Румпельштильцхен
Шрифт:
— Как это? — заинтересовался Блум.
— С итальянского. Один мой друг тоже изменил имя, и теперь его зовут Фрэнк Лэмб. [9] А хочешь узнать, как его имя звучало по-итальянски?
— Как же?
— Франческо Аньелло. Тот же «ягненок», только по-итальянски.
Блум уставился на него. Мы все теперь смотрели на Григорио.
— А как будет по-итальянски «Маршал»? — спросил наконец Блум.
— А я откуда знаю? — ответил Григорио. — Возьми словарь, да и посмотри.
9
Лэмб — (англ. lamb) — ягненок.
Где-то около полутора часов
— А я уже успел заглянуть в него, — проговорил он.
Блум перелистывал страницы англо-итальянского раздела словаря. Наконец он нашел нужную страницу и принялся водить пальцем по строчкам.
— Маршал… хм, вот он, маршал, — произнес он и посмотрел на Садовски. — «Maresciallo» — прочитал он. — Грегорио, это как произносится?
— Так какое сочетание? C-H-I?
— Нет, просто C–I.
— Тогда это надо читать как «ш».
— Маршьялло, — сказал Блум. — Ну как, это похоже на его имя, как вам кажется, мистер Садовски?
— По-моему, это оно и есть, — ответил Садовски.
Полицейский, которому удалось разыскать тот мотель, сидел за столом рядом с Блумом.
— Маршьялло, — говорил он в телефон и затем повторил фамилию еще раз по буквам. Внезапно его глаза округлились, и он отчаянно зажестикулировал свободной рукой, стараясь обратить на себя внимание Блума. — Да, именно так, а имя у вас какое значится? Потрясающе! — произнес он вслух. — Так когда он у вас остановился? Когда-когда? — Все это время он записывал что-то на клочке бумаги, лежавшим перед ним на столе: левым локтем он прижимал бумагу к столу, в то время как ручка, зажатая в правой руке, быстро двигалась по листку. — Подождите немного, — сказал он и прикрыл трубку рукой. — Мотель «Марджо» на Саут Трейл. Остановился у них одиннадцатого числа, это пятница, за два дня до того, как ее убили.
— Он все еще у них? — спросил Блум.
— Он все еще у вас? — спросил полицейский по телефону, потом немного послушав, он снова прикрыл трубку ладонью. — Сегодня уехал.
— Ладно, тогда спроси у этого парня…
— Это женщина.
— Спроси у нее, во сколько он рассчитался с нею за номер.
— В котором часу он уехал от вас? — снова спросил полицейский на телефоне, затем он кивнул и проговорил вслух. — В половине одиннадцатого.
— А ты спроси-ка еще у нее… хотя, ладно, дай я сам поговорю, — сказал Блум и взял у него трубку. — Мэм, — заговорил он, — когда этот человек снимал у вас комнату, вы отметили, на какой машине он приехал, я имею в виду год и модель, как этого требует закон? Хорошо, тогда назовите мне их, — Блум начал записывать. —
— Где-нибудь между Окалой и Гайнесвиллем, — предположил Кенион.
— Это в округе Мерион, да?
— Или Алачуа. Но это в случае, если он только не подался на юг. Если бы, например, я убил бы сразу двоих, то я бы наверняка ни за что не поперся бы прямиком домой.
— Как ты думаешь, мы сможем получить ордер на арест? — спросил Блум.
— У нас нет обоснования для этого, — ответил Кенион. — То, что он наврал тебе о том, когда все-таки он в самом деле приехал сюда, еще вовсе не означает, что оба убийства — его рук дело.
— Но ведь он узнал машину Мэттью, — возразил Блум. — Я знаю, что этот сукин сын и убил их обеих, я это чувствую.
— Тогда пойди к судье и скажи ему, что тебе нужен ордер на арест, на основании того, что ты это чувствуешь, — рассудительно сказал Кенион. — И к тому же ты даже не знаешь еще, где он вообще сейчас есть. И даже если случится чудо и тебе удастся заполучить ордер на его арест, который тебе, естественно, никто не даст без обоснования…
— Или хотя бы при отсутствии хотя бы разумных подозрений, — вставил Грегорио.
— Да уж, — вздохнул Блум.
— И даже если предположить, что ордер этот уже у тебя, то скажи мне на милость, где ты собираешься искать этого парня? А что если он направился через весь штат, а затем на юг, к Рифам, там, где он по идее и должен был проводить прошлый уикэнд. И очень возможно, что он мог пересесть где-нибудь там на яхту, и может статься, что сейчас он уже вышел в море и направляется куда-нибудь на Багамы или еще куда.
— Все чего я хочу и чего буду добиваться, так это заполучить его сюда, — снова заговорил Блум, — и задать ему несколько вопросов. Никто не станет лгать о том, где он был и что делал, если только у него не будет на то веских причин.
— Ты лучше судье об этом расскажи, — заметил Кенион.
— Нам известно его имя, теперь нам известно на чем он едет, мы думаем, что возможно это именно он убил двоих, но мы не можем арестовать этого ублюдка, — сказал один из находящихся в комнате детективов.
Я не был знаком с ним. Он был больше Блума, широкоплечий, с огромными и сильными руками. В тот момент он стоял и попивал кофе из бумажного стаканчика.
— Может быть он все-таки проедет где-нибудь на красный свет, — выдвинул предположение Кенион. — Полиция задержит его за это, и уж тогда мы привезем его сюда и…
— Нарушение чертовых правил дорожного движения, — сказал большой детектив, пожав плечами.
— Хотя я бы все же остановился на чем-нибудь из области судебно-наказуемых проступков, — заметил Блум.
— А какое количество «травки» считается уже составом преступления? — спросил я.
Большой детектив, который знал, кто я такой, но никак не мог взять в толк, по какому праву и что вообще я здесь делаю, взглянул на меня так, как будто я только что задал самый глупый вопрос из тех, что ему когда-либо приходилось слышать за все то время, что ему пришлось работать в полиции. Блум тоже посмотрел на меня, провел устало рукой по лицу, а затем переспросил у Кениона: