Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие
Шрифт:
Собственно о победах в этих «речах» или о силе духа, патриотизме русских солдат или о Петре сказано немного, и эти «речи» отличаются витиеватостью, напыщенностью. Нельзя не согласиться с Ю. Ф. Самариным, который ничего значительного в них не нашёл [366] . Он не отводит Стефану Яворскому места в одном ряду с Дмитрием Ростовским и Феофаном Прокоповичем [367] , причём исследователь считает, что пороки проповедей Стефана Яворского относятся не только исключительно к нему, но к целой школе, из которой он вышел и которую потом возглавил [368] . Вывод Ю. Ф. Самарина является строгим, но, думается, справедливым. Учёная и искусственная проповедь XVII столетия, чуждая современной жизни, вместе со Стефаном Яворским и его
366
Самарин Ю. Ф. Стефан Яворский и Феофан Прокопович // Самарин Ю. Ф. Избранные произведения. – М., 1996. С. 344.
367
Самарин Ю. Ф. Стефан Яворский и Феофан Прокопович // Самарин Ю. Ф. Избранные произведения. – М., 1996. С. 344–345.
368
Самарин Ю. Ф. Стефан Яворский и Феофан Прокопович // Самарин Ю. Ф. Избранные произведения. – М., 1996. С. 345.
Об одном из самых ярких «птенцов гнезда Петрова», А. Д. Меншикове, Феофан Прокопович не раз писал в разных «словах» и «речах».
«Слово похвальное в честь славных дел Александра Даниловича Меншикова» было произнесено в присутствии князя в Киеве 5 декабря 1709 г. и напечатано было в типографии Киево-Печерской лавры. В эпиграфе выражена главная идея «слова» – «восхвалим мужи славны» (I, 52). «Слову» предпослано предисловие, в котором проповедник нарочито опровергает идею, заложенную в эпиграфе: «Всякая добродетель чуждого похваления не требует, сама себе слава и похвала сущи: кольми паче преславные дела твоя, княже» (I, 53). Антитеза «слово – дело» и в предисловии, и в данной «речи» обыгрывается как одна из характерных черт поэтики Прокоповича-оратора. В духе Петра и его реформ молодой проповедник раз и навсегда уяснил примат дела над словом в политике Петра. Есть в предисловии и отзвук древнерусской традиции нарочитого принижения автора по отношению к объекту его изображения – формула самоуничижения: «Не требоваху украшатися словом моим», «что убо худое слово мое к толикой славе? капли поистинну к морю пространному» (I, 53).
«Речь» открывается риторическим вопросом и даже сомнением, можно ли по внешности человека, по его «образу» судить о его делах и характере? Феофан утверждает, что «сие недоумение ты нам ныне разрешаеши, превеликий и превожделенный гостю, княже» (I, 57). В личности Меншикова его прежде всего интересуют «многие великие дела»: «на поли ратном», «в советех царских», «в правлении воинском», «в случаях и нуждах отечества», «в помощи царю». Далее панегирический стиль «слова» подкреплён пышной, витиеватой метафорой: смотрящему на струи воды необходимо поискать источник, из которого изливаются потоки, «поищем источника всех толь славных его превосходительства добродетелей» (I, 60). Однако политически эта метафора была коварной: общеизвестно было, что родители Меншикова происходили из «подлого» сословия. Хитрый Феофан изворачивается, прибегая к новой метафоре: «Но что глаголю искати источника? о Ниле славной реце Египетстей глаголют, яко начало его неизвестно есть» (I, 60). В итоге, по Феофану, источником всех и вся в России является Пётр I и верность ему. «Сия есть семя, корень, источник, сия начало и глава есть всех его трудов и подвигов» (I, 60). Усматривается влияние античной риторики и традиции древнерусского стиля «плетение словес». Тема верности монарху и любви к нему, а значит, к отечеству – одна из основных в «слове». Отсюда проистекают верность царю и отечеству, а затем трудолюбие, храбрость, а от неверности – разорение, слабость, коварство. В «слове» хорошо видно, как вырабатываются основные черты поэтики ораторской прозы Феофана: метафоричность, умеренная, строго взвешенная витиеватость, исторические параллели, чувство политической сиюминутности, актуализация речи, неоднократное обращение к «слышателям».
