Розы в декабре
Шрифт:
было в этой улыбке что-то такое, чего Фиона не видела раньше. Улыбка была
только для нее.
— Храбрая девочка, — прошептал он и коснулся пальцами ее щеки.
Фиона повернула голову, прижавшись на миг к грубой ладони, и закусила губы, чтоб не дать воли слезам. Начиналась послешоковая реакция.
В доме Эмери уже приготовила горячие напитки и грелки. Джеймс отделался
царапинами и легким испугом, но на Фионе не было живого места. Она с
благодарностью выпила чай прямо из заботливых рук Эдварда, и это было так
естественно.
— А теперь, Труди и Эмери, — сказал он, — надо раздеть Фиону и переодеть в
пижаму. Лучше всего без рукавов. Тогда я займусь ее рукой. Сейчас свяжусь с
доктором по передатчику и попрошу приехать. День сегодня спокойный, за пару
часов доберутся.
Переодевание стало сущим адом, каждая клеточка вопила от боли, но с грехом
пополам ее удалось облачить в пижаму из мягкой индийской ткани в блекло-
голубую полосочку. Они обмыли рану, Эдвард сделал ей антистолбнячный укол.
Труди зачем-то вышла.
— К счастью, артерия не повреждена, — сообщил Эдвард. — Я больше всего этого
боялся. По части накладывания жгутов я собаку съел.
Фиона внезапно почувствовала, как слезы подступают к глазам. Она смотрела
затуманенным взором на умелые руки Эдварда и вспоминала, как приехала сюда
впервые, еще не оправившись от предательства Иана и Матти. Когда она поняла, что любит Эдварда, это наложило жгут на одну рану, но… открыло другую. Ах, если бы она впервые встретилась с Эдвардом как со своим работодателем, когда
сошла с маленького самолета в Квинстоне. Тогда, быть может, дружба могла
перерасти в нечто большее. Но тогда не было бы этой бури эмоций оттого лишь, что он называет ее милой. А слышать это было сладостно.
Эдвард попросил ее повернуться, чтобы осмотреть. Он задрал у нее на спине
пижаму.
— Я должен все подробно изложить врачу. — Он говорил это подчеркнуто деловым
тоном.
От этого Фиона не чувствовала смущения. Пальцы у него были очень чуткие и
осторожные, и все равно она невольно вскрикивала от боли.
— Я понимаю, что все болит, но главное — ребра, кажется, целые. У тебя живого
места нет, сплошная ссадина, местами содрана кожа, так что придется тебе, малышка, спать сегодня на животике, но в общем ты отделалась легче, чем я
ожидал. Хотя врачу лучше знать.
В дверь постучали, вошел Тамати. Эдвард надевал куртку. У Тамати был
встревоженный вид.
— Несчастный случай на электростанции. Пять человек ранены. Врач приехать не
сможет, во всяком случае, в ближайшее время. Гас может приехать завтра и
отвезти Фиону на осмотр. Вы будете говорить с ними?
Эдвард покачал головой:
— Нет, держи с ними связь. — Он помрачнел. — Значит, Фиона, придется тебе
терпеть, пока я наложу швы, иначе эта рана на руке долго не заживет. Я, конечно, не Бог весть какой врач, но у меня есть подкожное впрыскивание и
анестезия. Когда я учился в Кентерберийском университете, мы проходили курс в
клинике Сент-Джон.
— Подумаешь, наложить швы, — усмехнулась Фиона. — Тем более с болеутоляющим.
Труди держала руку. Между стежками Эдвард бросал искоса взгляды на Фиону.
— Только постарайся не терять сознание.
— Я не из тех, кто без причины падает в обморок, — с негодованием парировала
она.
Их взгляды встретились.
— Разве? А кто у меня на глазах дважды падал в обморок?
— Первый раз, насколько помню, ты не поверил, что это обморок, — насмешливо
произнесла она.
Их взгляды снова встретились. Эдвард смотрел на нее спокойно и серьезно.
— Теперь верю. Но это было не по той причине, о которой я думал.
Фиона даже почувствовала, как к лицу приливает кровь. Неужели пришло время ее
оправдания? Похоже на то.
Эдвард сделал еще стежок.
— Ты ловко владеешь иглой, Эдвард.
— Хорошо, когда пациент оказывает благоприятное психологическое воздействие на
хирурга. А мне это позарез нужно. Я все-таки больше привык управлять
бульдозером. Ну вот, кажется, и все!
В тишине раздался трезвый голос Труди:
— Надеюсь, ты не упадешь в обморок, Эдвард? Это было бы постыдно, право. Ты же
и раньше зашивал людей.
— Так-то оно так, — произнес Эдвард, — только мне не приходилось штопать
столь… — И он вдруг вышел из комнаты через французское окно.
Труди вышла вслед за ним, задержалась на минуту и вернулась назад смеясь: — Эдварду плохо.
Фиона ужаснулась:
— Труди, как можно быть такой бессердечной. Это ведь не смешно…
Она замолкла при виде возвращающегося Эда. Он был белее мела.
— Простите, — пробормотал он, взял перевязь и укрепил Фионину руку.
Труди дала ей таблетки, и они вышли из комнаты, чтобы Фиона заснула.
Когда она проснулась, была ночь, и в комнату зашел Эдвард.
— Фиона, Труди совсем развалилась. Боюсь, ее пробежка по холму с носилками
стоила ей дорого. Я уговорил ее прилечь. Не позволишь ли мне переночевать в
комнате Ранги, чтоб быть рядом в случае чего?
Фиона еще не совсем пришла в себя от таблеток и сна. Боли она не чувствовала, но боялась пошевельнуться.