Русь: имя, образы и смыслы
Шрифт:
«Русские, также называемые дромитами, получили свое имя от некоего могущественного Роса, после того, как им удалось спастись от последствий (избежать последствий) того, что предсказали о них оракулы, благодаря какому-то предостережению или божественному озарению того, кто господствовал над ними. Дромитами они назывались потому, что обладали способностью быстрого передвижения» (К. Манго)114.
«Росы, или еще дромиты, получили свое имя от некоего могущественного Роса после того, как им удалось избежать последствий того, что предсказывали о них оракулы, благодаря какому-то предостережению или божественному озарению того, кто господствовал над ними. Дромитами они называются потому, что могли быстро двигаться (бегать, гр. )» (М.В. Бибиков)115.
Как видим, это одно из наиболее ранних свидетельств о существовании мифа о прародителе нашего народа, зафиксированное задолго до появления формы русичи в «Слове о полку Игореве». Помимо образа героя-эпонима, возможно, есть еще одна деталь, связывающая записанное византийским автором предание и древнерусское произведение. А.В. Соловьёв перевел начало рассматриваемого фрагмента так: «Русь, называемая и дромитами, получила свое имя от некоего неистового Роса». Прилагательное означает «пылкий, неистовый, храбрый» и может быть переводом древнего славянского эпитета «буй» или «яр». В связи с этим ученый предположил, что существовала форма «буй Рус» наподобие «Буй тура» в «Слове о полку Игореве»116. Поскольку в последнем памятнике форма русичи указывает на существование образа прародителя Руса, то, если данный перевод А.В. Соловьёва соответствует действительности, это может свидетельствовать о том, что представление о герое – эпониме русов в обоих текстах восходило к одному эпическому источнику.
Вполне возможно, что записанный Псевдо-Симеоном миф рассказывал о переселении племени, но откуда и куда переселялись наши предки, какой опасности в древности они избегли, нам не дано узнать, поскольку стараниями православного духовенства этот миф, как почти и все остальные, был стерт в народной памяти. Однако, несмотря на все старания приверженцев новой веры, в труде византийского историка сохранилась еще одна важная деталь – «божественное озарение (или совет, воодушевление, наставление
Вопрос о том, к какой именно из групп русов относилось зафиксированное Псевдо-Симеоном предание, также достаточно сложен. С одной стороны, росы называются в нем дромитами, т. е. быстро передвигающимися или бегающими. По поводу значения этого термина и того, почему он был отнесен к нашим предкам, были высказаны различные мнения. М.В. Бибиков, вопреки Псевдо-Симеону и основываясь лишь на ошибочном древнерусском переводе в другом византийском тексте данного слова как скеди – «ладьи, лодки» и своем горячем желании видеть в них быстроходные скандинавские драккары, предположил, что характеристика «дромиты» относится не к самим русам, а к их судам119. Очевидно, что из данного фрагмента такое толкование не следует и подобная трактовка является очевидной натяжкой. Гораздо более правдоподобным представляется мнение А. Васильева и В. Томашека, которые независимо друг от друга пришли к выводу, что дромитами росы стали называться в честь Ахиллова Бега, или Дрома . Это античное название одного из мест Причерноморья отождествляется исследователями с современной системой Тендровской и Джарылгачской кос в низовьях Днепра. Начиная с XIII в. на каталонских и итальянских картах Тендрская коса, Ахиллов дром античных авторов, начинает обозначаться как Rossa120. Именно там локализовал русов в XII в. другой византийский писатель Евстафий Фессалоникский: «К северу от Истра живут следующие племена: германцы, саматы, т. е. сарматы, геты, бастарны, неизмеримая земля даков, аланы, тавры или росы, живущие около Ахиллова Бега, меланхлены, иппимолги, о которых написано в наших заметках к Илиаде, невры, иппоподы или по некоторым хазары…»121 Хоть это достаточно поздний автор, однако упоминание в данном фрагменте не только народов, известных античным авторам, но и хазар свидетельствует о том, что данные сведения могли относиться к раннему Средневековью. Однако еще раньше в этом же месте античные авторы помещали тавроскифов. Уже во II в. н. э. Птолемей отмечал: «По Ахиллову Бегу (живут) тавроскифы»122. Последнее название относилось впоследствии и к русам. Так, рассказывая о византийском посольстве к Святославу, Лев Диакон писал, что оно было направлено «к тавроскифам, которых на общераспространенном языке обычно называют росами»123. Данное обстоятельство позволяет предположить, что рассматриваемое известие относилось к южной группе русов.