Рассуждение о верности и любви светлейшего к монарху сменяется рассуждением о любви монарха к подданным. «Аще бо кого монархи любят, не в суе любят» (I, 62). Феофан вдаётся вновь в далёкие исторические параллели, характеризуя любовь монарха и советника: Иосиф у Фараона, Давид у Иоанна, Ванеас у Давида, Ефестион у Александра – «то ныне есть сей Александр у Петра» (I, 63). Феофан
Отметая упрёки в лести, подобострастии, Прокопович стремится идеологически обосновать этот институт, но при этом не забывает о психологической проработанности проблемы. Верность царю и отечеству доказывается далее конкретными со стороны Меншикова делами, подвигами, поступками; и вместе с тем Феофан вводит понятие искренности: не просто любовь, а искренняя любовь Меншикова ко всему российскому народу – вот высшая степень патриотизма. «Аще бо любить главу, любить всё тело: любить корень, любить ветви: любить основание, любить всё здание» (I, 63).
Из многочисленных «преславных дел» А. Д. Меншикова Феофан выделяет три его победы на поле брани и делает «слышателей» участниками этих битв, говоря:
– «Воззрим на поле Калишское» (I, 64). Рисуется батальная сцена, которая вслед за «Панегирикосом» открывает батальную словесную живопись в отечественной литературе. С полным знанием дела (вплоть до расстановки полков), с характеристикой географии битвы, Феофан описывает это сражение.
– «Пусти очи на Батурине» (I, 65). Здесь в меньшей степени характеризуется сама битва, а в большей степени из уст Феофана сыплются проклятия на голову изменника – Мазепу. Вновь обыгрывается оппозиция «верность – измена», усугубляемая коварством, отступничеством «изменника-супостата». Только верность и храбрость князя разрушили «гнездилище и прибежище всех сил противных» (I, 66).
– «Прейдем отсюду под Переволочну» (I, 66). Радость от «преславной победы Полтавской» трансформируется в радость от того, что сотворил светлейший князь под Переволочным: бежавших с полтавского поля битвы врагов Меншиков преследовал, избивал, уничтожал.
Верность Меншикова характеризуется у Феофана эпитетом «многоплодна» (I, 67).
Для Феофана-философа характерен мотив общественной пользы. «Тщание» должно быть полезным не только для себя, но и для общества: «глаголах о делех добру общему полезных» (I, 67) – помощь нуждающимся, заступничество и особенно помощь церкви («волнуемой святой церкви подает руку помощи» (I, 69). Обращаясь к Меншикову, оратор восклицает: «Вся твоя дела и деяния пекущагося о добре отечества нашего велика воистинну и славна суть, но единаго того меншая» (I, 68).
В 1709 г. Феофан Прокопович был уже префектом училищ киевских, поэтому в «слове» находим прошение оратора от имени всего «училищного собрания» о заступничестве, чтобы светлейший князь принял их под своё «защищение» (I, 70).
За много лет до написания М. В. Ломоносовым «Оды на день восшествия на престол Елисаветы Петровны, 1747 года» Феофан поднимает тему российского юношества, тему просвещения. «Дом сей училищный в крепкое твое приимеши призрение, возрастут и умножатся учения и училища; велико бо здание великаго основания требует» (I, 70). «Просветитель в рясе» (Н. К. Гудзий) призывает умножить «доброхотство» к учению российских юношей, от чего «всей России немалая пребудет слава» (I, 71).
Не преминул обыграть имя светлейшего князя. В конце речи он сравнивает Александра Меншикова с Александром Великим, а любовь и верность Ефестиона к Александру сравнивает с любовью Александра к Петру I (I, 71).
Сам Александр Невский является ангелом-хранителем князя Меншикова. «Чудное воистинну смотрение! аки бы отродился нам Невский оный Александр: тожде имя, таяжде храбрость, тоежде благочестие, единый и тоейжде земли обладатель, единаго и тогожде народа супостатскаго победитель» (I, 73). Феофан имеет в виду генерал-губернаторство новой столицы А. Д. Меншикова и присвоение ему титула князя Ижерского. В этом проповедник усматривает божий промысел и божеское покровительство своему герою. Всё «божиим призрением исполнится: будет, будет», – утверждает Феофан Прокопович (I, 73).
«Речь поздравителная светлейшему князю Александру Даниловичу Меншикову» не датирована, помещена последней в конце третьей части «Слов и речей» Феофана Прокоповича, однако издатель С. В. Наковальнин даёт примечание: «Сие и следующие слова проповеданы в Киеве, а которых годов неизвестно» (III, 254).
«Речь» небольшая, буквально на одну страницу; по своей краткости, она не могла быть произнесена ни в Софийском соборе, ни при большом скоплении народа; скорее всего, это «речь-тост». Главная мысль «речи» соответствует одной из идей предшествующего «слова»: в лице Меншикова присутствующие лицезреют «лице монаршеское, аки в живом зерцале» (III, 351). Вновь использует художественную деталь «двойного медальона»: Иоанн – Давид, Ефестион – Александр и Александр – Пётр («Петру во Александре поклоняемся» – III, 352). «Речь» носит чисто комплиментарный характер и не отличается каким-либо риторическим изыском.