Русология
Шрифт:
– Ну, Калигульчик...
– урезонивал Шмыгов, бывший спиной ко мне.
– Я фигню ни люблю. Я прикид люблю. Где вино?
Шмыгов стрельнул очками ниже прилизанной своей проседи (парика?) и блеснул серьгой в ухе.
– Кельнер!
Он углядел меня и зацикал Калерию.
– Что тише, тише?!
– нёс тот капризно.
– Ты обищал мне! Где твои Англии?
Я позвал их (для дела), но Шмыгов начал, севши напротив и скомороша:
– Мы они самые. Blue! Не знали?.. Кельнер, чёрт! Вин! Французских! Вы здесь случайно, сэр?
– А серьга золотая, в ухе-то?
– посмеялся я.
– ЗолоТАЯ-с!!
– Бель глаза Шмыгова разом вспучилась. Он стряхнул пепел в пепельницу.
– O times, customs! Я в биографии пишу холост. Сердце же занято... Вы знакомы? Это Калерий, друг как бы сердца. Квашнин, мой студенческий конфидент... Сведёт меня, если помнит, с неким Гэ Маркиным, у которого я хочу взять баксоу. Так-то, друзья мои! Встреча, верится, поворотная; для усех причём!
Но Калерий
– Любы творя с младым, в сём потребу имам, не можеш насытица, токмо жаждуще бдеи над, и дивляху красотам е...
– хмыкал я.
Взлаяв смехами, Шмыгов лил вино по бокалам.
– Выпьем за дружбу... Нет, пьём за всё!.. Сэр, пиво с 'Флери' мешать?
– Ничего.
– Я отведал и пива.
Он, опростав бокал, снял очки.
– Мы искали Лолиту, и что сыскали? Мальчика. Он подлец и вполне вероятно, что меня бросит. Ну, да и fuck с ним!
– Притормози, Филей. Не грузи.
– Пара 'oкул в нас вперилась.
– Не грузи?!
– Вынув деньги, Шмыгов их кинул официанту с пошлым размахом.
– Вин быстрей!! А пока я, позвольте, вашего 'Гиннеса'...
– Он хлебнул, налив.
– Ну, и что сказать, развесёлый мой, также мыслящий сэр? Заметил я эти ваши смешки. Что, циклитесь из-за пола? Зря! Ибо пулы есть - и содомы есть. Не хотят, понимаете, содомляне, так сизить, женский пол. Работают и живут, как все, - а кейфуют не с женщиной. Тривиальны им те, презренны... Чем?
– и он сдвинулся, обдавая парфюмом.
– А уж не скотством ли? не животностью акта-с? Я, друзья, как узрю геркуланумский мрамор, где этот Пан с козой, понимаю их, понимаю. Что, чёрт, им в женщине?! Кто такая им? Дырка! Пшик! Биомасса природы! Прав Фрейд... Взять этих, Сару с Аврамом: он заключил пакт с Господом, а о Саре лишь сказано: поимел её фараон с другими, да ещё 'чрево заключено', бесплодна, также что регулы прекратились и - 'понесла'... Сверх скотски. Very much хлевно! Первая одомашненная тварь - женщина. Сильный пол - с ним Господь анфас! он в дерзаниях! А подруги?.. Мне геркуланумский мрамор - вид аллегорий: женщина и коза равны... И Аврам, - Шмыгов хекнул, - хаживал мимо Сары. Он ведь Агарь взял? Думаю, и гарем имел - сдвиг к духовному; вдруг из ста одна - приближённому Бога ровня?.. А нашёл нонсенс: вместо одной - легионы дыр!
– Шмыгов взлаивал смехом.
– Наш Аврам, он покорствовал, как и Бог велел, чтоб длить эру разъятого в пулы homo, слабого, соблюдавшего должный образ мышления, половой то есть образ, где всё двоится, спорит друг с другом, где антитеза давит на тезу, где плюс и минус бьются друг с другом в собственной рвоте, а Бог имеет их!.. Но племянник - се штучка то-онкая! Я о Лоте. Он, сэр, вещь тонкая! Лоту Бог безразличен был. Бог ему не давал обет. Лот был сам с усам и своё хотел. Потому жил в Содоме, где избегали двойственность мысли, значит и тела, то есть вагину, дабы быть вольными хомо сапиенс. Что есть homo, почтеннейший наш лингвист? По-нашему, homo - 'равный', плюс 'одинаковый'. Хомо х'oме кто?
