Рождение волшебницы

Маслюков Валентин Сергеевич

– Парус долой! – ревели на струге.

Золотинка, сильно толкнувшись, прыгнула.

На сторожевом струге табанили правой, разворачивая его.

А Золотинка плыла под водой, чередуя резкий толчок руками со змеиным скольжением тела. Она вынырнула в тумане, никем не замеченная – лодка ушла уже далеко. До приткнувшихся к берегу судов оставалось рукой подать. Золотинка нырнула. Последние несколько взмахов понадобились ей, чтобы заплыть в тень огромного парусинового холма, и здесь укрыться, отдуваясь, за пером руля. В воде, прохваченная ознобом, слышала она разговор стражников с лодочниками.

Из возбужденных восклицаний путешественников стражники скоро уяснили себе, что речь идет о той самой нечисти, что гналась вчерашний день за «Фазаном», о чем уже «весь княжеский стан галдит».

– Ловите! – кричали они друг другу. – Вчерашний-то мальчик – ведьма. Смотрите, чтоб не залез.

Сторожевой струг и лодка путешественников, широко разойдясь, выгребали к берегу, люди высматривали реку. Озлобленный галдеж на судах сжимал сердце.

Не имея времени сообразить обстоятельства, Золотинка вынуждена была действовать поспешно. Сразу пришлось оставить мысль поднырнуть под лодки, чтобы уйти на тот берег: в воде ее просто забьют веслами.

Она покинула открытое со стороны реки убежище под кормой и начала пробираться в теснине между ладьями, рассчитывая укрыться там, где суда смыкались продольными свесами, назначенными для того, чтобы увеличить развал бортов. К несчастью, свесы эти, имевшие по всей длине сквозные гнезда для весел, напоминали скорее решетку, чем надежную крышу над головой. Когда Золотинка коснулась ногами земли и затаилась, почитая себя в относительной безопасности, дырявая крыша над ней потекла.

Тоненькая струйка, распадаясь, хлестала в одном месте, брызнуло в другом, острый запах мочи подсказал Золотинке, в чем дело: пробужденные все разом воины и гребцы занялись естественным по утру делом. А было мужиков на двух ладьях человек двести. Через решетку сомкнутых над головой свесов захлестало вонючим дождем, в лицо повеяло брызгами. В ужасе, потеряв всякое соображение, она ринулась к близкому уже берегу. Совсем избежать дождя ей, кажется, не удалось. Лихорадочно озираясь и отряхиваясь, Золотинка глянула вверх и увидела на ладье приспустившего штаны мужика – потрясение бедолаги в его беспомощном довольно-таки положении можно было сравнить лишь с таким же потрясением Золотинки. Струя судорожно пресеклась, мужик застыл, словно прохваченный столбняком, и они уставились друг на друга в ошеломительном изумлении, которое лишило обоих, как в кошмарном сне, всякой способности спасаться.

А всюду слышались взвинченные крики:

– На лодках, баграми пощупать!.. Хлопцы, кабы сеть… Ничего не видать! Ищи! Мать-перемать, куда вы смотрели, ротозеи?!

Золотинка опомнилась. Она выскочила из тени на истоптанный песок и окинула быстрым взглядом холм, частокол и чащу палаток за ним, сунувшиеся на берег суда. Там и здесь полуодетые ратники, похватав оружие, прыгают на отмель.

– Держи! – от воплей мутится разум.

Золотинка бежит. Первый шаг и два даются ей тяжело – ноги вязнут, но потом сразу песок становится упругим, а не рыхлым, легкий шаг ее чудовищно удлиняется. И вся орава, что пустилась вдогонку, не может ее настичь. Потому что она бежит, как летит, едва касаясь земли, а ратники, осатаневшие криком хлопцы, не могут ее нагнать натужно топая сапожищами, – на протяжный, летящий шаг волшебницы они делают три своих. Они отстают, Золотинка слышит слабеющие проклятия. По всему берегу, на судах изумление. Наверное, Золотинка бежит слишком быстро. Так люди не бегают. Чтобы не вводить народ в искушение, Золотинка старается придержать себя – вязнет под ней песок, она чувствует утомление. Она идет трудным шагом.

Увы! Этим никого не обманешь.

