Рук
Шрифт:
Ролли ведет меня обратно через множество длинных, узких, извилистых коридоров, с одной ладонью, что лежит на моем плече.
— Не позволяй им расстраивать тебя, парень, — говорит он. — Даже мои родители придурки, будь стойким.
Я не отвечаю ему. Он закрывает за собой железную дверь, как только я безопасно доставлен в свой блок, и теперь есть только они и я — тридцать других подростков, которые избивали своих школьных учителей, поджигали общественные здания или воровали машины и разбивали их, как это нравилось делать мне.
В большинстве своем никто тут даже не связывается со мной. Я быстро выхожу из себя, поэтому
— Даже не начинай, Виорелли.
— Что? — он улыбается, обнажая свои кривые зубы. — Просто хотел поздравить тебя. Я сегодня видел твою мамочку...
Мой кулак впечатывается в его лицо, прежде чем он успевает договорить предложение. Я так и знал, что это произойдет. Я даже мог поставить бабки на то, что кто-то отпустит какой-то комментарий; а так же был уверен, что сделает это именно Виорелли. Кожа на суставах лопается от силы удара, когда я продолжаю наносить ему удары снова и снова. Брызги крови покрывают белую плитку, и Виорелли падает, сильно ударяясь об пол. Я слышу доставляющий мне удовольствие звук, как один из его кривых зубов падает на пол, когда вылетает из его рта.
— Ахххх!! *бать, Блэкхит. Ты чертов труп, — Виорелли поворачивает голову и сплевывает кровь. Ролли возвращается, забегая в камеру. Он замахивается на меня дубинкой, нанося точный удар между лопаток, и я падаю на колени.
— На пол, на пол, на пол! Быстро на пол, ложись на пол, Блэкхит!
Я починяюсь его приказу и опускаюсь на пол, потому что это намного лучше, чем получить еще удар железной дубинкой между лопаток. Джаред продолжат плеваться и сыпать проклятьями, но я не слышу его. Звук топота ботинок остальных охранников, которые бегут на подмогу Ролли, чтобы усмирить меня, полностью испаряется из моей головы. Я не слышу свиста и криков моих сокамерников. В моей голове полнейшая тишина. Там царит умиротворение. Странно, почему насилие — это единственная вещь, которая может успокоить бушующий шторм внутри меня? Я чувствую, будто утопаю в крови, и я совершенно не возражаю против этого.
Джаред продолжает сыпать угрозами в мой адрес. Я улыбаюсь ему, когда меня поднимают с пола и уводят прочь. Моя улыбка становится еще шире, когда замечаю, что я не просто выбил ему один зуб, я выбил ему два передних.
Так тебе и надо ублюдок! Будешь до*бываться до парня, который частый гость в карцере, шуточками про его мать — вот, что получишь в ответ.
Глава 8
Чужак
На втором бокале «Совиньон Блан» во время встречи книжного клуба я слышу, как звонит дверной звонок. Элисон, Кайла, Тиффани и Кика спорят, насчет статуса плохого парня для Джеймса, и никто, кажется, совершенно не замечает, что звонит дверной звонок. Мы все здесь и больше никого не ждем.
— Ты слышала это? — спрашиваю я с выражением недоверия в голосе, с распахнутыми глазами и рукой, что крепко сжимает основание бокала. Али отрывает взгляд от потрепанной книги в ее руке, приподнимая вопросительно бровь.
— Слышала что?
— Звонок. В дверь только что позвонили.
— Правда? — на ее лице отражается растерянность.
Я киваю.
— Ну, тогда иди и открой, чокнутая.
— И не собираюсь. Просто проигнорирую звонок... — звонок раздается вновь, как будто тот, кто стоит снаружи, на ступеньках, интуитивно чувствует мою игру и не желает, чтобы я выиграла в нее.
— Ради всего святого, Саша. Просто иди и открой долбанную дверь. И прихвати еще одну бутылку белого вина Ridge & Sons, пока ходишь, хорошо? Мы скоро прикончим эту.
Я поднимаюсь на ноги, не уверенная, что же делать дальше. Кажется, прошло уже порядочно времени с того момента, как я общалась с людьми на какие-либо темы. Я больше совершенно не представляю, как вести себя вежливо. Я вероятнее сорвусь и накричу на человека, который находится снаружи, чем приглашу его на кофе. Моя рука начинает дрожать, когда я протягиваю ее, чтобы сжать дверную ручку. Я надеюсь, что звонок в дверь можно списать на детей, которые играют в свою излюбленную «позвони и убеги» игру. Но прямо сейчас я могу отчетливо видеть, что это не так, потому что когда я вглядываюсь в темноту вечера, что царит за покрытым морозным налетом окном на двери, то вижу высокую, темную фигуру.
Я распахиваю дверь, переполненная неприятным, но в тоже время волнительным ощущением, в то время как сердце отчаянно грохочет в моей груди. На коврике у двери стоит, мрачно ожидая, тот, кого я меньше всего думала увидеть вновь. Рук Блэкхит? Внук Оскара. В данный момент он выглядит намного старше, чем тогда при дневном свете в коридоре музея. Его волосы аккуратно уложены назад, он одет в черную рубашку, застегнутую на все пуговицы, его рукава закатаны до локтей, открывая вид на причудливые цветные татуировки, покрывающие его сильные предплечья. Он одет в черные джинсы. Черные ботинки. И на нем нет куртки. В сгибе его руки покоится бутылка красного вина. Кто, мать вашу, заявляется в 20.30 ноябрьского вечера в Нью-Йорке без долбанной куртки? Какого, спрашивается, мать его, хре...
Он улыбается хищной улыбкой, склоняя голову к плечу так, словно ожидает, чтобы я что-то сказала. Когда я не произношу ни слова, он пожимает одним плечом и вздыхает, отводя взгляд влево, смотря на пустую улицу.
— Рук? — выдавливаю я из себя.
— Именно, мое имя Рук, — говорит он дерзко. — Рад, что ты запомнила, — он указывает на меня бутылкой вина и произносит с легкой обидой в голосе. — Ты — Саш.
— СашА. С «А» на конце, а не с «Ш».
— Я не произносил с «Ш» на конце.