Руина, Мазепа, Мазепинцы
Шрифт:
делать с этим письмом? Посылать ли его к царскому величеству
или удержать?>
Орлик сказал: <Ваша вельможность, сам изволишь рассудить
высоким своим разумом, что надобно посылать: этим самым и
верность свою непоколебимую явишь, и большую милость у
царского величества поищешь>.
Мазепа замолчал и опять долго сидел, погруженный в думу, потом приказал Орлику читать цифирное письмо от княгини
Дольской.
В этом письме княгиня извещала Мазепу: посылала она в
Саксонию ко двору Станислава ксендза-тринитара, и тот ксендз выехал
оттуда в тот самый день, когда шведское войско выступило в
Польшу. Ксендз привез с собою письмецо к Мазепе от короля
Станислава, который, кроме того, приказал словесно передать Мазепе, чтоб
он начинал замышленное дело прежде, чем шведы приблизятся к
украинским границам. Ксендз привез еще проект трактата с
Мазепою и с целым войском Запорожским. Княгиня просила Мазепу
прислать за ним какого-нибудь своего доверенного.
<Тут, - говорит Орлик в своем письме к Яворскому, - я
припомнил себе, что Мазепа видался с этим ксендзом-тринитаром
во дворце княгини Дольской, куда заезжал с дороги, ворочаясь
из Жолквы. Тут мне становилось ясно, что Мазепа замыслил что-
то лукавое>.
<Сожги передо мною это письмо>, - сказал Мазепа.
Орлик исполнил приказание. Мазепа долго сидел и молчал.
<С умом борюсь, - сказал он наконец, - посылать это письмо
к царскому величеству или не посылать? Посоветуемся еще
утром, - прибавил он, - а теперь иди себе в свою квартиру и молись
Богу, да, яко же хощет, устроит вещь. Может быть, твоя молитва
приятнее, нежели моя. Ты по-христиански живешь. Бог то видает, что я не для себя чиню, а для вас всех, для жен и детей ваших>.
587
<Пришедши в свою квартиру, - рассказывает в том же
письме Орлик, - я взял денег два рубля, вышел и стал раздавать
нищим и нищенкам, лежавшим в кущах (шалашах) на улице, и
в богадельне Печерского монастыря. Я делал это с тем
намерением, чтобы Всемогущий Бог освободил меня от обстоящих бед
и отвратил Мазепино сердце от лукавого предприятия. Нищие, валявшиеся на улице, бранили меня, когда ночью я толкался в
их кущи: они не милостыни от меня надеялись, а опасались
воровства; однако же, услышавши от меня слова, поняли, что я не
вор, отворяли дверцы шалашей и принимали милостыню>.
Прошла ночь. Рано утром на другой день позвали Орлика к
гетману. Когда писарь вошел, гетман сидел уже за своим столом, а перед ним лежал крест с частицею животворящего древа.
Мазепа произнес Орлику такую речь: <До сих пор я не смел
тебе объявлять прежде времени моего намерения и открывать
тайну, которая вчера тебе открылась случайно. Не то чтоб я в твоей
верности сомневался, - я никогда о тебе не подумаю, чтоб ты
заплатил мне неблагодарностью за толикую к тебе милость, за
любовь и благодеяния и стал бы моим предателем, - но я
рассуждал так: ты человек умный и добросовестный, однако еще
молод и недостаточно опытен в таких оборотах. Я опасался, чтоб
ты в беседах с великороссиянами да и с нашими всякого чина
людьми или по доверчивости, или по неосторожности да как бы
не проговорился об этом секрете и тем самым не погубил бы
меня и себя. Но так как теперь это случайно не утаилось, то я
призываю Всемогущего Бога во свидетели и присягаю тебе вот в
чем: не для приватной моей пользы, не ради высших почестей, не ради большего обогащения, не для иных каких-нибудь
прихотей, но ради всех вас, состоящих под властью моею и под моим
региментом, ради жен и детей ваших, ради общего добра матери
нашей бедной Украины, для пользы всего Войска Запорожского
и народа малороссийского, для возвышения и расширения
войсковых прав и вольностей хочу я при помощи Божией так чинить, чтоб вы с женами и детьми вашими и отчизна с Войском
Запорожским не погибли как от московской, так и от шведской
стороны. Если ж бы я, ради каких-либо моих приватных прихотей, дерзал так поступать, то пусть побьет меня и на душе, и на теле
Бог в Троице Святой Единый и невинные страсти Христовы!>
Он поцеловал крест с частицею животворящего древа и, обратившись к писарю, продолжал:
<Я в тебе уверен крепко и надеюсь, что ни совесть твоя, ни
доблесть, ни честность, ни прирожденная шляхетная кровь не
допустят тебя сделаться предателем своего господина и
благодетеля; однако же, для большей верности, чтобы мне не оставалось
ни малейшего сомнения, как я присягнул тебе, так и ты присягни
588
мне перед распятым на животворящем древе Христом, —
присягни, что будешь мне верен и не откроешь никому секрета>.
Орлик присягнул и поцеловал крест, который держал в руках
Мазепа. До тех пор его все еще тревожило подозрение: не
испытывает ли его гетман; но после произнесения присяги Орлик стал
увереннее в том, что Мазепа говорит с ним искренно и поверяет
ему важную тайну. Писарь стал смелее и сказал: <Присяга вашей вельможности показывает усердную вашу