Русология

Олен Игорь

Встав и в шкафчике взяв лекарства, Верочка выпила, всё спи-ной ко мне, и стояла, лбом в дверцу шкафчика.

– Что?

– Молитесь.

– Нет! Он вождь избранных. До меня ль Ему?

– Да кому ему?

– А Тому!
– я воскликнул.
– К Коему буду и Кто мне скажет: прочь, ничто! Я не ваш совсем, и не вы народ Господа, и не вас Я избрал Себе... С чем на Суд, если я не любил и пуст? Я к вам, Верочка, не для денег, если вы вздумали, но чтоб в ту пустоту мою хоть чего плеснуть... хоть из вас.

– Из меня?..
– Она, выдохнув, обронила лекарство и опустилась поднять его.
– Я двух слов не свяжу... Не знаю...Зачем я?

– Вы... вы живая. Я стану мёртвым, а вы останетесь. Чем-то вы, значит, крепче? Возрастом? Чем ещё, хочу знать?
– я плакал.
– Ну, почему мне сдыхать - вам жить?! Отчего мне копать в себе - а вы цельная? Кто вам жить дал - вам,

не избраннице?! Бог не ваш отнюдь, но вам дадено. Вы в волне, точно сёрфер, - я под волнами. Вы вся в событиях - а я сломлен. Вам мир по силам - мне непосилен. Как так? Вас, вижу, тронуть, вы - корвалол пить. Но вы живая - я ж подыхаю. Вас всё обходит, вы вся в струе - я ж вёз себя и завёз в тупик. Вы вот сами не ездите, я заметил, вас везёт брат, муж, деверь, подруга... Да, в вас каприза нет, нет случайности; и меж тем вы живая, ваш каждый шаг - где нужно. Что это водит вас? Мне ж - тупик. Не проспект, как мнил, а тупик. Жизнь кончена... Вроде, я к вам я за д'eньгами, но, по правде, чтобы увидеть вас и настроиться на волну вашу - да рядом шаг шагнуть. Может, тем и спастись вдруг...

Был шум за дверью, после и двигатель за окном, за шторой, начал свой рокот.

– Это бухгалтер... Но это ладно...
– произнесла она.
– Всё должно быть легко, - добавила.
– Грех не вы совершаете, никогда не вы. И не вы забрели в тупик. Как могли вы так думать? Это вас Бог завёл. Божьей волею.

– 'Фанты' выпьете?
– бросил я, тронув Верочкин красный свитер.

– Нет, я собьюсь тогда и не сделаю, что вы ждёте. Я не советчица и не мне учить. Это вы мне открыли, будто я цельная. Я и вздумала... поцелую вас...
– Подойдя, встав на цыпочки, прикоснулась.
– Вправду хотите жить, как и я?.. Загадка, как вообще живём. Вдруг без зла и нельзя? С ним - лучше, чем ничего. Кошмарно ведь - ничего, да? Также и встречи этой вот нашей... Может быть, пусть как есть? Мы со злом, а Бог с милостью?.. Нет следов, - она молвила, углядев, что я стал тереть щёку.

– Верочка! Верите, что меня, кроме матери и жены, не... Мать тут не в счёт; мать - мать, - бормотал я.
– Но ведь жена и вы, Верочка... Это как же? Что, я влюбляюсь? В шаге до смерти?.. Вновь стучат. Пересуды и слухи? Что, будут сплетни?.. Ну, и пускай. Я...

– Вам в бухгалтерию, деньги взять, - прервала она, тронув волосы, и прошла к двери щёлкнуть ключ, размышляя вслух: - Стыло, нет тепла... Аномальный март...

Дверь открылась, там были дамочки.