– друг, брат, тоВАрищ!
– взвизгивал Шмыгов.
– Ну, не рождал Лот Богу подопытных, не служил он Маньяку, гордому Промыслом. Богоборствовал! Штучка то-онкая Лот был! гордая!!.. Содом пал-таки. Лот наследовал... НО! сперва!
– Шмыгов встал.
– Бог ему, мол: спасайся!
– благо, с ним вывели дочь с женой, с безымянной, так как мы ведаем: что она, кроме дырки? ' Лот, Лот, спасайся!', врал Яхве Лоту, знавшему, что метода содомская смарывает план Бога. Врал Яхве: стань Мне, Лот, предан, и размножайся! увековечивай Мой стиль жизни! Лот не послушал. Лот - вдруг в пустыне, спившийся, прочитай в 'Бытии', в этом Божьем дебюте в миротворении; вспомни живопись: свод пещеры, сваленный тёмный винный кувшин, подавленный, в пьяной горести старец, две его дочери и пожар вдали... И Лот спит с дочеРЯми!!
– стал Шмыгов взлаивать.
– Гнусности, с точки зрения Бога, - а по мне подвиг. Лот учил дочерей... перверсиям, как сказал бы Фрейд? Нет, тому что в раю было истиной и что предали, дабы впасть в рабство к Яхве, в рабство обмана. Лот первый гендерный, dear, деятель, кто в своём богоборчестве возвышать начал женщину из её рабских функций, чтоб не одна геркуланумская коза была! Для чего его дочери вдруг в постель к нему? От любви-с как стремления к духу истины! Они начали содомлянское кредо ценностей!
– бликал линзами Шмыгов с пафосом.
– Нам Сократ в пример, как богатые духом в склонности к юношам возлетают к прекрасному, видя в юношах, что превыше природы и что разумнее...
– Ткнув в Калерия, он вздохнул.
– Не верите, что вот в этом высокое? Я мечтал об ином, сэр!
– Шмыговский голос сделался тихим.
– Грезил прелестницей, кою б вскармливал для свобод, как Лот. Жуть боюсь, dear, женщин с пошлою болтовнёй о хворях, детях и тряпках. Козы есмь!! Геркуланумский мрамор!! Как ведь играют в антропоморфных... Лживость предельная! И себя я на это? жизнь спущу в это?!..
– Он помолчал.
– Пьём?
Выпили, и Калигульчик ляпнул, что надоело и он уходит.
Шмыгов поёрзал.
– Что же про Маркина и меня? Сведёшь ты нас, зная?
Он не додумался, с кем пьёт. Чхать мне на жалкие их проблемы. Я стал повапленный саркофаг с грохочущей идефикс сбыть бр'aтину. Одновременно я стал подл.
–
– Куй, Филей, - спел Калигульчик, - горичо пока!
Шмыгов сморщился.
Я считал, прагматичному вроде Шмыгова наплевать на всё - он же вдруг с апологией. Вырыл Лота: вон, мол, когда ещё мальчик с мальчиком. Оправдался-де... А что Лот, сей внук Фарры, коего Авраам повлёк в Ханаан, ведь ему, Аврааму (коим Бог начал Свой кагал избранных и которому обещал власть в мире), Бог 'повелел' туда? Лот, побочное, не желал в рабы к Аврааму - Божьему Промыслу. И Лот скрылся в Содоме, где пряталась контра Богу. Вижу картину, Шмыгов напомнил: темень пещеры, винный кувшин, пьянь-старец, две его дочери и пожар вдали.
– Помоги продать бр'aтину, - попросил я.
– Ты её видел. Нужно продать вещь.
Шмыгов кивнул.
– Реликвия, - вставил он для Калерия.
– Сколько в ней серебра?.. и золото... И корундики? Но, прости, это fake, подделка, так как не мог твой род шесть веков сохранять её. Fake без всякого. Просто лом, тысяч в двадцать... Впрочем, - хехекнул он, - продавать - смысл эпохи. Я весь attention!
– 'Родион Нестеров', пишут в сводах...
– выдал я, вспомнив, что тот боярин и брат мой - тёзки. Но, если первый в тыща каком-то 'уби' противника и главу 'привез' господину, верный раб смыслов, Родя, напротив, - самоотрёкся; он предал разум и не чужую, но свою голову на шесте своей шеи носит как знамя жизни вне мысли. Сходно и я вспух раком от поклонений чванным традициям с их отзывчивостью под себя. Всё бр'aтина!
