Румпельштильцхен
Шрифт:
— И в каком ресторане вы были.
— В «Меленке».
— Это тот, что на Сабале?
— На Сабале, да.
— А откуда вы куда направились?
— Сюда вернулись.
— И во сколько это было?
— Сразу после ужина. Я и вправду не знаю, во сколько мы были здесь. В десять? После ужина, — сказала Гретхен и пожала плечами.
— Во сколько он ушел от вас?
— На следующее утро.
— Он оставался здесь на ночь?
— Да, он часто остается на ночь.
— И во сколько он ушел утром?
— В восемь-половине девятого, я не знаю во сколько точно.
— Ваша сестра в тот вечер была дома?
— Нет, в тот вечер она была в Нью-Йорке. У нее там была назначена встреча с редактором и автором, точнее сказать, с переводчиком. Ведь написали-то это все братья Гримм.
— И когда вернулась ваша сестра?
— Во вторник.
— А вот когда вы говорите, что мистер Миллер часто остается здесь на ночь…
— Да, на протяжении последних нескольких месяцев или около того. Со мной или с моей сестрой… — она сделала небольшую паузу. Трудно было сказать, задумала ли она последующую фразу специально для того, чтобы поразить собеседника, или же это было проявлением европейской прямоты и непосредственности, к которой мужчины здесь, в Америке, еще не успели привыкнуть в полной мере. — Или иногда с нами обеими.
— Понимаю, — кивнул Блум и кашлянул.
— Да, — сказала Гретхен. — А, вот и ваш кофе.
Гретель вошла в комнату, держа в руках серебряный поднос с двумя чашечками кофе, двумя маленькими ложечками, молочником и сахарницей.
— Я тут рассказывала детективу Блуму, что Двейн часто оставался на ночь с нами обеими, — обратилась к сестре Гретхен, и на этот раз я уже был уверен, что ей хотелось поразить нас этим.
— Да, тихо сказала Гретель, — это действительно так.
— А сахарина у вас нет? — спросил Блум и снова сконфуженно кашлянул.
Когда мы наконец покинули дом сестер Хайбель, на улице уже совсем стемнело. Всю дорогу Блум молчал: и пока мы ехали обратно к ощетинившемуся своими стрелками указателю, и пока мы переезжали через мостик, и когда мы разворачивались влево, чтобы выехать снова на 41-е шоссе, и когда машина наша уже снова направлялась в сторону Калусы. Еще раньше Блум пообещал угостить меня пивом, и поэтому мы остановились у одной закусочной под названием «У городской черты», находившейся на самой окраине Калусы. Официантка приняла у нас заказ, и мне показалось, что она была разочарована, что мы заказали только пиво. Блум чокнулся своей кружкой с моей и со словами «Твое здоровье», — отхлебнул большой глоток пива и пены. Вытерев губы тыльной стороной ладони, она проговорил:
— Кажется, алиби его подтверждают, а? Они обе.
— Похоже на то, — заметил я.
— Хотя, конечно, за исключением тех несколько часов, когда он мог спокойно что угодно натворить. Но в таком случае времени у него было бы в обрез.
— Да.
— Вот такие вот дела, — вздохнул Блум, и пожав плечами, отпил еще один глоток. — Вот мне сейчас уже сорок шесть лет, — снова заговорил он, — а я никогда в жизни еще не был в одной постели с двумя женщинами сразу. Мэттью, а тебе сколько лет?
— Тридцать семь.
— А ты был когда-нибудь в одной постели сразу с двумя женщинами?
— Был, — ответил я.
— Ну и как, здорово, наверное?
— Слишком много рук и ног, — сказал я.
Уже где-то к восьми Блум подвез меня туда, где я оставил свою машину, и дома я оказался только почти в половине девятого. Я навел себе очень крепкое мартини и включил автоответчик. Дочь моя звонила мне, чтобы поблагодарить за чек и сообщить, что этим я спас ей жизнь. Звонила Дейл, спрашивала, не забыл ли я еще о ней и приглашала меня к себе, если, конечно, я вернусь не слишком поздно. Третий звонок был от Блума. Я тут же перезвонил ему.
— Да, привет, Мэттью, — сказал он. — Хорошие новости. Мы разыскали Садовски, их барабанщика. Полицейским из Нью-Йорка наконец удалось выйти на его мать. От нее-то они и узнали, что с самого начала сезона он играет неподалеку отсюда, в одном из отелей в Майами. Кенион занялся им самостоятельно, пока мы с тобой говорили с немками. Садовски добровольно изъявил желание приехать сюда, от Майами до нас ведь рукой подать. Так что я ожидаю его с минуты на минуту. Хочешь тоже послушать?
— Не отказался бы, — заметил я.
— Тогда, давай, приезжай, — ответил мне на это Блум и повесил трубку.
Глава 10
Перед тем как уйти из дома, я позвонил Дейл, чтобы предупредить ее, о том, что сегодня вечером мне предстояло еще одно очень важное дело.
— И когда ты освободишься?
— Часов в десять, наверное. Во всяком случае, постараюсь.
— А где ты будешь?
— В участке.
— Это еще по крайней мере сорок минут езды до моего дома.
— Что, думаешь, будет слишком поздно?
— Нет. Приходи, как закончишь с делами. Во сколько бы ты не освободился.
— В случае чего, я позвоню тебе.
— Пожалуйста, постарайся не допускать таких случаев, — сказала Дейл.
Нейл Садовски оказался кареглазым блондином лет тридцати пяти, ростом примерно пять футов и семь дюймов, и я подумал, что весил он должно быть около ста шестидесяти фунтов. Подбородок и щеки его покрывала борода, переходившая в усы над верхней губой, и все это, и борода, и усы, тоже светлые, придавали его лицу вид аристократа Викторианской эпохи, а прямой нос и глубокий взгляд еще более усиливали это впечатление. На нем были синие узкие брюки, черные кожаные мокасины Гуччи и пиджак из голубой замши, из-под которого была видна темно-синяя футболка. Мы сидели в кабинете капитана. Я уже начинал сомневаться в том, что сам капитан вообще когда-нибудь появляется на работе.
— Итак, — сказал Блум, — очень любезно с вашей стороны, мистер Садовски, что вы появились здесь, я очень вам благодарен. У нас же ушла уйма времени на то, чтобы разыскать вас.
— Ах да, я еще до рождества уехал в Майами, — сказал Садовски.
— Ваша мать сказала нью-йоркским полицейским то же самое.
— Зря вы беспокоили ее. — Мне очень жаль, — Блум сделал небольшую паузу, а затем сказал. — Я думаю, что вы уже знаете о том, что Викки и ее дочь были убиты.
— Да.
— Когда вам стало об этом известно, мистер Садовски?