Без пальто (свой порезанный драп и плащ, предлагавшийся Верочкой, я не взял-таки), я пошёл к автостанции. Каждый шаг близил к бр'aтине, в мыслях проданной. Искуплю зло! О, масса случаев, когда конченый негодяй даст церкви - и поминаем. Надо стать властным, очень богатым, что значит лучшим... В чём и стараются здесь в Кадольске, строя дом-рынок (звать 'супер-маркет') в честь своры алчных, чтоб втемяшивать, что душа твоя дрянь и ты ценишься лишь мошной своей, что и всё ничто, кроме гомона да снования из ладони в ладонь дензнаков, значащих жизнь... Как вышло, что ради тварей с нравом шакалов я потерял себя? Ради их скопидомства я как в прострации, ради них Ника спятила, сыну резали пальцы... Я брёл сквозь стройку. Тряпки, бутылки были мне гатью; в тщании перейти ров с грязью, я поскользнулся; брюки испачкались. Я напуган был. Потому ли, что ощутил хлад донного, в кое вскорости кану? Или же грязь как знак, что я рынку не гож совсем, рынку в смысле стяжания? Может, рынок мне вреден? Вдруг мне не надобно сикль стяжать? Вдруг иной есть путь?.. Кончить рыск ума я не мог в напряжённой сизигии : полнолуние и Великий Четверг сказались; бель полнолуния до сих пор видна... Я, спеша продать бр'aтину, искупить себя, влез в 'Икарус', склёпанный, чтоб вместить больше люду с меньшими тратами. Сел я в задние кресла, рядом боялись сесть; настораживала грязь брючин, да и объём мой. Вскоре поехали... Виды с гр'aффити: СССР!.. Мы с тобой Е.Б.Н!.. Путём!.. Наш Кадольск - место силы!.. Хаева в Думу!.. Русь неделимая!.. Сраных на кичку!.. Бухову любо!.. Город кикбоксинга!.. Показался дворец культуры, и стены выпятили поп-звёзд с реклам, впавших в творческий раж и в томность. Я вспомнил Верочку, чтоб не думать о будущем (да вчера ли диагноз был?). Перебили: рядом сел м'oлодец; а второй, гопник, низкий, белёсый, с тонкою шеей, стал вблизи.

– Ну ты чё?
– бросил севший.
– Крутишь болт?

– Так, нормуль, - вёл стоящий.
– Ты как?

Тот закурил с ленцой.
– При делах, бле.

– Счас, слышь, водила в хай, что смолишь, - вставил гопник.

– Лох, мясо сдвинул! Чё ты расселся?
– бросил сидевший, но уже мне, и гопнику: - Чё водила? Я при риспекте. Знаешь

Бухаева?

– Чемпиона?

– Был в дивеностом. Я тада срок тянул. (Весь в наколках, тёмный кулак подлетел ко рту с сигаретой). Боря пахан стал, ну, ЕБээН-то. Клёвое время: жри, пей, мочи всех. Мент, бле, с 'макарычем', я с 'калашиком'... Я поц чёткий был. Ночью я в капэзэ - днём в саунах. Гаш, картишки, тёлки, винишко... (Тренькнул мобильный). Да, чё... Ну, еду! (Сотовый спрятался). Шорох делали по ларькам, щемили: баксы, бухалово... А на трассе, слышь, фуру стопнешь, снял товар, ехай... В те же ларьки потом. В месяц хазу забацал. Ты чё ли в армии был тада?

– На Урале.

– Во дал: Урал на мотню мотал? А сеструха как? Чё б ещё стрипать... А я как? Пушку в рыло. Был чухан... одного, в январе, под Кадольском тут, в лес свели и паклали; чё залупался? 'Форд' его кис потом на обочине.

– Видел я тот 'фордяк', слышь!
– гопник склонился.
– Я шоферил тогда - он стоит; месяц, два стоит. Поворот там. Это я помню!

Опыт подсказывал, что пора ЕБээНа славна подобными, что я многажды мог пройти мимо вора, убийцы. И я уверен, я с ними виделся, говорил, как знать, о погоде или ещё о чём, а они отвечали, даже и вежливо... Взять хоть Марку или прилизанных VIP-персон в TV, на которых любуются, а потом их находят в лужах кровищи с дыркой в затылке. Опыт твердил: их много, ибо их мир настал... Допускал я и лучшее, скажем: некакий, что с пустыми глазами, вдруг убил случаем, защищал себя, честь отстаивал, помогал, может, слабым?.. Гад вблизи был прозрачен, видел я, и угадывал, что манеры не лгали, он не умел играть, он был уркой. Думавший, что я мёртв почти, что сгорел после гибели сына и от диагноза, я вскипал к оскорбительным смыслам.

