Русская литература XIX века. 1801-1850: учебное пособие

Кременцов Леонид Павлович

Если лермонтовский герой вступает на путь демонизма и бросает вызов земле и небесам, рождается стих, «облитый горечью и злостью», разочарованием в себе и своем поколении: «Мой Демон», «И скучно и грустно», «Дума», «Как часто пёстрою толпою окружён», «Прощай, немытая Россия…» и др. Тогда вывод поэта резок и неутешителен:

Толпой угрюмою и скоро позабытойНад миром мы пройдем без шума и следа,Не бросивши векам ни мысли плодовитой,Ни гением начатого труда.И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,Потомок оскорбит презрительным стихом,Насмешкой горькою

обманутого сынаНад промотавшимся отцом.«Дума», 1838

Однако вместе с бунтарством в лирическом мире Лермонтова живет и молитва, стремление к гармонии и покою, и тогда включается иной поэтический регистр и из-под пера поэта рождаются «Молитва», «Ангел», «Когда волнуется желтеющая нива…», «Выхожу один я на дорогу…», «Родина» и др. Можно даже сказать, что молитва становится особым жанром лермонтовской лирики («В минуту жизни трудную…», «Не обвиняй меня, всесильный…», «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»). Примечательно, что последнее из перечисленных стихотворений в автографах поэта было озаглавлено «Молитва странника». Только в молитве, в доверительном обращении к Богу, в минуты душевного просветления и возможно для лирического героя постижение если не «счастья на земле», то лёгкости и гармонии бытия.

Есть сила благодатнаяВ созвучье слов живых,И дышит непонятная,Святая прелесть в них.С души как бремя скатится,Сомненье далеко —И верится, и плачется,И так легко, легко…«Молитва», 1839

Процесс восхождения лирического героя к духовной гармонии, постижения божественной красоты мира раскрывается в одном из самых загадочных лермонтовских стихотворений «Когда волнуется желтеющая нива…» (1837), которое, по мнению исследователей, представляет «редчайший случай гармонизации личного и внеличного» и позволяет «увидеть в расцвете и созревании природы процесс, сопрягаемый с развитием души, достигающей своей высшей зрелости в постижении красоты как воплощения сущности мироздания».

Стихотворение представляет собой единый синтаксический период с восходящей частью (троекратным повторением союза «когда» в начале трёх первых строф) и нисходящей частью (четвёртая строфа с двукратно повторенным наречием «тогда»), причём первая – восходящая часть – гораздо более развёрнута, чем вторая – нисходящая. От постижения внешнего мира природы в первых трёх строфах, через её одушевление (нива «волнуется», лес «шумит», слива «прячется», ландыш «приветливо кивает головой», ключ «лепечет… таинственную сагу») поэт движется к постижению мира внутреннего и раскрывает состояние человека в тот момент, когда растворяются противоречия между рассудком и сердцем, земным и небесным, и высшей точкой в душевном восхождении героя становится осознание божественной сущности мироздания:

Тогда смиряется души моей тревога,Тогда расходятся морщины на челе, —И счастье я могу постигнуть на земле,И в небесах я вижу Бога.

М.Л. Гаспаров, проанализировав семантическую композицию стихотворения, показал точное соответствие формы и структуры его внутреннему содержанию и сделал важный вывод: «Композиционной схеме “Когда… Когда… Когда… Тогда: Бог” соответствует семантическое движение “извне – вовнутрь, из материального мира в духовный мир… и от души к мирозданию, но уже просветлённому и одухотворённому”».

Но есть для лермонтовского лирического героя и ещё один путь обретения «свободы и покоя» – это сон. Мотив сна, как уже отмечалось выше, проходит через всё творчество поэта, он созвучен размышлениям шекспировского героя:

Умереть. Забыться.И

всё. И знать, что этот сон – пределСердечных мук и тысячи лишений,Присущих телу. Это ли не цельЖеланная? Скончаться. Сном забыться.Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.Какие сны в том смертном сне приснятся,Когда покров земного чувства снят?

Лермонтов, как и Шекспир, сопрягает понятия «сон» и «смерть» и размышляет над гамлетовским вопросом в стихотворениях «Ночь», «На картину Рембрандта», «Смерть», «Я видел сон…» и, конечно, самом известном из этого ряда – стихотворении «Сон» (1841), написанном незадолго до роковой дуэли с Мартыновым. В.В. Набоков писал о том, что это стихотворение можно было бы назвать «Тройной сон», потому что композиционно оно представляет собой закрученную спираль с зеркальным отражением снов героя и героини. Перед нами разворачивается своеобразный «сон во сне», и, с одной стороны, сон уподобляется смерти («…но спал я мёртвым сном»), а с другой стороны – сну уподобляется жизнь, причем граница между явью и сновидением предельно зыбка:

Но, в разговор весёлый не вступая,Сидела там задумчиво одна,И в грустный сон душа её младаяБог знает чем была погружена.

Кроме зеркального отражения снов, в стихотворении можно отметить ещё целый ряд зеркальных оппозиций, организующих его художественную структуру: день – ночь (в полдень герою снится вечер, а героине, наоборот, – полдень), свет – тьма (естественный полдневный жар и сияющий искусственными огнями вечерний пир), жар – холод («полдневный жар» в первой строке стихотворения и «хладеющая струя» крови в последней). Однако при таком важном значении в структуре стихотворения антиномий в целом оно оставляет впечатление гармонии, слияния дум, душ, снов, жизней героя и героини.

Все обозначенные нами ведущие мотивы лирики Лермонтова – одиночества, странничества, сна, любви, бунтарства и поиска высшей гармонии – сливаются в одном из последних его лирических шедевров «Выхожу один я на дорогу…» (1841), причём сливаются уже в первой его строке. Поразительна мелодика этого стихотворения. Оно открывается величественной картиной Божьего мира, красота и гармония которого осознается лирическим героем:

Выхожу один я на дорогу;Сквозь туман кремнистый путь блестит;Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,И звезда с звездою говорит.В небесах торжественно и чудно!Спит земля в сиянье голубом…

Ночная, спящая земля тиха и пустынна, её покой хранит свет далёких звёзд. Дорога, туман, ночь, пустыня, звезда – каждый образ лермонтовского стихотворения становится символом, от которого незримые ниточки протянуты ко всему предшествующему творчеству поэта. Гармония Вселенной восхищает лирического героя, но слиться с ней он не может:

Что же мне так больно и так трудно?Жду ль чего? жалею ли о чем?

Как и в стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива…», мысль и чувство поэта движутся от мира внешнего к миру внутреннему, к поиску того состояния, когда обретение гармонии между человеком и миром не нарушится неразрешимыми вопросами, терзающими душу. Это состояние есть волшебный сон героя, который не есть смерть («но не тем холодным сном могилы»), но и не есть жизнь в обыденном представлении («чтоб в груди дремали жизни силы»). Это некое высшее состояние «свободы и покоя», которое передаётся в последней строфе стихотворения сладким, завораживающим, мелодичным звучанием мягкого, «лелейного» звука «л». Это то состояние, когда человеческой душе становится внятна высокая мелодия божественной любви: