Рождение волшебницы
Шрифт:
Отчаявшись достучаться к Видохину, Золотинка шарахнулась от дверей прочь, то есть повернулась со свойственной ей порывистостью – и налетела на соглядатая.
– Кого ты ищешь, мальчик? – спросила женщина средних лет.
Сложенный тремя цветами наряд незнакомки – черный, белый и серый – пробуждал воспоминание… И Золотинка узнала печально сложенные губы и мудрый спокойный взгляд – волшебница Анюта! Здесь? В логове Рукосила? Золотинка часто вспоминала Анюту, связывая с ней свои меняющиеся надежды и расчеты, но сейчас – растерялась.
– Отчего вы думаете, что я ищу? – уклончиво сказала она.
– Э! – протянула женщина, улыбаясь – глаза ее ожили. – У меня на ищущих особый нюх. Я их издалека чую. Башня Единорога перед тобой, вот она.
Анюта попробовала толкнуть дверь, но стучать не стала. В руках ее явилось белое перышко, волшебница легонько дунула. Перышко повисло в воздухе, закачалось, начало понемногу подниматься. Клочок белого кружился и скользил, задевая неровности стены. И так, подхваченный невидимым потоком, достиг третьего или четвертого яруса, где и пропал, растворившись в вышине.
– Вы волшебница?! – воскликнула Золотинка, словно бы только сейчас это сообразила.
– Да, – просто ответила женщина. – Меня зовут Анюта. Я здесь в гостях на свадьбе и скоро уеду.
Сказала и ничего взамен не спросила.
Вверху стукнула деревяшка, нижняя часть окна поднялась, и показалась голова. Не только лысая, но еще и замечательно круглая, в пышном обрамлении перьев, которое походило на воротник. Верно, воротник это и был, голова, во всяком случае, принадлежала человеку, а не птице.
– Ну что еще? – прокаркала голова.
– Видохин, вот я здесь, внизу, – сказала волшебница.
Голова исчезла, деревянный стук возвестил, что окно опустилось.
По прошествии изрядной доли часа, виновато улыбнувшись, волшебница достала из-под черно-белого плаща новое перышко и одним дуновением отправила его ввысь. Наконец заскрежетали засовы и дверь приотворилась. Волшебница проскользнула. Когда же Золотинка попыталась повторить то же самое, старческая рука уперлась ей в грудь. Защемленная дверью, не имея возможности податься ни туда, ни сюда, девушка вскрикнула. На мятом, желтом лице старика выразилось телесное усилие – Видохин молча давил на дверь.
– Простите, – пресекающимся голосом пропищала Золотинка, – могу ли я видеть здесь пигалика Буяна?
– Постой, Видохин! – вмешалась волшебница. – Пусти мальчика, он ищет.
Старик пусто на нее глянул и пропустил. Она очутилась в полутьме и сразу споткнулась – что-то подвернулось под ноги.
– Пусть только мальчишка влезет в лохань с кислотой, я вышвырну его вон, – раздался надтреснутый голос Видохина, возившегося с запорами.
– Пигалик Буян – уважаемый член Совета восьми, – сказала Золотинка как бы в оправдание.
Хозяин и волшебница ступили на лестницу, а Золотинку забыли среди стоячих, в человеческий рост корзин. Смутными грудами здесь различались также ящики и бочки. Узкая деревянная лестница достигала потолка одним долгим пролетом.
Достаточно освоившись во мраке, который разбавлялся светом высоко прорезанных бойниц, Золотинка пробралась к лестнице. Она попала в помещение наверху, такое же захламленное и полутемное: здесь лестница развернулась в другую сторону. Волшебница и Видохин продолжили подъем, не обращая внимания на приблудного гостя.
– Я уезжаю, Видохин, – сказала волшебница.
– А! В добрый путь! – с некоторым усилием пожелал ей добра собеседник.
Старик сипло дышал и хватался за перила.
– Ты болен? – остановилась волшебница.
– А! Да, – словно бы спохватившись, припомнил тот. – Да! Я скоро умру.
Анюта промолчала, и больше они не говорили.
Когда глаза Золотинки поднялись над уровнем пола третьего яруса, взору ее предстал мусор, лепешки засохшей гущи на выщербленных плитах, а в голову шибанул кислый дух красильной мастерской. Цветные окна в мелких круглых переплетах наполняли комнату мутным светом. Из обихода красильни попал сюда широкий дубовый чан, но главное место занимали печи. Очаг у глухой стены содержал в себе два малых железных горна. На противне с золой стояли там почерневшие глиняные сосуды. Две другие печи, кирпичные, располагались справа и слева от очага: одна высокая, квадратная, с несколькими топками, другая приземистая, круглая, без дымохода. Застарелая копоть покрывала стены и потолок. Верхние ступеньки ведущей на четвертый ярус лестницы почернели и даже обуглились.
Чем больше Золотинка приглядывалась, тем больше проникалась тягостным ощущением упадка. На полках и на столах теснились немытые, с запекшимися остатками веществ сосуды, глиняные, оловянные, стеклянные; перегонный куб и реторты. Поверх сосудов клонились в случайных положениях противни, на них опасно громоздились железные и бронзовые приборы: щипцы с хитро изогнутыми хваталками, циркули, ложки на длинных ручках. Долгое коромысло весов, подвешенных на уходящей к потолку цепи, безнадежно перекосилось. Навалом, как дрова, лежали в простенке между окнами незастегнутые, растрепанные книги. Ломаные перья, полузасохшая чернильница.
Осматриваясь в мастерской, Золотинка помнила, что поднялась сюда в поисках пигаликов, и однако же испытала потрясение, обнаружив у себя за спиной скромно выжидающего Буяна с товарищем. Трудно представить, чтобы они не слышали разговора внизу, и вот же не посчитали нужным известить о себе голосом.
Буян не улыбнулся. Товарищ его, моложавый щеголеватый пигалик с длинным мечом на перевязи, Золотинке не понравился. Черних – это было имя второго пигалика – сильно проигрывал в сравнении с Буяном, который оставил в ее душе глубокое впечатление. Холодный взгляд Черниха, как чувствовала она, скользил по поверхности людей и явлений. Ему не хватало основанной на интересе к людям и явлениям пытливости, которая так очевидно проявлялась в повадках Буяна.
Черниха можно было бы счесть красавцем. Туго зачесанные волосы он собирал на затылке в узел, повязанный россыпью чудесных самоцветов. Что-то слишком женственное… Не гляделись на нем чрезмерно широкие штанишки веретеном до колена. Притом, что узенькая, мысом вперед курточка рисовала необыкновенно – не человечески! – тонкий стан.
С изысканной вежливостью Буян представил Любе товарища, Черних, в свою очередь, не затруднился подобрать несколько любезных слов. Однако она растерялась – и оттого, как глянула на нее при имени «Люба» волшебница Анюта, и оттого, что не решилась прямо обратиться к Буяну с делом. Временное убежище, удалившись от пигаликов, она нашла в книге.