Рождение волшебницы
Шрифт:
Это оказалось сочинение Льва Антожимина «О различиях и сходствах вещей». Разгадывая прочитанное, она сбивала лихорадочный жар своих намерений и, верно, находила в этом отдохновение, оттяжку неизбежного.
– Оставь, щенок! Кто тебе разрешил?! – с ничем не оправданной грубостью Видохин рванул книгу. Золотинка не далась просто от неожиданности – уцепилась.
– Видохин! – волшебница поднялась со стула. – Что ты делаешь? Подожди!
– Некогда ждать! – огрызнулся старик. – Отдай, щенок! Двадцать капель жизни я потратил на тебя, бездарно потратил, отдай!
Он злобно толкнул ее вместе с книгой и обессилено повалился в кресло с полукруглыми, как днище лодки, боковинами.
– Такая медлительность во всем, великий Род! Миг за мигом уходит понапрасну. Чем я занят?
Последнее замечание при таких обстоятельствах звучало особенно потешно, но никто не ухмыльнулся; напротив, и Анюта, и пигалики глядели на старика озадаченно. Видохин вызывал жалость: обрюзгшее, покрытое седой щетиной лицо его утяжелилось, до грязного пола провисли непомерно широкие рукава. Дорогой, куньих мехов плащ ученого, крытый зеленым бархатом, невообразимо истрепался. Мех облез, ткань прохудилась, изъеденная жжеными и ржавыми пятнами, засалилась на груди, как броня.
– Так вот умер Новотор Шала, ничего не достигнув, – проговорил Видохин, не замечая собеседников. – Его единственное создание – а что еще? – этот мальчишка, щенок Юлий! Щенок предал его на второй день после смерти учителя – женился! Злая насмешка над учением и жизнью ученого! Жаль, что Новотор уже не может этого увидеть. Он получил бы хороший щелчок по носу.
Заговорил Черних – с тем плохо прикрытым самодовольством, какое Золотинка от него и ожидала.
– Вы, люди, – начал он, пытаясь придать голосу нужное смирение, – очень уж озабочены смертью. Она так пугает вас, потому что каждый из людей чудовищно одинок.
Золотинка покосилась на Буяна: он потупился, никак не выражая отношения к словам товарища.
– Вздор! – встрепенулся Видохин. – Я не боюсь смерти! Это вы боитесь, что я сдохну! Я должен вам одиннадцать фунтов золота.
Черних неловко усмехнулся, Буян начал краснеть.
– Не сказать, чтобы мы были в равном положении. Если я получу, то все. Если получите вы – то жалких одиннадцать фунтов золота. Вечность против одиннадцати фунтов! Неравные ставки! – он захихикал, обнажая пустой рот с изъеденными духом кислоты зубами.
И пробормотал сам себе:
– Если успею…
Желая оставить тягостный предмет, волшебница вспомнила Золотинку:
– Так что же ищущий мальчик с необычным именем Люба отыскал в таком скучном труде, как сочинение приснопамятного Льва Антожимина? Прочти нам.
Золотинка послушно взялась за отложенную было книгу:
– «Знающий не говорит, говорящий не знает».
При легких звуках прозрачного голоса Видохин насторожился:
– Ты кто такой?
– Меня зовут Люба. Вообще-то я пришла… хотела видеть Буяна.
– Что несет этот мальчишка? – Видохин повернулся к волшебнице.
– Девушка, – поправила Анюта, не спуская с Золотинки взгляда.
– Вздор! Пустяки! – отрезал Видохин. – Штука в том, что я прошел мимо… обок, вскользь. Нужно возвратиться и поискать. Так бывает: десять раз ты прошел, а вот она лежит – истина! – Обтянутая черным рука его выскользнула из опадающего рукава и потянулась пальцем к Золотинке. – Сорок лет назад я прочел это: знающий не говорит, говорящий не знает! Озарение! Вспышка! Я дрожал в ознобе, я понял, как мир устроен. А ты, испытал ты потрясение? Отвечай, мальчишка!
– Нет, – созналась Золотинка.
– С тобой покончено! Тебе больше незачем жить! Сколько бы ты еще ни прожил: десять лет или сто, каждый прожитый час будет напрасной тратой божественного дара! Ты дурак. – Речь Видохина обрела стремительность, старческий затруднительный дребезг сгладился страстностью. Он пытался пристукнуть подлокотник кресла, но тяжелый рукав шубы, взметнувшись, поглотил порыв. – Истина не для всех! Сорок лет назад я замкнулся и ушел. Я не знал жизни. Не знал наслаждения, не ведал радости, не ведал тоски – шаг за шагом приближался к открытию. Остались последние полшажочка, и вот – не успеваю… Сорок лет назад я запечатал бутылку сладчайшего вина, поклявшись открыть ее, когда найду любомудрый камень. Вот она стоит – нетронутая бутылка уксуса. – Обожженный палец с широким ногтем указал вверх, под потолок, где темнел на полке покрытый жирной копотью сосуд, лохмотьями пушилась и висела на нем сажа.
Волшебница слушала, склонив голову, и опускала пальцем чашу весов, с бездумным упорством раз за разом пытаясь вернуть им утраченное равновесие.
– Беда, может быть, в том, что мы плохо представляем себе, что именно ищем, – сказала она, ни к кому не обращаясь.
– Чушь собачья! – фыркнул Видохин.
– Знаете что, – начала Золотинка, воспользовавшись заминкой, – давайте я вам, может, помогу, Видохин.
Жалко ей было старика и стыдно за свою выходку с книгой, которая, как ей казалось, подняла в старом ученом желчь и досаду всех жизненных разочарований. Видохин только многозначительно хмыкнул, услышав предложение помощи от щенка. Но Золотинка ведь еще не все сказала.
– Попала мне тут как-то в руки одна такая штучка. Волшебная, я полагаю, – она ни на кого не глядела, уставившись под ноги. – Но мне она больше не понадобится. Я вам отдам, может, толк и выйдет.
Она достала хотенчик, жирноватого блеска рогульку со следами собачьих клыков. Пигалики переглянулись. Они догадывались, что это такое. Конечно же, они располагали подробным отчетом о приключениях хотенчика на войсковом круге.
– Эта штуковина, – храбро продолжала Золотинка, – показывает желание. Так я слышала. Она ведет туда, где находится предмет твоих помыслов. Так я это понимаю, хотя, наверное, не всегда можно сообразить, почему и куда она привела. Где и как может осуществиться твое желание, не всегда угадаешь. Да и желание-то ведь не всегда понятно. А вот эта штука знает, такая у нее служба. – Она разжала руку, и хотенчик без промедления рванул повод, указывая через стены и пространства в сторону Новых палат.
– Откуда это у вас? – строго спросил Буян.
– Можно сказать, совсем случайно, – ответила она, лишь немного покривив душой. И сразу переменила разговор: – Видохин, как вы определите свое желание?
Ученый отвечал сразу, что говорило о необыкновенном внимании, с каким он следил теперь за гостьей в шутовском наряде.
– Вот, – сказал он, указывая на закопченную стену вокруг очага и под лестницей. – Вот мое!
Золотинка пригляделась. Налет сажи испещряли хуже и лучше проступавшие на камне царапины: круги, угольники, замкнутые и разомкнутые черточки.