Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие
Шрифт:
Далее от имени российского народа И. Кременецкий описывает печаль, «уныние градов» (I, 191) от того, что так долго не было государя в России. «Возвратился еси, радуемся убо, веселимся, играем и торжествуем» (I, 191). И вновь почти на страницу эксплуатация повтора «возвратился еси». Автор гордится тем, с какой честью и славой принимали нашего монарха и в Англии, и в Голландии, и в Дании, и во Франции. От этого в душе автора наступает «блаженство» (I, 193).
В духе всех ораторов того времени И. Кременецкий обыгрывает значение имени: Пётр – «камень», но есть у оратора интересная трансформация: кто попытается «угрысть» – «сотрёт зубы своя» (I, 194). К этимологии имени Петра неоднократно обращались и Феофан Прокопович, и Стефан Яворский, старший современник Феофана и во многом его антипод. В «Слове в неделю Фомину» Яворский описывает эпизод о ловцах, гонящихся за бедным зайцем, нашедшего своё убежище и спасение под камнем. «О щастливый, который таким образом от смерти избавляется! Камень прибежище заяцем Камень же бе Христос, который ныне язвы свои дражайшыя, аки разселены каменныя показует, да быхом в них имели прибежище и сокровение», а затем идёт переход к Петербургу и императору: «О непобедимые грады прибежища, дражайшыя
382
Яворский Стефан. Проповеди: В 3 т. Т. 1. – М., 1804. С. 37.
Заканчивается «речь» И. Кременецкого описанием того, как Россия и россияне обращают к царю-самодержцу свои сердца, горящие пламенем любви (I, 195).
И. Кременецкий, судя по этим ораторским произведениям, хорошо был знаком с теорией и практикой ораторского искусства Петровской эпохи. Он усвоил не только классические образцы, но вполне овладел современными для того времени приёмами, языком, поэтикой, риторикой «слов» и «речей». Не случайно то обстоятельство, что даже ближайшее к Феофану Прокоповичу поколение культурных деятелей, людей весьма искушённых в своём деле, приписали эту «речь» Феофану и поместили её в собрание его «слов» и «речей». Она вполне укладывается в общий свод словесной культуры Петровской эпохи. Вместе с тем при ближайшем, текстуальном рассмотрении и сопоставлении «речи» И. Кременецкого с феофановской всё-таки усматривается её вторичность и подражание Прокоповичу, поскольку утрируется его манера.
В рамках той же традиции «речей» «от имени» сочинялись и произносились «речи» от имени детей. Ещё в марте 1714 г. в Петербурге от имени семилетнего Сербана Кантемира, сына молдавского господаря Дмитрия Кантемира, было произнесено приветственное «слово» к Петру I, а брошюра с тремя переводами этого «слова» (на греческом, латинском и русском) была отпечатана в этом же, 1714-м, году [383] . «Слово» представляет собой сугубо панегирик. Автором мог быть Дмитрий Кантемир или учитель его детей Афанасий Кондоиди. Автор надеется, что порабощённые христианские народы обретут с помощью Петра свободу [384] .
383
Гребенюк В. П. Обзор произведений панегирического содержания первой четверти XVIII в. // Панегирическая литература петровского времени. – М., 1979. С. 71–72.
384
Гребенюк В. П. Обзор произведений панегирического содержания первой четверти XVIII в. // Панегирическая литература петровского времени. – М., 1979. С. 71–72. С. 71.
Феофан Прокопович также сочинил несколько «речей» от имени детей – царевича Петра Петровича и царевен Анны и Елизаветы [385] . Стало быть, перед ним стояла задача перевоплощения, чтобы хоть как-то в этих «речах» приблизиться и по стилю, и по содержанию и, главное, психологически к юным царевнам и царевичу, которому вообще от роду было два года. Кроме того, необходимо было воспроизвести семейно-интимную обстановку царского дома. Обе «речи» посвящались возвращению Петра I из заграничного путешествия и были произнесены [386] 21 октября 1717 г. (напечатаны же «первым тиснением» заранее, ещё 30 сентября того же года – I, 167–173).
385
Описание изданий этих речей см. там же. С. 77–79.
386
Ю. Ф. Самарин указывает, что от лица малолетнего царевича речь произнёс князь А. Д. Меншиков, вторую речь говорила царевна Анна как старшая из дочерей, а третью речь – «от всего народа» – сам Феофан (Самарин Ю. Ф. Избранные произведения. – М., 1996. С. 239). По И. П. Ерёмину, «речь от всего народа» принадлежит И. Кременецкому (5), а Самарин же рассматривает эту речь как принадлежащую Феофану Прокоповичу (с. 373–374).
Если царевны счастливы видеть своего отца и благодетеля, если они «телом в дому, духом же в странствии с тобою (отцом. – О.Б.) пребывали» (I, 172), если они о всех перипетиях отцовского путешествия узнавали из писем и газеты (по их признанию, «сказывала нам Ведомость» – I, 172), то младенец Пётр практически не видел ещё своего отца. Мотив грусти и печали доминирует в «речи» Петра Петровича и осложняется метафорой: младенец скорбит о том, что растёт без отца, словно цветок без солнца. «Сиесть проникшу цвету, удалися солнце, и по краткой весне найде зима долгая» (I, 168). Печаль младенца усугубляется ещё и тем обстоятельством, что «не глаголют уста», но «играет сыновняя любовь на приход отеческий». «О скудости твоея возрасте мой!» – восклицает «Пётр Петрович» (I, 168). Оратор добился, используя психологический оксюморон, не только психологической «достоверности», но и комфортности восприятия речи: речь умиляет, вызывает у слушающих добродушную усмешку. Младенец как сын и как наследник и верноподданный понимает необходимость разлуки: «Но таковыя нужды нашея вина есть, общего всего государства добро» (I, 168). Младенец, заканчивая «речь» призывом к отцу крепко держать монарший скипетр, обещает подрасти и тогда «из малого Петра твоего покажет Бог достойно вторым по тебе нарещися Петром» (I, 170). Этому, как известно, не суждено
387
Павленко Н.И. Пётр Великий. – М., 1994. С. 350.