Однако наряду с этим Псевдо-Симеон неожиданно относит росов и к роду франков. Эта же подробность встречается и у некоторых других византийских авторов. Рассказывая о нападении на Константинополь войска князя Игоря в 941 г., Продолжатель Феофана так характеризует их происхождение: «Одиннадцатого июня четырнадцатого индикта на десяти тысячах судов приплыли к Константинополю росы, коих именуют также дромитами, происходят же они из племени франков»124. А.А. Горский совершенно справедливо отметил, что определение «франки» в византийской письменности той эпохи носило не лингвистический, а территориально-политический характер и так называли жителей земель, подвластных Карлу Великому и его потомкам. Поскольку греки в середине X столетия не могли не знать, что государства – наследники империи франков и Русь – совершенно разные страны, населенные разными народами, что они даже не граничат и между ними не существует каких-либо отношений соподчинения, он довольно логично предположил, что в это время придворные круги Империи получили информацию о франкском происхождении руси от самих русских. Следует отметить, что земли ободритов, в которых источниками также фиксируется пребывание русов, в 804–821 гг. входили в состав Франкской империи, а сами Рюрик, Синеус и Трувор принадлежали к ободритскому княжескому роду. Память об этом должна была сохраниться на Руси при ближайших преемниках Рюрика, от которых эту подробность и узнали византийцы. Это обстоятельство говорит в пользу того, что приведенный Псевдо-Симеоном миф о Росе бытовал в среде варяжской Руси.
Следует отметить, что впервые образ эпонима нашего народа, хоть и без упоминания мифа о нем, появляется в византийской письменности за восемьдесят лет до похода Игоря в связи с самым первым нападением варяжской Руси на столицу империи. Согласно ПВЛ Аскольд и Дир, два боярина Рюрика, отправились на юг и в 866 г. предприняли поход на Царьград. Из византийских источников известно, что на самом деле русы напали на Константинополь в 860 г., а Синаксарь Константинопольской великой церкви конца IX – начала Х в. под 25 июня приводит иное название нападавших: «И нашествие сарацинов и рун , и лития во Влахернах»125. Такие исследователи, как Н.Ф. Красносельцев и Г.Г. Литаврин относили это известие к походу русов 860 г. Однако рунами называлось славянское население острова Рюген, которые в средневековых источниках также неоднократно именовалось русами. Схолия 121 к Адаму Бременскому специально уточняет: «Рюген – остров рунов по соседству с городом Юмной…»126 Одно из наиболее подробных описаний нападения русов на Константинополь в 860 г. и их последующем крещении принадлежит патриарху Фотию, непосредственному очевидцу событий. В связи с этим показательно, что в ряде рукописей его Окружного послания содержится выражение «(народ), именуемый тем самым Росом»127. М.В. Бибиков также подчеркивает: «И в дальнейшем Фотий неоднократно упоминает имя «Рос»: в сочинении, называемом «Амфилохии» (PG, 150, 285), и в письме № 103 это же имя упоминается в качестве антропонима»128. Поскольку с русами велись переговоры и впоследствии часть из них крестилась, то неудивительно, что глава Константинопольской церкви получил достаточные сведения о новообращенном народе.
