Русология
Шрифт:
Скрипнул диван в углу, и фигура Калерия бурно взвилась.
– Идём, Филей! Тут дирьмо, кексы кислые!
– Сядь пока, - бросил Марка.
– Я, Феликс, жид, чтоб знал. Ты стежок провёл - я весь лапоть сшил.
– Damn... Вы шутите?
– Шмыгов нервничал.
– Как обманывать, с кем я пью и друга?! Здесь в сучьей Раше...
– А через день бы вас, - вставил Марка, - не было б ни в Москве, ни рядом, дай я вам тысячи. Но я, может быть, дам-таки...
– Он умолк.
– Нет, не всё дам, но кое-что дам... Феликс, куда вы? Вам ли, друг, Англия? Да на вас мета русскости; вас за месяц разденет ваш Агатончик . Хаете родину. Значит, в Англии вам бы дали, что ни попросите? А вот здесь не дают богатств, в 'сучьей' Раше, так? Но Россия-то, Феликс, вы как раз! Я еврей всего... Как меня угораздило в русскость? в сброд астигматиков ко всему, что норма? Мне бы работать в сытенькой радости; ведь я made себя! Мне бы сесть в самолёт - и в Лондон, и на Монмартр к веселиям. Но я здесь вдруг. Смысла ищу, глянь, маюсь.
– Марка сзади прошёл к дивану, сбив с ног собачку, чтобы плеснуть коньяк в рюмку Шмыгову.
– Быть не с вами здесь, а с людьми из правительства или бизнеса сеть плести, как добыть много сиклей, планы сговаривать, как и что оттянуть себе. Отдыхать бы мне в казино с VIP-залом, где афродитки, или в театре. Я же здесь с вами... Ибо я сам такой.
– Он умолк, выпил рюмку и, утвердив её на рояле, взял сигареты.
Шмыгов встал с зажигалкою, но грифон, ухватив его за штанины, начал трепать их.
– Я как юрод, - вёл Марка.
– То ли мне, думаю, всё отдать, все сикли, сто миллионов... да хоть бы вам, друг. Вы согласитесь взять миллионы?
Рухнув на корточки, Шмыгов обнял пса с криком: - Вы идеал мой!! Я бы хранил их, все ваши деньги, в знак нашей дружбы... Верите? Я вот так же... Как я хотел бы вам, дорогие, дать много денег! Видите, пл'aчу...
– Бра освещали скошенный взор его, и растрёпанную прядь волоса, и испарину, и схватившие шерсть пса пальцы.
– Пл'aчу... Вы шутите. Но... мне всё равно.
– Это мне, - Марка виснул над гостем, - мне всё равно, мой друг. Это я могу дать-не дать. Вы - не можете. Вы пижон, шарлатан, пройдоха. Я же... Я русский. Я деньги проклял. Я вдруг ослеп на них. Покорил Град Земной - а он пуст внутри. Для чего же мне деньги? Я их отдам... В казну.
Шмыгов, всхлипнув: - О, Жорж Матвеевич...
– вдруг взорвался истерикой, отшвырнувши грифона.
– Не отдавайте их!! Пожалеете!! Мне ль не знать, кто и сотне рад?! Миллионы - СТОЛЬкие деньги... Не представляете!! Ведь на них можно в Лондоне, позабыв эту грязь, жить! в чистеньком обществе! И иметь цимус жизни! Я бы хоть завтра же на Таити, чёрт!..
– Он схватил Марку з'a руку.
– Мне отдайте, если вам незачем! Что там Пашка ваш и казна? Fuck! Мне, мой друг!! Потому что и мне, и вам польза, так как с моим, сэр, знанием я уверен, вы, пару лет спустя, образумитесь в подневольном труде, клянусь... а в конце вас ждёт пенсия в тридцать долларов... ОбраЗУмитесь, уверяю вас! (Вновь грифон, раздражён его экзальтацией, подбежал и, рыча, ухватил его за штаны). Пшёл! Вон, сраный хищник!!
– взвизгивал Шмыгов и продолжал выть: - Случай имеете всё вернуть, дав мне! Потому что я вмиг верну ваши деньги; я вам клянусь в том! Павел порукой, мы с ним друзья... ПШЁЛ!!
– дёрнулся Шмыгов (пёс поволок прочь клок от штанины).
