Русская литература XIX века. 1801-1850: учебное пособие
Шрифт:
Дискуссия по поводу «Выбранных мест» продолжалась до начала XX в. Русское общество, которое знакомилось с этой книгой в основном по статье Белинского, надолго сохранило неприязнь к этому сочинению, считая его следствием болезни Гоголя. Но были и другие, как только что можно было убедиться, мнения. В частности, А. Блок успел высказать свое суждение: «Наша интеллигенция – от Белинского до Мережковского – так и приняла Гоголя: без «Переписки с друзьями», которую прокляли все, и первый – Белинский в своем знаменитом письме.
…Если бы я был историком литературы, бесстрастным наблюдателем, я, может быть, оценил бы Белинского,
В XX в. в России по известным причинам о «Выбранных местах…» не дискутировали.
Почему же все-таки был сожжён второй том «Мёртвых душ?» Высказывались предположения, что сатирический характер таланта Гоголя не позволил ему художественно убедительно обрисовать задуманное: Русь на пути к исправлению. Действительно, несмотря на несомненные художественные достоинства первых глав второго тома, нельзя было не заметить, что Тентетников, своеобразный предшественник Обломова, в чём-то явно повторял Манилова; Пётр Петрович Петух напоминал Собакевича. Прочие персонажи удались писателю ещё меньше.
«Выбранные места…», конечно же, не смогли заменить второго тома. Лучше всех это понимал Гоголь, вернувшийся через несколько лет к уничтоженной работе.
Во время работы над «Ревизором» он признавался Жуковскому: «Кто-то незримый пишет передо мной могущественным жезлом». Аналогичные признания содержатся в наследии многих классиков. Попытка разгадать тайну творчества предпринималась неоднократно, но безуспешно, и надо думать, эта тайна таланта не будет раскрыта никогда.
Гоголь глубоко страдал от того, что исчезла та лёгкость, с которой из-под его пера появлялись чудесные живые образы. «Не могу понять, отчего не пишется и отчего не хочется говорить ни о чём… Отчего, зачем нашло на меня такое оцепенение, этого не могу понять», – жаловался он тому же Жуковскому в письме от 12 апреля 1849 г.
Ещё в молодости он считал, что «кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душой». Теперь Гоголь был убеждён, что неудачи – следствие его личного несовершенства: «Во мне не было какого-нибудь одного слишком сильного порока… но зато, вместо того, во мне заключилось собрание всех возможных гадостей, каждой понемногу, и притом в таком множестве, в каком я не встречал доселе ни в одном человеке». Он совершает паломничество к святым местам в Иерусалим, чтобы очиститься от греховности. Из записок С. Аксакова известно, что в январе 1850 г. Гоголь неоднократно читал главы вновь начатого второго тома «Мёртвых душ». Но своему священнику отцу Матвею признавался: «Никогда не чувствовал так бессилия своего и немощи. Так много есть, о чем сказать, а примешься за перо – не поднимается. Жду, как манны, орошающего освежения свыше. Видит Бог, ничего бы не хотелось сказать, кроме того, что служит к прославлению святого имени».
В последние два года жизни Гоголь много путешествовал по России, по монастырям, особенно часто он бывал в Оптиной пустыни. Несмотря на болезнь, он очень напряжённо работал. Это выяснилось, когда после смерти в его бумагах обнаружились две книги, которым были даны названия «Размышления о Божественной литургии» и «Авторская исповедь». К сожалению, эти книги до сих пор мало доступны широкому читателю: они публикуются лишь в собраниях сочинений да еще в последние годы
Тем временем продвигалась работа над вторым томом. Вот что писал Гоголь об этом за полтора года до смерти: «В остальных частях «Мёртвых душ», над которыми теперь сижу, выступает русский человек уже не мелочными чертами своего характера, не пошлостями и странностями, но всей глубиной своей природы и богатым разнообразием внутренних сил, в нем заключённых. Многое, нами позабытое, пренебреженное, брошенное, следует выставить ярко, в живых говорящих примерах, способных подействовать сильно. О многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности».
Но удостовериться в сказанном не было дано никому. Болезнь взяла своё. В феврале 1852 г. перед смертью Гоголь снова сжёг всё написанное.
«Гоголь умер! – какую русскую душу не потрясут эти два слова? – Он умер. Потеря наша так жестока, так внезапна, что нам все еще не хочется ей верить. В то самое время, когда мы все могли надеяться, что он нарушит, наконец, своё долгое молчание, что он обрадует, превзойдет наши нетерпеливые ожидания, – пришла та роковая весть! – Да, он умер, этот человек, которого мы теперь имеем право, горькое право, данное нам смертию, назвать великим…» – писал И.С. Тургенев в некрологе в «Московских Ведомостях».
Литература
Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1995.
Вересаев В.В. Гоголь в жизни (любое издание).
Воропаев В.А. Духом схимник сокрушенный. Жизнь и творчество Гоголя в свете православия. М., 1994.
Зеньковский В. Гоголь. М., 1997.
Золотуссшй И.П. Гоголь. М., 1998.
МаннЮ.В. Поэтика Гоголя. М., 1998.
Набоков В.В. Николай Гоголь. Эссе.
Смирнова ЕЛ. Поэма Гоголя «Мёртвые души». Л., 1987.
М.Ю. Лермонтов (1814–1841)
Каждому читающему человеку имя Михаила Юрьевича Лермонтова, как и имя Пушкина, знакомо с детства. Ещё при жизни он был признан в России вторым после Пушкина поэтом. Однако Б.М. Эйхенбаум в очерке о жизни и творчестве Лермонтова писал, что на самом деле знаем мы о нём очень мало: «У нас нет ни его дневников, ни большинства его писем, ни писем к нему его друзей, ни даже достаточно полных и содержательных воспоминаний». И в результате сложилось так, что «его исторический образ рисовался воображению биографов и литературоведов по-разному, в зависимости от тех или иных идеологических тенденций».
Действительно, трагическими загадками была окутана жизнь Лермонтова с самого детства. Поэт родился в Москве, в ночь со
2 на 3 октября (по старому стилю) 1814 г., а в феврале 1817 г., когда мальчику было всего два с небольшим года, умерла его мать. Столь ранняя трагическая смерть, причины которой достоверно неизвестны, но, безусловно, связаны с тяжелой атмосферой в семье, с противостоянием отца – Юрия Петровича Лермонтова и бабушки по материнской линии – Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, которая после смерти дочери и занялась воспитанием внука.