Подведем итоги рассмотрения преданий о Русе в различных традициях. Еще во время пребывания русов на их волжской прародине и контактов с предками иранских племен у наших предков возникает образ Трояна – отца Руса и двух его братьев. Память о нем сохраняется как в «Слове о полку Игореве», где именно с него начинается периодизация русской истории, а сам он рассматривается как далекий предок Игоря, так и в имени первого упомянутого Саксоном Грамматиком короля Прибалтийской Руси. Представление о трех братьях, ставших предками – эпонимами соответствующих близкородственных племен, было достаточно широко распространено у различных индоевропейских народов и восходит к эпохе их единства. Тем не менее, в зависимости от задач сказителя или записывавшего впоследствии устные предания средневекового автора, мог упоминаться один герой-эпоним (Чех у Козьмы Пражского, Папарусь в Прибалтике, Саклаб у Гардизи, Рос у Фотия и Псевдо-Симеона), два (Словен и Рус в «Сказании о Словене и Русе» и «Моджмал ат-таварих») или три (Лех, Рус и Чех в «Великопольской хронике»). Странное на первый взгляд обстоятельство, что «Сказание о Словене и Русе» и «Моджмал ат-таварих» независимо друг от друга отмечают кровное родство Словена
Включение в ветхозаветную генеалогию тюрок, хазар и славян произошло в мусульманской географической литературе уже в VIII в. Поскольку с 825–830 гг. прослеживается конфронтация с Хазарией у Русского каганата, затем отношения с ней стремительно портятся при Вещем Олеге, а окончательно Хазарский каганат был разгромлен Святославом, то образ Руса как брата Хазара, отношения между которыми не носят еще враждебный характер, мог возникнуть только до IХ в. В Византии образ героя – эпонима росов впервые фиксируется после 860 г. патриархом Фотием, а соответствующий фрагмент Псевдо-Симеона также восходит, скорее всего, к IX в. Таким образом, стоило только Древней Руси выйти на мировую арену, как в мусульманском мире и Византии независимо друг от друга и почти одновременно появляются сведения о герое Русе. Показательно, что в обоих традициях содержится и указание на западнославянское происхождение русов: рассказ об острове русов Рюгене в «Моджмал ат-таварих» вместе с легендой, объясняющей происхождение одного из названий живших там славян, и утверждение о происхождении русов от рода франков у византийских писателей. Предположение же о том, что мусульмане, византийцы и поляки самостоятельно и независимо друг от друга выдумали образ Руса, притом что в «Слове о полку Игореве» фиксируется патронимическая форма русичи, встречающаяся уже в Средневековье и в других частях славянского мира, а впоследствии записывается и «Сказание о Словене и Русе», не выдерживает никакой критики. Приведенный в данной главе материал показывает, что образ эпонима-первопредка возник у наших далеких предков еще на их волжской прародине, сохранялся при переселении на новые земли и стал известен византийским и восточным авторам сразу же после начала активных действий Древнерусского государства на международной арене в IX в. Уже в мусульманской традиции он встраивается в ветхозаветную генеалогию, а после крещения Руси это в конечном итоге произошло и в нашей стране, хоть еще автор «Слова о полку Игореве» помнил образ и отца Руса. Мы видим, что в большинстве текстов, где упоминается предок нашего народа, речь идет о переселении на новые земли («Моджмал ат-таварих», «Сказание о Словене и Русе» и, скорее всего, Псевдо-Симеон). Структура последнего текста отчасти напоминает чешскую «Легенду Христиана». Украинское предание о безымянных богатырях, которое относится к тем же порогам, что и упоминание о хтоническом облике Руса, говорит о состязании двух предводителей за право обладать новой землею. «Сниженный» вариант этого же сюжета встречается нам и в Поволжье в рассказе о состязании удмуртского и марийского богатырей. Вполне возможно, что отголоском этих же представлений в русской среде является ангел Русаил из Соловецкого сборника, помогающий в пути от супротивника. Прибалтийское же предание о Папарусе говорит уже не о переселении, а о княжении его в Русавальде, т. е. следующей логической стадии развития сюжета. Об основании Русом одноименного города и наречения им на новом месте рек в честь своих близких сообщает и «Сказание о Словене и Русе». Что касается «божественного озарения (совета или воодушевления)», упомянутого Псевдо-Симеоном, то непосредственные параллели ему в других дошедших до нас фрагментах предания о Руси отсутствуют. Однако «Сказание о Словене и Русе» утверждает: «Лета 3099 Словен и Рус с роды своими отлучишася от Ексинопонта и… дошедша езера некоего великого… Тогда волхвование повеле им наследником места того быти». Слово «им» указывает, что божественная воля по поводу выбора нового места жительства была адресована обоим братьям. Кроме того, этот же текст говорит о том, что Волх, старший сын Словена, т. е. племянник Руса, оказывается не просто волхвом-чародеем, но даже претендует на божественный статус. Два древнерусских поучения против язычества к числу богов или обожествленных правителей относят и Трояна, предка Руса. Наконец, в «Легенде Христиана» именно с помощью пророчества чехи избавляются от губительного мора. Представление о том, что начальная история родного племени, его избавление от грозившей опасности или переселение (отсутствие выверенного перевода соответствующего фрагмента Псевдо-Симеона не позволяет внести окончательную ясность в данный вопрос) произошло по воле божества, вполне соответствует мышлению людей древности. Все эти обстоятельства позволяют предположить, что мотив связи с божественным началом, выраженный в той или иной форме, действительно присутствовал в мифе о Русе.