– Нужно, - свёл я, - продать её. И быстрей.
Шмыгов взял сигарету.
– В общем, есть лавочка... Шмыгов, кстати, не прост, - он вставил.
– Вот я по городу что - гуляю? Нет, я мест'a ищу... Dear, сделаем; помогу. Встреть дурня, не преминул бы... Ради гроша сдержусь, ради, скажем, двухсот - никак. Впрочем, масса охотников до любых сумм. И, я уверен, с пруд было крови, прежде чем бр'aтина добралась к тебе, да и то как подделка. Мы разыграем: где-нибудь явимся, намекнём, что есть кто-то, мол...
Не дослушав, я, запахнув пальто, встал и выскочил, чтоб прочистить желудок в местном клозете. А возвратившись, вмиг набрал номер и, сжавши 'nokia', ждал-стоял, наблюдая Калерия. Барби в брюках. Мой мальчик сгнил давно на чеченских задворках - этот же шастает по дельцам в Москве... Я упрашивал Марку принять нас.
– Dear, втроём!
– ныл Шмыгов.
Выключив сотовый, я пошёл вперёд.
Афанасьевским, в темноте, мы шли: Шмыгов мягко, друг его шлёпая и сбивая ритм, я внушительно. Можно было в метро, естественно; только мысль была выветрить и себя, и арановых отпрысков ; плюс в безлюдии, на углах или в скверах, я мог поблёвывать... В переулке встретилась Ника; то есть не мне, а взору. Я полутруп уже, и вопрос: что ей ночью здесь, в Центре?
– как бы излишний. Но стало больно.
Цель - у Миусской, в пафосном доме с мраморным цоколем и шатровыми башнями (стиль эпохи Лужкова). В мраморном холле пахло духами от моей Ники... Двое охранников повели нас... Лифт нёс бесшумно...
Я бросил Шмыгову, снявшему серьгу с уха: - Стало быть, от прекрасных тел к совершеннейшим душам?
– и ткнул Калерия.
– Ты не в армии. Инвалид?
Его 'oкулы влажны. Мальчик чувствителен?
Мы потопали по ковру... Вот сыщик, коего в Чапово, на заводе, Марка прельщал при мне. Он, теперь лишь в рубашке и в пиджаке над джинсами, поводил плечом с кобурою; туфли особые, с металлическим контуром, для пинка, видать; плюс малайского типа глазки и смуглость кожи, маленький рот со шрамом... Сыщик был - троп нервозности, но работал как профи.
– Павел Михайлович, мы знакомились. Мутин... Вас, вижу, трое? Здравствуйте.
– Он осматривал нас.
– Оружие? Я проверю.
Шмыгов шутил: 'Кольт ниже!' - и раздевался.
Я удалился в зал. На диване, в халате, Марка вёл в телеке бой в Чечне. Рядом в рюмке коньяк на столике. За окном - взмельк рекламы. Был столб часов в углу; а вдоль стен шли диваны в их черноцветии, выше - пятна марин, пейзажей; люстра - бюстгальтером, и под ней - лакированный чёрный модный рояль. Бар с винами, коньяками и водкой был у другой стены. Аромат моей Ники веял повсюду. Нежа грифона, то есть собачку, Марка взял рюмку.
– Сядешь?
– Нет. Как она?
– я спросил.
– Кто?
– Он смотрел телевизор.
– Знаешь.
– Не знаю.
– Что говорила?
– Слышишь, пять трупов, сбили 'вертушку'.
– Стоп, - изводился я, обессиленный экскурсом на экран с войной.
– Здесь была Береника... И без юродств давай, пока этих нет... А гнусь выключи.
– Я уселся.
– С чем была? Правду!
– Правды желаешь? Только зачем, Квас? Все лгут: сын матери, а та сыну...
– Он чуть убавил звук.
– У тебя разве нет тайн? Сколько их: две, три, семь? У меня тайны тоже; я разделяю их, с кем желаю... Мы с Никой - с детства. Наше с ней - наше и ничьё больше, хоть вы с ней муж с женой...
– Он задёргал каналы, резко давя пульт.
– Все мы прекрасные, все мы ангелы... Где твои, эти гости? Нам с бедным Хохриком спать пора. Хохрик спит?
– стал пытать он грифона.
– Ника, замечу, ездила в клинику. Радуясь, что с тобою порядок, - с ходу ко мне... Мы пили. Мне так давно, Квас, не было...
– он помедлил, - не было славно.