди речных вод? Кому какое дело, в конце концов? Бежала и бежала. Может, перекусать всех хотела. Главное, чтобы они не вспомнили Тучку.
А ведь «Фазан», несомненно, идет в столицу. И тут надобно принять в расчет, что там сейчас делается. С той поры, как принцесса Септа оставила княжеский караван, прошел месяц, если не больше, – при самом неспешном ходе суда достигли Толпеня. Юлий и Нута уж повенчались, и свадебные торжества в разгаре. Толпы ряженых переполняют улицы, как тут не затеряться в праздничной круговерти?.. А вот гребцам «Фазана» по случая торжества какое-нибудь послабление и выйдет. И кто знает, как это все тогда обернется.
Золотинка пересчитала деньги: семнадцать полновесных червонцев, сколько-то там серебра и четыре дорогих перстня с камнями, эти тоже в сотню червонцев станут. Немалое богатство, если распорядиться с умом. Вообще всегда лучше сначала умом пораскинуть, а потом на рожон лезть, уговаривала она себя, подрагивая в кустах среди развешенных для просушки одежд. Голышом, яблоко в зубах, и в руках золото.
Небо все больше хмурилось, усиливался дождик, и пришлось натягивать на себя мокрые и холодные шаровары, порядком потрепанные за последний месяц. От волглой рубашки пробирал озноб. Золотинка решила идти вверх по бечевнику, нигде не останавливаясь, пока не согреется. Бечевник – это была набитая вдоль уреза воды тропа, по которой волочились бурлаки. Правда, тропа то и дело терялась, вовсе как будто бы исчезая, – в этих местах не больно-то много ходили волоком. Купцы сбивались ватагами в караваны, и все больше на веслах и парусах, чтобы уйти от разбойничьих стругов. Все ж таки Золотинка оглядывалась: нет людей – страшно, а люди появятся – тоже боязно.
Уже после полудня она высмотрела на серой, забрызганной дождем реке нечто вроде притопленного мешка… В душе похолодело: это был мертвец, плывущий лицом кверху. Перерезанное ремнем тело вздулось в одеждах, а в груди торчала, словно былинка, стрела. Скоро она приметила другой труп, прибитый течением к берегу. А час спустя еще один раздувшийся мертвец попался ей в воде между камней. Да, эти люди погибли все в одно время – неделю или две назад. И судя по тому, как далеко разбросала их река, счет убитым нужно было вести не десятками, а сотнями. Золотинка припомнила, что второй утопленник был мессалон. Воин из свиты принцессы Нуты, на это указывали остатки снаряжения и короткая кольчуга.
Река пустовала. Низменный берег на той стороне едва виднелся сквозь дождливый туман. Где-то там, среди болотистых лугов и лесов, вилось второе русло Белой, известное под особым именем Аксунка. Там, в путанице петляющих стариц, среди проток и озер, в камышовых дебрях без следа растворялись целые орды сечевиков. И где-то в этих краях, сказывают, сечевая скарбница: камышовые топи, где прячут они золото. Хорошо прячут: ни судов, ни людей не видно, ни дымка, ни какого жалкого балагана. Безлюдно и дико до крайних пределов земли. Два раза, правда, Золотинка примечала лодку, но тогда она и сама таилась, не имея возможности определить, что за люди. И только к вечеру в пасмурных стылых сумерках заметила впереди огонь.
Стало совсем темно, когда, неслышно ступая по мокрой траве от куста к другому, она различила озаренные багровым светом лица. У заснувшей черной воды отчетливо разносились звуки: звяканье котелка, слова и кашель. Неспешная беседа текла смиренно и тихо. Путешественники толковали, «сколько народу зря извели», и соглашались, что «страсть» и «гибель». К спокойным купцам или рыбакам – кто они там были – следовало, наверное, выйти, но Золотинка порядком отвыкла от человеческого общества. После жестокого опыта с моряками она робела, не зная, за кого ее примут и за кого себя выдавать. Выбилась она из наезженной колеи, безнадежно выбилась и смутно представляла теперь свое место среди людей.