Руби
Шрифт:
Я пыталась вспомнить поцелуй Поля, но мои воспоминания затуманились и были отравлены открытием наших родственных отношений. Теперь было невозможно думать о Поле как о моей первой любви и не чувствовать себя виноватой, даже если и не было в том нашей вины.
Какой долгий, сложный и беспокойный день, но ведь и какой чудесный! Будет ли моя жизнь такой и впредь?
Эти вопросы утомили меня окончательно, и я очень хотела заснуть. Когда дремота охватила меня и мой мозг успокоился, я вновь услышала тихий звук рыданий. Он выплыл откуда-то из самых глубин моего сознания перед тем, как я
Я удивилась тому, как долго я спала на следующее утро. Когда же наконец проснулась, я была уверена, что все уже давно сошли вниз и позавтракали без меня. Чувствуя неловкость, я вскочила с постели, поспешно вымылась, оделась и завязала волосы платком, чтобы не тратить время на прическу. Но когда я проскакала по лестнице и влетела в столовую, то обнаружила, что она пуста. Эдгар убирал несколько чашек и тарелок.
– Что, завтрак уже закончен? – спросила я.
– Закончен? О нет, мадемуазель. Это месье Дюма поел и отправился на работу, но вы первая, кто появился из дам, – ответил он. – Что бы вы хотели на завтрак? Какое-нибудь блюдо Нины из яиц и овсянку?
– Да, спасибо.
Эдгар тепло улыбнулся и сказал, что принесет мне свежий апельсиновый сок и кофе. Я села и стала ждать, что услышу в холле шаги Дафны или Жизель. Но все еще оставалась за столом в одиночестве, когда Эдгар принес мне мой полный завтрак. Время от времени он заглядывал в столовую, чтобы узнать, не желаю ли я еще чего-нибудь.
Лишь только я закончила завтрак, Эдгар тут же появился, чтобы убрать посуду. Сколько мне потребуется времени, думала я, чтобы привыкнуть к тому, что меня обслуживают подобным образом? Я едва сдерживала желание собрать свои грязные тарелки и отнести их на кухню. Эдгар улыбнулся мне.
– Как вам нравится в Новом Орлеане, мадемуазель? – спросил он.
– Я просто в восторге. А вы прожили здесь всю жизнь, Эдгар?
– О да, мадемуазель. Моя семья работала у Дюма еще с гражданской войны. Конечно, тогда они были рабами, – добавил он и направился в кухню. Я встала и пошла за ним, чтобы сказать Нине, как мне понравилась приготовленная ею пища. Женщина взглянула на меня с удивлением, но осталась очень довольна. Она была счастлива сообщить мне, что пришла к выводу – я не привидение.
– Если бы было иначе, я убила бы черную кошку в полночь на кладбище, – заявила она.
– О Господи, почему?
– Почему? Дак как же иначе, ведь привидение приходит охотиться. Нужно убить кошку, вынуть внутренности и приготовить их в горячем жире с солью и яйцами. И потом съесть все это, как только остынет, – поучала Нина. Мой желудок начал ворчать.
– Ух, как ужасно, – проговорила я.
– Затем следует в пятницу ночью вернуться на кладбище и позвать кошку. – Глаза Нины широко раскрылись. – И когда кошка отзовется, выкрикнуть имена умерших людей, каких вы знали, и сказать кошке, что верите в дьявола. Кто хоть однажды увидит привидение, он наверняка уже не избавится от него, поэтому лучше всего знать их, как они знают нас. Конечно, – добавила она в сторону, – это лучше всего действует в октябре.
Разговоры
– Нина, а вы не слышали, что в комнате, когда-то принадлежавшей моему дяде Жану, кто-то плачет? – спросила я.
Ее глаза, которые, как я думала, были и так широко раскрыты, стали еще шире. Только теперь они наполнились ужасом.
– Вы слышали это? – спросила она. Я кивнула, и Нина быстро перекрестилась. Затем она потянулась ко мне и схватила мою кисть. – Идите за Ниной, – скомандовала женщина.
– Что?
Я позволила ей протащить меня через кухню в глубь дома.
– Куда мы идем, Нина?
Она поспешно направлялась куда-то, где я еще не была.
– Это моя комната, – сказала она и открыла дверь. Я замешкалась, затаив дыхание от того, что увидела.
Стены маленькой комнаты были увешаны атрибутами вуду: куклы, кости, клочки чего-то похожего на шкуру черной кошки, пряди волос, связанные кожаными шнурами, искривленные корни и полосы змеиной кожи. Полки были переполнены маленькими бутылочками с разноцветными порошками, множеством желтых, голубых, зеленых и коричневых свечей, банками со змеиными головами, тут же стоял портрет женщины, сидящей на чем-то, что напоминало трон. Вокруг портрета были белые свечи.
– Это Мари Лаво, – пояснила Нина, заметив, что я смотрю на картину. – Королева вуду.
У Нины была небольшая кровать, ночной столик и ореховый комод.
– Садитесь, – сказала она, указывая на единственный стул. Я медленно села. Женщина направилась к своим полкам, нашла что-то, что ей было нужно, повернулась ко мне и вложила в мою руку небольшую керамическую баночку. Я понюхала содержимое.
– Самородная сера, – пояснила она, когда я состроила гримасу. Затем женщина зажгла белую свечу и пробормотала молитву. Она сосредоточила взгляд на мне и сказала: – Кто-то наверняка навел на вас порчу. Вам нужно отогнать злых духов.
Нина поднесла свечу к керамической баночке и погрузила пламя в ее содержимое так, чтобы сера загорелась. Небольшая струя дыма взвилась вверх. Вонь была жуткая, но Нина, казалось, успокоилась, видя, что я, несмотря ни на что, продолжала держать баночку.
– Закройте глаза и наклонитесь так, чтобы дым касался лица, – приказала она. Я так и сделала. Через некоторое время женщина сказала: – О'кей, хорошо. – Затем взяла у меня из рук баночку и загасила огонь. – Теперь у вас все будет в порядке. Хорошо, что вы делаете, как я говорю, и не смеетесь надо мной. Но я помню, вы говорили, что ваша бабушка была знахаркой, так?
– Да.
– Это хорошо для вас, но помните, – предупредила она, – злые духи стараются проникнуть прежде всего в праведников. Это для них более ценная победа.
Я кивнула.
– А кто-нибудь еще слышал плач наверху, Нина?
– Нехорошо вести разговоры об этом. Помяни черта, и он войдет в твою дверь, улыбаясь и покуривая длинную тонкую черную сигару. Ну, теперь пойдем обратно. Скоро мадам спустится к завтраку, – сказала Нина.
Я вновь последовала за ней, и точно, когда я вошла в столовую, я увидела Дафну, сидящую за столом в законченном утреннем туалете.