Руины Арха
Шрифт:
В отчаянии стискиваю кулаки, веки сжали ресницы в плотные полоски, душа как сломанный трансформатор. Но в какой-то момент расслабляюсь, выдох. Глаза открылись.
Борис, как всегда, ободряюще потрепал за плечо.
– Главное, живы мы. Идем.
Смотрю под ноги.
– Кто эти мерзы?
– Падальщики. Пасутся в местах, где возникают новички. Пользуются тем, что нубы без сознания, забирают вещи, женщин насилуют. В худших случаях – едят. Без всякого оккультного подтекста.
– Мрази!
Борис кивает.
– Мерзы. А когда-то были такими же новичками. Но дозволено все, наказать некому, а еще хочется выжить и нажить барахла. В кого только люди не превращаются.
Мы возобновили поход, но я просто тащусь за краем плаща, взгляд бороздит рельеф пола, каждые шагов десять бью стены торцом кулака, плиты иногда рассыпаются.
– Полегче. Обрушишь потолок нам на головы, – сказал Борис полушутя.
Но даже нотка серьеза в устах сенсея не отрезвила, бреду слепо, избыток переживаний выплескивается через удары по ни в чем не повинным плитам.
Очередной блок после встречи с моими костяшками хрустнул, я прошел бы мимо, но взгляд успел зацепить сквозь поток каменной слюны изо рта-прямоугольника тусклые синие лучики. Я замер.
Крошево вытекло совсем, из ниши светит бутон лучей цвета звездного неба, в них красиво парят пылинки.
Но первым в каменный сейф заглянул не я, а Борис.
– Твою материю! Парень, беру слова назад…
– Что там?
– Тайник!
Подхожу, шея вытягивается, из-за горизонта Борисова плеча всходит синее солнце…
В нише, где должен лежать кирпич промежуточной кладки, – полость. Там сияет… нечто прекрасное! Куриное яйцо, но скорлупа прозрачная, будто из тонкого стекла, а внутри в медленном и сложном танце крутятся потоки белоснежно-синей энергии.
– Синий Зановик, – произнес Борис как пред иконой.
– По-крайней мере, красиво.
– Везунчик ты, Владик. Мне за все время довелось найти Синий Зановик лишь раз. А теперь буду идти и вздыхать, что такое хрупкое сокровище будет томиться у тебя рюкзаке, а не в моей торбе.
– И чем этот Зановик может осчастливить?
– Может осчастливить единожды, после чего разрушится. Но зато любую вещь, даже самую старую и ветхую, превратит в новенькую. Когда нашел пару лет назад такое яйцо, хотел починить плащ, но кастанул на нож. И плащ и нож со мной с первых мгновений в Руинах, лучшие друзья, приносят удачу. Плащ ближе, но оружие важнее, потому обновил нож. Прошло два года, но лезвие все еще острое, почти без ямок, царапин мало.
Борис запускает в тайник ладони, яйцо осветило их добела, с аккуратностью хирурга извлекает, артефакт отражается в непривычно больших глазах. Вздох. Борис перекладывает в мои ладони, ощущаю… теплую прохладу. Или прохладное тепло.
– Береги! Хрупкое как снежинка. Не знаю, куда тебе положить, чтоб не разбилось…
– А если разобьется?
– Починит вещь, о которую разбилось, и исчезнет. Собственно, так им и пользуются – разбивают о вещь, которую хотят починить.
– А, ну тогда… Ой, а чего это у тебя?
Заглянул Борису за спину.
– Где? – не понял тот, покосился через плечо.
– Да вот же!
Указываю взглядом за плащ. Борис разворачивается ко мне спиной, попытка разглядеть, что там, через другое плечо.
Кидаю в спину яйцо.
Будто разбился тончайший хрусталь. Вспышка как призрак синего морского ежа, по иглам лучей рассеялся космос звездочек, синяя энергия растекается по плащу Бориса, точно вода по высохшему руслу океана, вокруг плаща призрачный кокон.
Когда он впитался, тусклые потертости, заплаты и швы сменил блеск новенькой кожи, можно сказать, прямо с подиума.
Борис оглядывает полы, рукав, второй, взгляд поднимается на меня.
– Ты чего? – прошептал он.
Первый раз вижу его впечатленным. Удивлен не с целью похвалить или утешить тугодума ученика, а искренне.
Пожимаю плечами.
– Мне чинить особо нечего. А у тебя плащ… как брат. Пошли.
Впервые веду я, а Борис тащится следом, погружен в себя. Правда, всего полминуты. Но за полминуты я успел швырнуть горсть песка к подозрительной границе двух разных коридоров. Тревога оказалась ложной, но Борис все равно похвалил. Идем по широкому коридору бок-о-бок, нас привлекает короткий перешеек меж двух туннелей, метаю туда остатки песка, выбросить, а не ради осторожности.
Борис рванул меня назад так, что не только я отлетаю и бьюсь о стену, но и Бориса утянуло за мной.
А вход в перешеек сомкнулся в узел, его окружают складки склизкой серой кожи, под ней пульсируют черные сосуды, а сам узел – не что иное как венец черных шипов. Урчание с эхом.
– Корижор, – сказал Борис, поднимаясь. – Детеныш…
Мои лопатки толкаются от стены, карабкаюсь вверх по плащу Бориса как обезьяна по лианам.
– Гребаные монстры, достали!..
– Знал бы ты, сколько людей думают сейчас то же. Спасибо…
– За что?
– Ты кинул песок, корижор среагировал раньше времени. Иначе я бы не успел ни выпрыгнуть, ни вытащить тебя.
Опираемся друг на друга, четыре легких слаженно пыхтят, смотрим, как корижор раскрывается, шипы втягиваются в серое мясо, кишка обретает форму прямоугольника, влажная плоть разделяется на плиты, мимикрирует под трещины, выбоины, мох, лишайник, настенные чаши для огня.
– Давай-ка все же пойду впереди, – сказал Борис.
– А если тебя сожрут? Что я без тебя буду делать?
– В противном случае сожрут тебя. И делать уже не будешь ничего.
– Всегда был лентяем, а тут такой аргумент ничего не делать.