Десятки, сотни вооруженных чем попало людей: кто в латах, кто со щитом, у кого алебарда, кто с луком, а кто прихватил кол и камень. Они идут валом.

Что им всем надо? Чего хотят эти люди, темная издающая рокочущий гул толпа? Страх полонит душу и давит сердце. Золотинка припускается летящим шагом. Но рев за спиной порождает и встречный вал – впереди по берегу густеет волна народу, разбужен палаточный город, разбужены струги и насады, которые стоят вдоль берега на некотором расстоянии от уреза воды. Короткий поющий свист – и вонзается в песок прилетевшая со стругов стрела, ей накрест сверкнула другая. Лихорадочно озираясь, Золотинка ищет укрытия. Она стремится к насаду принцессы Нуты – тот уже близок. Невероятными прыжками минуя оторопевшую стражу, Золотинка проскакивает на длинные сходни, уставленные в среднем прясле на лодку, взлетает на палубу – часовой теряется, и Золотинка, ступив на ведущую вниз лестницу, успевает оглянуться – стоглоточный рев обманутой толпы.

В освещенном через потолочные решетки коридоре полутьма. Но и здесь за тонкими переборками переполох.

Дверь заперта, Золотинка лихорадочно стучит.

– Кто? – раздается полный тревоги голосок.

Золотинка не знает кто. Она молчит, скованная ужасным ощущением, что ей нечего сказать на этот простой вопрос.

– Кто? – перепугано спрашивают за дверью.

– Это я, принцесса Септа, я вернулась, – говорит Золотинка по-мессалонски, понимая, что дело погублено в тот самый миг, когда она назвалась не принадлежащим ей именем.

За дверью ошеломленная немота.

– Со мной случилось несчастье, я упала в воду, – торопливо говорит Золотинка, следуя неверным путем посредине правды и лжи. – Потом плутала в лесу. Все в порядке!

– Кто? – справедливо подозревают обман они.

– Разбудите принцессу, скажите, что вернулась Септа.

Снаружи задавленная общим шумом перебранка: охрана принцессы пытается сдержать горлопанов. Спустился по лестнице часовой и глядит в смятении.

– Разбудите принцессу! Вы что, оглохли? – стучит Золотинка.

– Принцесса спит.

Ага! Все-таки принцесса, а не государыня, не княгиня! – Золотинка успевает отметить это суетное, не имеющее сейчас ни малейшего значения обстоятельство.

Торжествующий рев и топот – толпа смяла охрану. Вздрогнул, слегка накренившись и проседая, насад. Золотинка бьет ногой в дверь.

– Откройте, я Септа, – кричит она севшим простудным голосом. За переборкой мертвая неподвижность. – Нута! Девочка моя, принцесса! Умоляю, дай мне сказать!

Внезапно щелчок запора – дверь открывается. Дверь в покои принцессы и одновременно другая – на палубу. Сверху в сверкающий солнцем проем ломит народ, часовой в бессознательном порыве не пускать ставит поперек дороги бердыш. На входе в покои – Зимка.

Высоколобая красавица Зимка, непреклонная Зимка в долгой ночной рубашке.

– Я – видеть принцессу, – говорит Золотинка.

– Нет – я – невозможно, – так же жестко и бессвязно, будто слова насажены на вертел, отвечает Зимка.

И, когда смявший часового народ врывается в коридор, устремившийся в челе оравы удалец хватает Золотинку за плечо, угроза сообщает ей силы:

– Принцесса Нута! – кричит она мимо Зимки в открытую дверь. Такая страсть в этом крике, что схватившие Золотинку люди позволяют ей говорить.

– Ты, значит, Септа? – доносится слабый, но ясный голос Нуты. Всё стихает. – И ты… живая? – осторожно выпытывает Нута.

– Я живая, – не колеблется подтвердить Золотинка. Она говорит по-мессалонски.

– А как же ты не утонула?

– Я хорошо плаваю. Я ныряю на десять саженей в глубину.

– Я бы утонула.

Среди набившегося в коридор народа иноземцы, они понимают разговор, но именно потому, что понимают, смотрят и слушают с не меньшей подозрительностью, чем те, кто не разумеет по-мессалонски. Нута молчит, набираясь духу что-нибудь сказать. Отголоски прежних переживаний, вновь пробудившееся влечение и просто любопытство склоняют принцессу к Золотинке.