Рождение волшебницы
Шрифт:
Заполнивший площадь военный люд слушал речь наследника в глубоком безмолвии. Слушали канатоходцы на вершине башни. С бесстрастными лицами внимали вельможи. Раскраснелась, подняв на мужа глаза, Нута. И гулко стучало Золотинкино сердце – она гордилась Юлием. Кажется, она начинала понимать, зачем ему понадобилась эта внезапная, скоропостижная, так сказать, свадьба среди побоища.
По площади раскатывалось «ура!». Золотинка ревниво оглядывалась, все ли кричат. Вельможи на гульбище, а были это все больше курники, разевали рот, но как-то без звука и косились друг на друга, не зная, как принимать обязывающее заявление княжича. Откуда-то из тени, из полумрака открытых во внутренность дворца дверей, выступил Рукосил. Он тоже воздерживался от ликования, словно бы разделяя сдержанные чувства своих противников. Истошное ура раскатывалось по площади среди мелкой воинской сошки и возвращалось, затухая.
– Властью наместника я принимаю право казнить и миловать! – возбужденно продолжал Юлий, едва только затихающий шум это позволил. – Проси, отважная дева, милости, и ты не встретишь отказа – обратился он к ожидавшей внизу Термине.
С этими словами Юлий стащил через голову золотую цепь и под восторженный рев толпы кинул ее в ловкие руки девушки. Посыпались с гульбища и монеты, воздух чертили, посверкивая, золото и серебро. Ударяясь о камни, червонцы звенели и скакали брызгами. Лепель кинулся подбирать, а Термина лишь поклонилась.
– Благодарю, государь, – сказала она с тем же хладнокровием, с каким ступала в поднебесье. – Раз так, то прошу милости! – вольно повернувшись, она указала на Порывая. – Пошли-ка своим повелением это медную чушку на канат! Окажи милость! – и она подбоченилась.
Юлий не понял. Не многим больше понимала и толпа, но притихла. Принимая требование Термины за продолжение прежних дурачеств, люди ожидали от княжича ловкого ответа и ничего больше. А вот того, что он не разумеет слованской речи, толпа не помнила. Наместник государя только что на свою беду заставил всех позабыть о своем увечье. Невозможно было представить себе, чтобы за этой решительной речью, за властной повадкой крылась все уничтожающая слабость.
Это было крушение, все значение которого чувствовала в этот миг одна, может быть, Золотинка. И, наверное, Рукосил. Представляя в междоусобице слабую сторону, конюший имел, надо думать, и собственные расчеты на замысел наследника замирить противников.
– Добро, государь… – протянула между тем Термина, усмехаясь ясно и дерзко. – Золотинка не могла в этом ошибиться. Похоже, и Нута нисколько не заблуждалась, она глядела на канатную плясунью сузившимися глазами.
– Рукосил! – Юлий непринужденно оглянулся. – Распорядитесь, конюший, чтобы было исполнено все, что прекрасная и отважная дева просит. Она заслужила эту милость.
И сел.
Тягостное недоумение опустилось на людей. И Юлий тотчас понял, что сказал нечто несуразное и невпопад. Беспокойно подвинувшись в кресле, оглянулся на ближних вельмож, не остановив, однако, взор на жене.
– Несомненно, государь! – после многозначительного молчания Рукосил поклонился, и возроптавшая площадь притихла. – Пустячное желание плясуньи будет исполнено.
В сопровождении приближенных конюший покинул дворец и направился к истукану, увлекая за собой водовороты смятенной толпы. Выгребая против потока, Золотинка проскользнула в опустевшие сени дворца. Сновавшая между дверями челядь сыпанула во двор. Чутко прислушиваясь к голосам, Золотинка открыла кошель – хотенчик вырвался. Он указывал в расчерченный балками потолок, минуя лестницу, целил он по прямой – вверх и назад. Можно было, конечно, недоумевать, можно было и дальше придуриваться, как бы не понимая. Но Золотинка не обманывалась: начисто позабыв Поплеву, хотенчик тянул ее к Юлию.
