Рожденная революцией
Шрифт:
– Доказать надо, – спокойно сказал Хасанов. – И на этом все. Вызывай прокурора, начальник. Тебе больше ни слова не скажу!
– А что, собственно, доказывать? – вмешался Виктор. – На ружье остались отпечатки пальцев. Ваши, между прочим. Экспертиза это подтвердит.
Хасанов молчал.
– Ладно, – Коля положил на стол письмо, которое получил Смирнов, вынул из папки и положил рядом с письмом записку, которую прислали Магницкому.
Глаза Хасанова округлились.
– Это не все, – заметил Коля и небрежно бросил на стол заявление самого Хасанова по поводу найденного
– Но и это не все, – Олег развернул архивное заявление почетного гражданина Балмашова. Все документы были написаны одним и тем же почерком.
– Вот вам и бедный Хасанов, – встал Коля. – По-русски говорит с акцентом, а пишет – не хуже приват-доцента филологического факультета. Вещи где, Балмашов? Сами покажете или искать будем?
Балмашов равнодушно посмотрел на Колю:
– Ждете проклятий, ругани, криков? А ничего этого не будет. Я ошибся. А за ошибки надо платить. Скажу так: я бы вас, не доберись вы до меня теперь, не пожалел. А уж вы поступайте, как знаете.
Коля кивнул Воронцову. Тот вышел вместе с понятыми в коридор, заглянул на маленькую кухонку, потом – в кладовку. Там стояли три чемодана. Воронцов принес один, его открыли. Он был доверху набит золотыми украшениями.
Перед тем, как сесть в машину, Олег остановил Колю и Виктора и вынул из кармана листочки, на которых были записаны «идеи». Развернул. На обоих листках значилась одна и та же фамилия: Хасанов.
Глава восьмая
В трудный час
Часть первая
Возмездие
Из Архангельска я вернулся 2 августа 1941 года, вечером. Москва была темна, по улицам двигались вооруженные патрули. Дома на столе я нашел записку: «Уехала к Гене…» Я включил радио, передавали сводку Совинформбюро. Город, в котором находились Маша и Генка, только что сдали немцам…
В июне 1941 года Маша получила отпуск и решила съездить к Генке. В одном из последних писем Генка писал, что у него возникли «серьезные жизненные затруднения» и ему «нужен совет людей», которых он «любит и уважает больше всех на свете». Виктора и Коли в Москве в это время не было: они уехали в командировку в Архангельск. МУР арестовал группу воров-гастролеров, следы вели на Север.
Все вопросы, связанные с отъездом, Маше пришлось решать самой. Это было очень нелегко. За билетом Маша простояла в очереди два дня и смогла получить только боковое место, да и то – верхнюю полку. Тяжелый чемодан тоже тащила сама, правда, выручило метро – до Курского вокзала была всего одна остановка. Конечно, Маша могла бы позвонить в МУР, и ей охотно предоставили бы и машину и сотрудника, который помог бы ей и с билетом, и с отъездом, но Маша не позвонила. Она знала, что Коле это наверняка не понравится, а за последние двадцать лет она приучила себя в таких вопросах все мерить Колиным аршином и на все смотреть его глазами.
Путешествие прошло незаметно и спокойно. Маша давно никуда не выезжала, соскучилась по новым впечатлениям и часами не отрывала глаз от окна.
…Поезд пришел рано утром. Маша вытащила на перрон свой тяжелый чемодан и увидела Генку. Рядом с ним стояла девушка лет девятнадцати в старомодно сшитом платье, с тревожным, совсем некрасивым лицом.
«Так вот они, „серьезные жизненные затруднения“, – с внезапно вспыхнувшим раздражением подумала Маша. – Что за несносный, странный парень. А она наверняка уже беременна».
– Мама! – крикнул Генка и бросился навстречу. Он обнял Машу и порывисто, совсем по-детски начал целовать ее в глаза, в щеки, гладить по волосам.
– Мама, – повторял он без конца. – Как хорошо, что ты, наконец, приехала. Если бы ты только знала, как вы с отцом нужны мне сейчас.
– Натворил что-нибудь? – шутливо спросила она и невольно покосилась в сторону девушки. Это было мимолетно и совсем незаметно, но Генка увидел:
– Эх, мама, – сказал он грустно. – А ты ведь даже и не познакомилась еще.
– А почему мы стоим? – покраснела Маша. – Представь же меня.
Это «представь» тоже вырвалось невольно. Маша совсем не хотела подчеркнуть разницу между собой и этой простушкой со сложенными на животе руками, но получилось именно так, и Генка густо покраснел.
– Таня, – сказал он. – Иди сюда.
Девушка подошла, не сводя с Маши настороженного взгляда.
– Здравствуйте, – улыбнулась Маша и протянула ей руку. – Меня зовут Мария Ивановна. А вас?
– Таня, – она осторожно дотронулась до руки Маши и сразу же ее отдернула, словно обожглась. – Я пойду, Гена.
Она произнесла «я пойду» не в форме вопроса, а в форме утверждения, и Маша подумала про себя: «А ты, милочка, с характером». И недавнее безотчетно появившееся раздражение вспыхнуло с новой силой.
– Но, Таня, – Генка беспомощно оглянулся на мать, – мы же приготовили стол. Ты же так старалась. Поедем ко мне. К нам. Посидим, поговорим. Обсудим.
– А чего нам обсуждать? – резким, насмешливым голосом спросила Таня. – Мы, чай, не городские, нам лукавить ни к чему. Не поглянулась я твоей матери. И нечего мне с вами ходить. – Она сверкнула на Машу глазами и, вырвав свою руку из Генкиной, зашагала к выходу.
Генка в растерянности бросился за ней, но натолкнулся на изучающий взгляд Маши и понуро, как побитая собака, вернулся обратно.