– Чё ты елозишь? Стух!
– урка бросил мне, продолжая: - А к дивеносто, типа, читвёртому все ларьки, бле, под 'крышей'. Сунулись раз, без кипеша, а отъехали - взяли нас; завалили Сыча, бле. Ну, и подходят пять рыл: вы чё тут? всё тут Бухаева, Виктор Палыча. Кто б иной - а Бухай чимпион-боксёр. После я сразу спрашивал: 'крыша' чья тут? Бухаева?.. А потом нам заказ на джипы; были два фраера, замы-помы там, покрутились на взятках, джипы купили, те на стоянке... Да весь Кадольск слыхал!

– Помню!
– ляпнул стоящий.

– Как мы их?
– Урка сплюнул бычок с губ пуд ноги.
– Осень, дождь, у охраны стволы... Мы 'ЗИЛом' их расхирачили! Я гранату: стой и не ботай! Ну, и поехали, а мне мысль, джипари, чё ли? всё? Фонариком. Кейсы с баксами... Бле, на Кипр пора! Я на хазу, бле, входим... свет... там Бухай. Мне: ты бодрый щен, но тупой; ты со мной или в ящик... Я у него стал, вместо чёб в яму в Красные Горки.

– Ты? при Бухае?!

– Для нипонятных, мне он Бухай-пахан, а кому дипутатом в Кадольске. После, узнал потом, он в паях на заводах, рынок его весь... Я бригадиром, в натуре, у Виктор Палыча... Дай курнуть.

Гопник быстро полез в карман.
– Мне б так!

– Мы...
– Урка бросил мне: - Зад прибрал!.. Мы, Петрух... Начинал Бухай знаешь как? С зоны вывалил, ну, откинулся, ни кола ни двора. СеСеСеР, бле, на цирлах весь перед Борей. Ну, там, дружбан, чёб в тренеры. Тренер, рупь типа десять? Он - ко второму, с кем, бле, дела вертел, тот уже предкомбанка, типа комерчиский; дай кредит. Тот - кто ты и кто я прикинь? Ну, Бухай ему дачу враз припожарил вместе с машиной. Вновь пришёл. Нет? Ага. И банкиров дог на манде ползёт... Когда ваучер - он при баксах Бухай был, приватезировал. Счас вобще дела... Я за 'бэхой' вот в сервис ехаю...

– Мне б к нему!
– нюнил гопник.

– Болт, бле, не крутим. Мы по другим делам, мне бойцов. Дистсиплина как в армии. А чего кому вякнешь - сдохни. Главное, если ты от Бухая - тут понт не с ванькой... Чё, всё? Приехали?

– Да... Слышь?
– гопник склонился.
– Мучите?

– А наехали тут в Кадольск шелупени: чурки, евреи, ары и 'aзеры. Счас ведь как? Канкуренция, поделили весь бизнис, пилят казённое. У нас как: ты делись или сдохни. Я, бле, кадольский. Ты из Москвы, да?
– дуй туда. Кто Бухай и кто ты, вник? Троицк шмандаем, Чехов, также и Чапово. Там завод есть бухаевский, ну, а рядом московский лох, 'крышу' сбацал московскую, бабки делает, сам жидок, прикинь. Ну, Бухай-то спокоен: чё ему? Да встрял кореш Барыги; срок они, бле, мотали на Краснояре, в песне поётся; Дрын погоняло. Влез он наводкой; типа жидок тот братков сливал. Наш Бухай с ним и снюхался, - не с жидком, а с тем Дрыном, бле. Так и так, чейный Чапово? А моё оно. Но пока...
– нас качнуло, - мы без пальбы. Условились, чё Бухай Дрыну здесь, после в Митрове, где завод жидка, пособит. У нас в Митрове корешовка. Мы туда ездили пошмонать жидка, чёб не думали, чё Бухай Дрына ссыт... Усёк?
– Урка встал.