Таким образом, несмотря на фрагментарность дошедших до нас письменных текстов, мы видим, что в них проглядывает один сюжет, что предполагает исходный единый источник. Понятно, что сложившийся на волжской прародине образ героя-первопредка у различных групп русов мог интерпретироваться различно и приурочиваться к новым географическим реалиям, однако исходная основа его была общей. Все эти параллели говорят о едином и достаточно древнем фонде преданий, в разной степени сохранившихся у различных славянских народов, неславянских народов Поволжья и частично зафиксированных византийскими и мусульманскими авторами уже в раннем Средневековье.
Глава 3. Река
Наряду с образом героя-эпонима в русской средневековой традиции неоднократно встречается утверждение о происхождении названия Руси от одноименной реки. Выше уже приводился текст Густынской летописи, автор которой упоминал версии происхождения имени нашего народа как «отъ града Русы, лежащаго недалече от Великого Новагорода», так и «от рки глаголемыя Рось». В «Сказании о Словене и Русе» последний в честь своей жены дает имя реке Порусии, причем, как установил В.Л. Васильев, первоначальной формой этого названия была река Русса. Автор более поздних примечаний к Лаврентьевской летописи, не знакомый с данным «Сказанием», прямо производит название Руси именно от данной реки: «Словене же, пришедше съ Дуная, сдоша около озера Илмеря, и нарекошася своимъ именемъ Русь рки ради Русы, и создаше градъ, и нарекоша его Новъ градъ»130. В этом мнении он был далеко не одинок. Аналогичное утверждение мы видим в Воскресенской летописи: «И пришедше Словне съ Дуная и сдоше у езера Ладожьскаго, и оттол прiде и сдоша около озера Илменя, и прозвашася инымъ именемъ, и нарекошася Русь рки ради Руссы, иже впадоша во езеро Илмень; и умножився имъ, и содлаша градъ и нарекоша Новградъ, и посадиша старйшину Гостомысла…»131 В приписке XVI в. к Житию Антония Сийского автор характеризует себя так: «Отъ племени варяжска, родомъ Русина, близъ восточныя страны, межъ предловъ словеньскихъ, варяжскихъ и агорянскихъ, иже нарицается Русь, по рк Рус»132. Показателем достаточно широкой распространенности «речной» версии о происхождении названия Руси является примечание, сделанное Иваном, старшим сыном Ивана Грозного, при переписывании им одной рукописи: «Преписано бысть сие во царство благовернаго и христолюбиваго Царя и Государя Великаго Князя Ивана Васильевича… многогрешным Иваном, во второе по первом писатели, колена Августова, от племени Варяжскаго, родом Русина, близ восточныя страны, меж предел Словеньскых и Варяжскых и Агаряньскых, иже нарицается Русь по реке Русе»133. О том, что это не было лишь мнение книжников и бытовало в устной народной традиции, свидетельствует записанное еще в XIX в. В.И. Далем предание: «Рус – сказочное чудовище днепровских порогов»134. Понятно, что к этому времени образ эпонима нашего народа почти полностью стерся, однако в коллективной памяти еще сохранялось как представление о его мифической природе, так и указание на его связь с водами, перенесенное на новую главную реку, вокруг которой тысячу лет назад сложилось Древнерусское государство. О глубокой древности подобных представлений говорит и то, что в Словении некогда почиталось речное божество Любарус, с которым связывают происхождение названия города Любляна135. К сожалению, о данном божестве также практически не сохранилось никаких сведений, однако последний корень его имени указывает на какую-то связь с именем нашего народа. Выше уже приводились данные о наличии в Средневековье на территории бывшей Югославии таких имен, как Русиничь и Русичь.