Дрожащими руками упрятала она рогульку и ступила на покрытую ковром лестницу. Никто не задержал ее и перед входом в длинную горницу с раскрытыми на гульбище дверями. Дворецкий Хилок Дракула оглядывал тут скорбным взором расставленные по столам приборы.
– Бездельники! – вздохнул он и вышел на гульбище, где за спинами вельмож они и теснились – спешно покинувшие горницу слуги и служанки. Невиданное представление на площади задержало и Дракулу. Заполонившие все свободные места зрители не смели толпиться лишь рядом с великими государями. За раскрытыми настежь дверями Юлий и Нута сидели в тяжелых, поставленных на некотором расстоянии друг от друга креслах.
Не поворачивая увенчанной столбом волос головы, Нута протянула руку через разделявшие их полшага, Юлий ответил пожатием, тоже не поворачиваясь. И так, соединившись руками, они наблюдали чудеса на площади, откуда доносился повелительный голос Рукосила.
Золотинка, лихорадочно озираясь, достала хотенчик – повод скользнул в ладони и натянулся, став колом. Хотенчик целил Юлию в спину. Его нельзя было провести! Был он безжалостен и бесстыден в своей неподвластной укорам совести прямоте.
Сопротивляясь, Золотинка подалась на несколько шагов, и тут на площади что-то ухнуло, отчего Нута сильно сжала мужнину руку, а потом, повинуясь неясной потребности, обернулась. Она вздрогнула так сильно, что это заметно было со стороны. И осталась безгласна в совершеннейшем столбняке. Поразительно, что Юлий не почувствовал состояния жены, что он принял эту судорожную хватку за рукопожатие и, вместо того чтобы оглянуться, подался вперед, поглощенный тем, что происходит на площади.
Онемела и Золотинка. Застыла перед Нутой, потерянная и несчастная… Пока вдруг не сообразила, что Нута не узнает ее, не может признать под чудовищным оскалом черной хари. И разом смятенная совесть замолкла в Золотинке – маска помогла ей оправиться, и в тот самый миг, когда неподвижная, бледная, без кровинки княгиня как-то дико зевнула и судорожно уцепилась за спинку кресла, Золотинка обратилась в бегство. Никем не задержанная, не остановленная даже криком, проскочила пустую горницу, лестницу, сени – на крыльцо, и здесь в виду волнующейся на площади толпы заставила себя придержать шаг, все еще ожидая переполоха.
Не слышно было, чтобы кто-нибудь обеспокоился. Еще четыре ступени вниз – и она сбежала на мостовую, не выходя из-под гульбища, чтобы не попасться Нуте на глаза. Двинулась вдоль стены, ощущая, как горит под маской лицо. Потом припала плечом к столбу, отвернула черную харю и прижалась пылающей щекой к камню.
Больно билось заплутавшее сердце. Что теперь? И что с Поплевой? За что хвататься, куда идти и как жить?
Золотинка глубоко вздохнула, возвратила на лицо маску и чувствительно пристукнула упрятанного в кошель хотенчика. И медленно обошла столб кругом два раза. После чего привалилась спиной к столбу, имея в виду посмотреть, что у них там на площади все-таки происходит. А там донельзя возбужденная толпа провожала взглядами медленное движение стяга. На обширном полотнище его зыбко колебался святой Черес, обуздавший змея, и два переливчатых слова: «Больше всех!» Это шествовал, удаляясь к башне скоморохов, Порывай.
– Ага! – чья-то хищная рука ухватила Золотинку за плечо. Она рванулась, но высвободиться не сумела.
– Оставьте, меня, Дракула! – недовольно сказала она, когда опознала дворецкого.
И он, изменившись в лице, произнес уже лишенные смысла слова:
– Это ты, негодник, перепугал княгиню? – сказал и смолк. И продолжал иначе: – Великая государыня Нута велела привести… черную харю… – Опять он сбился и продолжал уже совсем отличным от всего прежнего шепотом: – Царевна-принцесса!