Руки Орлака
Шрифт:
Должно быть, эти чудовища прочли мысли Розины.
«Нельзя объяснить случайностью такое ужасное совпадение, – подумала она. – Но на сей раз мне действительно страшно. Что мы можем противопоставить столь сильным врагам? Как они действуют? Как вообще так вышло, что здесь, в этом шкафу, реально произошло чудо? Как могли твердые, прочные украшения пройти через сантиметровой толщины стенки сейфа, запертого на три секрета? Сейфа, который выдержал бы и огонь и воду!..»
Ни малейших следов взлома заметно не было. И дверца сейфа, и замок были целыми. Язычок замка двигался свободно.
Розина постаралась
Либо сейф стал объектом неких феноменальных манипуляций, либо же (что было гораздо более желательно) он был открыт при помощи ключа.
Ключа. Но какого ключа – поддельного или настоящего?
Поддельного. Ибо до настоящего, спрятанного вместе с ключом от сейфа для ценных бумаг в тайнике письменного стола эпохи Директории, добраться совершенно невозможно. Этот тайник был очень надежным, и если только вор не умеет читать мысли…
Итак, поддельный ключ. Изготовленный со слепка? Но сюда никто не мог проникнуть. Через дверь? Слуги – вне подозрения, а саму квартиру решительно, по-военному, охраняет Александр, бывший пуалю [43] , который не шутит с инструкциями и при котором, в отсутствие хозяев, вторжений не было. Через окно? Это невозможно, физически невозможно, если ты не привидение…
43
Пуалю – солдат-фронтовик (в годы Первой мировой войны).
Настоящий ли ключ, поддельный ли, похоже, к решению загадки не привел бы ни один ни другой. Ведь для того, чтобы открыть сейф, недостаточно просто обладать ключом. Нужно еще знать и тройной секрет! Или опять же уметь читать мысли…
Но тот, кто умеет проникать в мозг, смог бы проникнуть в сейф и без помощи ключей!.. К тому же Розина не покидала квартиру со вчерашнего дня, с того самого момента, как открыла и снова заперла сейф для украшений. Если кто-то, какой-то чужак, какое-то существо, обладающее плотью и костями, весом и объемом, существо, способное производить шум, проникло бы к ним, его бы услышали!..
Вот так, окольным путем, исследование возможного привело мадам Орлак к области невозможного, к тому туманному перекрестку, где маячила карающая тень Спектрофелеса.
В этот момент своих размышлений Розина услышала, как Стефен вышел из комнаты рук. Она проворно заперла оба сейфа и придала лицу соответствующее выражение.
– Куда-то идешь? – спросил он, увидев ее в шляпке.
– Я?.. А… да нет, уже слишком поздно. Забыла посмотреть на часы.
Она не могла больше откладывать разговор об их нынешнем положении.
Но рассказывать о краже не следовало. От такого Стефен пришел бы в отчаяние. Украшения жены значили для него не меньше, чем для Розины – ценные бумаги. Их пропажа дала бы ему лишний повод для печали, чего желательно было избежать. И это было несложно. Поскольку эти украшения были ему очень дороги, он даже не подумал бы их заложить и уж тем более – продать, и можно было не опасаться ни того, что ему вздумается удостовериться в их наличии, ни того, что он каким-то иным способом обнаружит их отсутствие, раз уж Розина никогда их не носила. Что же касается его собственных перстней и заколки для галстука, то
Словом, достаточно было сказать ему, что сбережения закончились и пришло время принять какие-то меры.
Но Розина, собравшись с духом, не нашла в себе нужной твердости для того, чтобы выдержать сцену, которая наверняка последовала бы за подобной новостью. Она предчувствовала патетический диалог, во время которого ей нужно будет выказать полное спокойствие. Ведь ее задача заключалась не в том, чтобы сообщать дурные вести, а в том, чтобы поддерживать, не в том, чтобы ранить, а в том, чтобы приходить на помощь, поэтому она отложила объяснение до следующего дня, чувствуя, что к тому времени тревога в ее душе уляжется.
Как бы то ни было, она не могла отогнать от себя навязчивое ощущение присутствия Спектрофелеса и постоянно видела, как этот высокомерный призрак проходит сквозь стекла, протягивает к шкафу свою унизанную перстнями с аметистами крючковатую руку, просовывает ее сквозь стенки сейфа для украшений и вытаскивает полную драгоценностей.
Спектрофелес! Розина уже думала, что избавилась от него, и потому даже прекратила все изыскания, имевшие целью установить его личность. Она полагала, что с устрашениями, фантасмагориями и знаками покончено! Возвращение призрака после долгих недель отсутствия ее сильно встревожило, и, так как мысль о нем никак не шла у нее из головы, впервые за все время она расспросила Стефена об этом неведомом мертвеце.
Они сидели за столом.
Именно там зачастую начинаются важные разговоры, ибо именно там легче всего держать собеседника в своей власти. Он не может улизнуть без скандала, уклониться от беседы, не выдав себя. Пригласите человека пообедать с вами – и вы сможете наблюдать за ним вдоволь. Вся столовая является временной тюрьмой, где сотрапезники прикованы к сервированному столу правилами этикета.
Нетрудно догадаться, что Розина проявила в этом случае всю деликатность и ловкость, на какие только была способна.
Нанизывая одну фразу на другую, плавно переходя от одной темы к другой, она как будто случайно заговорила о некоем путешественнике в белом костюме, которого обнаружили мертвым рядом со Стефеном.
Но Стефен с равнодушным видом, ничуть не смутившись, заявил, что такого человека не помнит.
– Впрочем, – добавил он, разминая суставы пальцев, – это вовсе не значит, что он не мог ехать в том же вагоне, что и я; такое вполне возможно. Я не покидал своего купе – разве что вышел в коридор за пару мгновений до крушения поезда. Возможно, это меня и спасло… если можно так сказать, – произнес он, глядя на свои руки. – Тогда-то я и увидел, как наш вагон складывается, словно аккордеон… Брр!.. Давай о чем-нибудь другом, хорошо? У меня и сейчас мурашки по телу, как об этом подумаю.
«Боже, – взмолилась Розина, – сделай так, чтобы это оказалось правдой!.. Был ли он искренен? Он не покраснел, не побледнел; но эти несколько слов ничуть не приблизили нас к Спектрофелесу!.. Если же он, мой нежно любимый, мой горячо любящий, обманывает меня, то потому, что невольно совершил нечто ужасное, ибо я вижу, что он любит меня сильнее, чем когда-либо, и знаю, что он не способен на вероломство!.. Ах! Как бы узнать, скрывает ли он от меня что-либо, а то я сойду с ума ото всех этих предположений!»