Розы в декабре
Шрифт:
Фиона даже остолбенела от изумления.
— Но я не представляю себе иного начала занятий. Дело не только в привычке. Мой
отец был пастором пресвитерианской церкви.
— Да, помню. Сначала это очень меня удивило. А потом я понял, что такое
возможно. Честно говоря, впервые до меня кое-что дошло.
— Что дошло?
— Причины вашего дикого поведения в ночном клубе. Бунт против чрезмерно
строгого воспитания, кальвинистской зашоренности.
Фиона вспомнила своего отца с его обостренным чувством справедливости и
снисхождения к павшим, который всегда ненавидел грех, но не согрешившего. Она
нередко подначивала его, говоря:
—- Но, папа, когда речь идет о твоей семье, сердце у тебя слишком мягкое.
Эдвард истолковал ее молчание как согласие и сухо закончил: — Хотелось бы посмотреть, надолго ли вас хватит, мисс Макдоналд. Можете не
продолжать сей спектакль. Я вас насквозь вижу. Правду не спрячешь. А теперь
спокойной ночи.
Фиона также пожелала ему спокойной ночи и отправилась к себе. Сначала она
буквально кипела от негодования. Пара кругов по комнате не смогла ее успокоить.
Она в бешенстве ударила кулаком по ладони с такой силой, так что перед глазами
все закружилось. И вдруг раздражение куда-то исчезло, она даже рассмеялась.
Подойдя к большому зеркалу, всмотрелась в свое отражение и подмигнула сама
себе:
— Что и говорить, Фиона Макдоналд, на сей раз ты попала в передрягу. Но нельзя
этому поддаваться. Только будь осторожней, ты, рыжая бестия, и не позволяй ему
слишком натягивать узду, не то он решит, что ты слишком податлива. Будь
хладнокровна, рассудительна и тверда. Если подвернется случай, воспользуйся и
проучи его, но не теряй присутствия духа. Как, бывало, говорил папа? Когда дело
принимало скверный оборот, он молился: “Господи, сподоби меня увидеть в этом
смешную сторону”.
Она наспех распаковала вещи и юркнула в теплую постель. Достав свой дорожный
будильник, тщательно завела его. Эдвард предупредил, что сам приготовит
завтрак. Фиона решила опередить его и устроить ему еще одно показательное
выступление. Убаюканная милыми ее сердцу воспоминаниями, она сладко заснула, рассыпав по подушке роскошные рыжие волосы.
Жаль, конечно, что, заводя часы, она забыла нажать кнопку звонка. Она
проснулась, когда уже рассвело и солнечный свет падал из окна на кровать.
Вскочив с постели с чувством вины, она схватила халат, сунула ноги в домашние
туфли, сполоснула лицо чуть не на бегу и бросилась было в кухню. И тут до нее
дошло… она на секунду усомнилась в реальности происходящего, а более всего в
том, что между нею, Фионой Макдоналд, и Шотландией пролегали мили и мили
океана. Ибо… ибо в окно вливались пронзительные и бодрые звуки волынки. Но
что за мелодия? Она узнала мотив, и кровь прихлынула к ее щекам… “Кэмпбеллы
идут! Ура! Ура!” Так вот оно что. Этот отвратительный Эдвард решил напомнить
ей, что она проспала, и выбрал для этого самый оскорбительный способ.
Фиона подошла к окну. Сейчас она скажет ему, что все это мальчишество. Окна
были узкие и высокие, французского типа, от самого пола. Она распахнула одно и
вышла на веранду. Волынки она не увидела. Звуки доносились с другой стороны; она подошла к перилам. Несмотря на утренний холод, перед ней маршировали
полуголые фигурки в маорийских национальных нарядах… Виктория, Элизабет, Уильям, Джеймс. Холод им был явно нипочем, скорее им было жарко от возбуждения.
Вдруг началась хака. Фиона узнала этот маорийский ритуальный танец, сопровождающийся пением. В нем было что-то пугающее, жуткое, воинственное, но
даже в агрессивных позах чувствовался своеобразный юмор. Стремительные
ритмичные движения, непрестанно меняющиеся выражения лиц, пение: “Камате…
Камате… Ка ора… Ка ора…” (“Это смерть… Это смерть… Нет, жизнь…
жизнь…”) — завораживали. Где-то в глубине сознания Фиону мучил вопрос: неужели это все выдумка Эдварда Кэмпбелла? Эти звуки волынки… А может, она
просто все напридумывала и марш “Кэмпбеллы идут” всего лишь шутка?
Тем временем хака подошла к своему драматическому концу, и дети исчезли. Фиона
стояла как завороженная, чувствуя, как ее пробирает дрожь. Внизу сад спускался
к подножию холма, дальше виднелось озеро, серая поверхность которого была
слегка подернута рябью, а где-то на противоположной стороне тянулась розовая
полоска — это в воде отражались горные пики, которые уже осветило солнце.
Хрупкую тишину свежего утра нарушил голос, из-за огромного ствола матипо
появился Эдвард. Под мышкой у него была волынка, гленгарри, шотландская шапка, молодцевато сдвинута набекрень.
— Доброе утро, мисс Макдоналд. Любуетесь нашими видами?
В его голосе ей почудилась насмешка.
— Да… по крайней мере, по части пейзажа Новая Зеландия не имеет себе равных.
— Вы хотите сказать, что в остальном ей многого не хватает?
Их взгляды встретились.
— О, что вы, мистер Кэмпбелл, было бы несправедливо винить Новую Зеландию в
ваших личных недостатках.
Он засмеялся:
— Все равно спасибо, мисс Макдоналд, за ваши аплодисменты и явный восторг от