– Я ведь зачем к вам? Мне б двести тысяч, под договор один, из которых я сделаю малость прибыли-с. Тысяч сорок... Ах, вам смешно, смотрю, что я ради сей мелочи?.. А смешно, то и дали бы, хренов Жорж иудейский!
– Взявши бутылку, выпив с гримасой, Шмыгов икнул.
– Всё!.. Ну вас... Вы не дадите... Шмыгов собаку съел, он не мальчик... Вы - не дадите. Я вам расхныкался... Соблазнили, да? Посмеяться? Вам интересно, как люди мучатся?.. К чёрту всех!!
– Он повёл замутнённый взор вдоль меня снова к Марке, молча курившему.
– Я вам фарс? цирк? флэшмобы?.. Ссуду, Жорж! Умоляю!! Честь дворянина... и всё такое. Я вам верну, прошу...
– Он икнул.
– Вы правы.
– Марка, сев, почесал нос, сбросивши с сигареты меж пальцев пепел.
– Я могу всё. Пока. Но отдав - не смогу ничего. И, главное, я лишусь основания рассуждать о том. Рассуждать-то смогу, верней, но совсем в другом качестве: в утопическом: не от факта, а в грёзах... Верите, друг мой, вам, при всей прыткости, не дано познать деньги. В вас о них домыслы. Потому что у вас их - не было и не будет. Феликс, согласны?
Шмыгов озлился: - Как же, чёрт... Fuck бы вас!! Ну, и что с того?
– У меня они есть, - встал Марка, - деньги. Очень большие, как я признался. Значит, я чувствую относительно них другое и, ясно, верное. Я владею субстанцией, подлежащей своим имманентным нормам, - и я их знаю. Деньги, друг мой, пегасы - вы же считаете, что они вроде клячи, вялой, покорной всем вашим прихотям. В отношении к деньгам вы, Феликс, юзер. Деньги вам - на потребу. Да, они чужды вам в той же степени, что и мир, в коем вы, вроде, есть, но в котором никто. Вы заезжий в мир, ну а я его создал некогда в предках, создал на сикле... В общем, я в деньгах. Я в миллионах; я им не зритель, я с ними целое. Для меня деньги - вечный 'сикль' Библии, Бытие, ось Творения. Я куратор процесса, вам непонятного и незримого. Я вращаю мир, как рулетку. Я в мире главный, пусть вам обидно, - вы же зеваки и аутсайдеры. И, пока я при деньгах, - знаю, что мироздание существует в моих лишь целях как члена избранных...
– Марка хмыкнул.
– Да, я из избранных, ради коих тот Промысел, о котором в вас домыслы инфузории-туфельки. Я свободен лишиться членства, дав вам все деньги, - но для чего, спрошу? Потерять смысл жизни? Всё ведь на деньгах, даже Христос на них. Не без цели Он про 'игольные ушки', что-де богатый
– Марка сел на диван с улыбкою.
– Сикль в хребте бытия и не вам его щупать, раз вы не избранный. Уж простите.
Много он сказал дерзкого.
Синева от экрана крыла Калигульчика в отдалении, пса и Шмыгова, опьяневшего страшно.
– Жоржик... Вас к чёрту! Ну и софист же вы... Иудей! Напоил меня на Великую Среду... или Четверг уже? А он Чистый! Да вы хоть знаете, кто я? Виндзор, сэр!
– Если Квас даст гарантию, - предложил Марка, втравливая меня в процесс, - даст гарантию, что вы честный... Павел Михайлович? Честен?
Был уже новый день за средой с пьяной Анечкой и с вердиктом профессора. Я был рад уклонениям от финала и отвлечениям... Знал я Шмыгова?