Тематически к этой речи примыкает речь, созданная Феофаном Прокоповичем через полгода (3 февраля 1718 г.) и посвящённая объявлению Петра Петровича наследником Всероссийского государства (I, 229–232). Анафора («предваряет») в этой «речи» несёт в себе не только эмоциональную, но и идеологическую нагрузку: восход солнца предваряет утро, весна – лето, радость предваряет движение в сердце, желание – удовлетворение (I, 229). Логическая цепь данных образов-«предварений» завершается объявлением наследника: избрание наследником «пресветлейшаго сына царёва предваряет благополучие имущаго царствовати восход его века» (I, 231). «День – век» – кульминация речи, т. к. данный день начинает отсчёт новому веку нового царствования. Желая благополучия, здоровья наследнику, называя его Петром Вторым, Феофан сравнивает младенца с вечнозелёными кедром и кипарисом (отметим несколько мистический характер данного сравнения: известно, что кипарис – символ смерти, что идёт ещё от античной мифологии). Безусловно, что «речь» носила политический характер и своим пафосом полностью подтверждает основные идеи Феофана, изложенные в его политических трактатах.
Самодержавие как единая, сильная государственная власть, по Прокоповичу, – необходимое условие для процветания всех сословий, государства в целом, а потому особо важный смысл приобретает проблема наследования престола.
Безусловно, и в петербургский период Феофан, согласно своему статусу епископа, архиепископа, первенствующего члена Синода, не мог игнорировать богословскую тематику в своём ораторском творчестве. Так, 25 декабря 1716 г. он произносит «Слово в день рождества господа нашего Иисуса Христа» (I, 121–141) [388] , которое изобилует цитатами и ссылками на Евангелие, Библию.
388
Речь впервые напечатана в Санкт-Петербурге 15 июля 1717 г. (I, 141).
Строгая логика, стройность суждений, доказательность всех выдвинутых им положений характеризуют Феофана, мыслителя и оратора, не только в светских, но и сугубо церковных «словах» и «речах», причём систему доказательств он ищет и в богословских, и в светских книгах (и в этом он сказывается как деист). Достаточно противоречиво утверждение Т. Е. Автухович о том, что «Феофан наиболее сильным регулятором нравственности считает не разум, а веру в бога» [389] . Это противоречие исследовательницы отразилось и на характеристике ею образа Петра I у Прокоповича: с одной стороны, она считает, что «образ Петра I является у Прокоповича выражением общенационального нравственного идеала человека и соответствует прогрессивным устремлениям эпохи» [390] (и это не вызывает возражения), а с другой стороны, заявляет, что «исключительная сложность личности самого Петра не отразилась в проповедях Феофана. Прокоповича интересует лишь официальный облик его героя как государя», «Пётр – исполнитель божественной воли» [391] .
389
Автухович Т.Е. Литературное творчество Феофана Прокоповича: Автореф. дисс…к.ф.н. – Л., 1981. С. 16.
390
Автухович Т.Е. Литературное творчество Феофана Прокоповича: Автореф. дисс…к.ф.н. – Л., 1981. С. 16.
391
Автухович Т.Е. Литературное творчество Феофана Прокоповича: Автореф. дисс…к.ф.н. – Л., 1981. С. 17.
Взаимоотношения Петра I и церкви на протяжении многих лет были сложными, противоречивыми, но Пётр неуклонно шёл к цели – ограничить сферу деятельности церкви, исключить её из большой политики, приспособить к своим реформам. Усилия Петра частично увенчались победой: в 1721 г. был открыт Синод как один из государственных институтов, ещё одна коллегия (министерство по управлению церковными делами). Феофан Прокопович как один из членов Синода обратился к собранию с «речью» 14 февраля 1721 г. Характерен эпиграф к «слову», его можно перефразировать применительно к присутствующим: государь избрал членов Синода, а они должны своей деятельностью принести плоды. Собственно об этом во вступлении к «слову» и заявляет Феофан Прокопович: «Нашего монарха промыслом, уставлением и повелением, посылает нас на дело» (II, 63). Оратор призывает силою Бога, невидимо присутствующего здесь, в Синоде, не воздух сотрясать, но «умным вещанием своим мысли и сердца наши проницая» (II, 64), делать важное государственное дело. Идеологически и политически это «слово» перекликается с «Духовным регламентом» и трактатом «Правда воли монаршей».
Почти открыто оратор заявляет о том, что в Синоде собрались не только сторонники петровских реформ, но Феофан считает, что «ко всякому делу приводити делателей» необходимо двумя «сильными способами»: «охотных» – поощрять, а «неохотных» – понуждать (II, 65). Мотив пользы звучит в связи с рождением «сего духовнаго правительства» (II, 65). Он призывает духовных пастырей к просвещению, чтобы не впасть в невежество, в бесовство, чтобы не получилось так, «когда слепии слепых водят» (II, 67). У духовенства, по мысли оратора, огромное поле деятельности, он это поле сравнивает с морем, с нивой, вертоградом. Духовная коллегия, считает он, является тем учреждением, которому «весь сей в России дом Божий вверен» (II, 67–68). Верховным управителем отечества и церкви является монарх как помазанник Божий, прежде всего (II, 68). Строителем и Архитектором этого всего назван царь (II, 70).