Рожденные в пламени
Шрифт:
– Кто твой примарх? – спросил, не ослабляя давления.
– Коракс.
– Твой родной мир?
– Избавление.
– А кто ты?
– Морвакс Хаукспир, апотекарий, восемнадцатая рота Гвардии Ворона.
– Вполне достаточно.
Я встал. Хаукспир из гордости отказался от протянутой мной руки. И сейчас сражался с неисправным генератором. Тот трещал, вибрирующий гул, ранее тихий и незаметный, сейчас был отчётливо слышим. Я отнял это преимущество.
– Мне жаль, брат.
– У тебя не было выбора, – ответил
Краем глаза я уловил очертания Усабия, тоже оправившегося, когда Хаукспир попросил: «Помоги кое-что снять. Сейчас это только мёртвый вес».
Сняли неисправный генератор, наручи и наплечники. Морвакс не стал возвращаться за шлемом, просто взял пригоршню земли и растёр по белому лицу, чтобы затемнить его.
Когда закончили, я смотрел, как Хаукспир проверяет, насколько затруднены движения и как изменилась скорость. Невероятно, но он всё ещё был быстр и так же тих, как могила.
– У тебя дар, – сказал я Гвардейцу, и встретился взглядом с подошедшим из-за его спины Усабием. Мой брат взглядом дал понять, что всё в порядке, но случившееся измотало его. Я решил, что вопросы подождут.
– Тогда не растратим его напрасно, – ответил Морвакс.
Зная, что задержка недопустима, мы пошли дальше, но всё же я остановился перед отброшенным Пожирателем Миров черепом. Не стал трогать или поднимать его – какое-то врождённое чувство самосохранения, какой-то первобытный инстинкт остановил меня – но разглядел вырезанный на кости знак, тот же, что был у мёртвого предателя на шлеме. Угловатое рычащее лицо.
– Уничтожь это – сказал Усабий.
Я опустил ботинок, разламывая череп на части.
И снова ярость овладела мыслями. Даже это простое, безо всяких эмоций, разрушение породило нарастающее желание причинить больше вреда.
– Нужно уходить, – сказал брат.
– Да, уйдём отсюда, – ответил я.
Хаукспир кивнул: «Не хотелось бы вновь увидеть это место».
Теперь здесь была только просочившаяся в землю смерть; смерть, ярость и ненависть.
И поспешно, с облегчением, мы оставили долину костей позади.
Я присел на вершине скалы, наблюдая издалека, как Хаукспир приближается к месту крушения. Оттуда мне было отлично видно весь Ургалльский регион, включая холмы, равнины, покрытые вулканическим пеплом, и саму низину.
А ещё банды – не могу найти другого слова – предателей на западе, отделившиеся от орды. Что-то пробудило их интерес, и, когда они направились на север, я задумался, не привёл ли Салнар свой жертвенный план в действие.
– К счастью, пока наш путь был на удивление легким, – сказал сидящий рядом Усабий. Казалось, он прочёл мои мысли, и я согласно кивнул.
– Но какой ценой? Сколько легионеров заплатят за это своими жизнями?
На равнине, как муравьи, стали собираться предатели. Одни шагали молча и целеустремлённо, другие ехали на броне танковой
Усабий сказал успокаивающе, будто поняв, какую боль и вину я чувствую, оставляя союзников на верную смерть: «Их жизни потеряны. Они были потеряны ещё тогда, когда предатели направили на нас оружие и начали стрелять».
Знаю, что он прав, но от этого видеть ликующих убийц моих братьев было не легче.
Отвернувшись, вновь сосредоточился на месте крушения.
Без брони Гвардеец Ворона уже не мог перемещаться незаметно, как призрак, но всё двигался невероятно скрытно. Я потерял его из виду несколько раз, когда он пробирался через обломки.
– Как привидение, – сказал я вслух.
– Они и на самом деле практически стали ими, как и все разгромленные легионы, правда? – сказал Усабий.
– Но у Гвардии Ворона есть хитрости и навыки, чтобы превратить это в преимущество.
Всё ещё работающие молниевые когти Хаукспира были впечатляющим оружием. Он держал их наготове, чтобы заставить умолкнуть любого часового. Во время службы мне не часто доводилось видеть XIX легион в бою, но если у них такие апотекарии, то подумать страшно, на что способны их штурмовики.
– Ходит в тенях, словно он их часть, – добавил брат.
– Тогда повезло, что он наш разведчик, – ответил я, бросая косой взгляд на Ургалльские холмы справа, в которых раздавались громкие ритуальные песнопения. Банды приближались.
– Что это? – спросил я.
– Тёмное семя было посажено в них, – ответил Усабий. – Оно укоренилось в их теле и разуме. Всё происходящее – проявление этого зла.
Я ненадолго встретился с ним взглядом: «Ты испытал воздействие этой вездесущей силы в долине. Из-за неё Хаукспир почти убил меня».
– Всё же мы ей не поддались, как не поддались собственным насильственным инстинктам. Если эта сила что-то, с чем можно бороться, то мы будем сопротивляться ей до последнего. Думаю, именно поэтому наши братья и остались верны присяге.
Глаза мои сузились, когда я понял, куда клонит брат: «То есть ты не думаешь, что это просто восстание?»
– Было ли то, что произошло в долине черепов, естественным?
– Нет, – ответил я, вспоминая то безумие. Будто что-то овладело мной, или, по крайней мере, пробудило основные инстинкты. Может, даже и не что-то постороннее, просто существенная часть души, которую я скрывал или подавлял. Легионес Астартес уже сталкивались с контролирующими разум чужаками, но это могло быть объяснено. То было именно чуждым. Но пришествие в долине… Словно экспрессия, словно какая-то часть меня освободилась и встала у руля. Странно, но теперь, когда я разобрался в пережитом, осознание природы моей ярости беспокоило меня сильнее.