Прежде это был мальчик из состоятельной ленинградской семьи, с наследием от культурного дедушки (очень прыткого, если выжить смог в революцию и в тридцатые). Спал в душистой постельке в маленькой комнатке со стенным гобеленчиком, с люстрой, виснувшей с потолочной гипсовой розы. Шкаф дивил строем слоников, кои шествовали хвост-в-хвост; плюс бюстики, статуэтки, живопись, фолианты вдоль стен на полках, строгий отец ещё, что снимал с себя сор, волнуясь. Был также эркер, в нём - стол дней Пушкина, и за ним мальчик то рисовал, то грезил, то смотрел за двойным стеклом на колонны Растрелли. В комнатах был рояль в углу, стук часов и особенный чин, благонравный и чопорный. Мальчик с мамой гулял вдоль Невки, хаживал по музеям, всяческим выставкам и любил репродукции буржуазных тоненьких девочек. За столом сидел смирно, резал серебряным (только!) ножиком ростбифы и серебряной вилочкой возносил куски. На софе спала Китти, милая кошечка. Отутюженный, посещал спецшколу, где очень вёл себя. Предпочтённый писатель - Диккенс: сквайры, сиротки и сантименты... Отбыли в Киев, вновь в дом с ампиром, в кой захватили: слоников и рояль, и бюстики, фолианты и девочек в репродукциях, и урчащую Китти, прочее. Мальчик вновь ходил по спецшколам; вновь из его чистой комнатки озирался приличный вид, а за общим обедом звякало серебро в фарфоре. Позже он и любовь хотел в стиле кошечки и открыточных девочек. Эстетизм в нём был действенным. Увлечён нумизматикой, где под флёром возвышенного цвёл бизнес, он как-то выкрал коллекцию в двадцать пять тысяч долларов; и как знать, интерес здесь был денег или эстетства? Спутник студенческих лет, я понял: выросший в бутафории, англоман этот хваток и избегает лишь грубых методов. Честен он? Вряд ли полностью и со всеми. Но - со мной честен.
Я поручился.
Марка смотрел в окно, в черноту с одинокой звездой вдали. Он сказал: - Я вам много не дам, плут. Я вам не верю. Дам вам пять тысяч.
Шмыгов взмычал в протест, а Калигульчик ляпнул: 'Можно за 'Steinway?'; он-де на 'Seiler бринчал уже', а за 'Steinway' не вышло, 'ящик ништячный'.
И Марка сделал жест.
Так, юнцом за роялем, я был отсрочен своё начать, что, решил, всё равно начну позже. Сходно я думал, что пьян довольно, чтобы мне вытерпеть гром попсятины. Но гость начал с Бетховена. Он играл без помарок. В каденциях соскользнул в лад Моцарта... В пальцах Марки дымился 'Кэмел'. В арке прохода виделся Мутин. Шмыгов на корточках, изводимый псом, мямлил:
– И, гладя юношу, принимаешь флюиды, дух согревается, удалясь от мук... О, Сократ! Твой дух мчит туда, где найдёт обладателя; но влеченье растёт, растёт...
– Встав, он рухнул.
– Мне Агатона, спутника милого! Мать, друзья, позабыты!
– Сняв очки, он водил ими в стороны.
– Я... никто меня... И судьба моя гибнуть... Я долж'oн... Хе! кому долж'oн? Кто вы?! Я принц уэльский... end! Re-reading frightens me... From shame, alarm, I've nearly dead... Your honour is my guarantee, and I confide in it boldly ... Шмыгов тут на полу как есть... Шмыгов гей? Да, perhaps, нет сомнения. Но он также лолиточник и эстет причём! Многозначный is! Ему Кремль знаком, где полным-полно взяток. И он без мыла в щель... Он готов в штаб-квартиру, чтобы с Эуропой... Впрочем, их к чёрту!! Шмыгов им - юношу! Вы таскаетесь за бабьём?! Damn!! К дьяволу! Вот в чём истина, а не в ваших, Жорж, сиклях. Велеречивый вы... иудеища... Money вам, а нам истина!!!
– громко вскрикнул он.
Вдруг Калерий ушёл шипя, что 'свинья идиотская кипишует'. Мутин повёл его; и дверь хлопнула. Шмыгов ник на полу с грифоном. Марка признался, что, мол, даст доллары на юнца, сто тысяч. После он удалился следом за сыщиком; и послышались выстрелы.
Я ушёл в клозет - вдохновиться в том месте, где дух следит мерзь плоти, чтобы жизнь лопнула, как придёт срок, без сожалений. Только сбыть бр'aтину, сблизить Марку с Закваскиным... Также Квасовка, чтоб мой первенец там спокоен был под ракитой в зной и в метели... деньги для внука... и Береника, и... Все нуждаются! И спасёт их всех бр'aтина. А меня не спасёт, подохну...