Есть остров в океане. Ни коралл,ни жемчуга его не украшают.На голых гранях почерневших скалрастений корни молча умирают.Там в полдень не проходят облака,чтоб освежить каленый камень тенью,и Божья вездесущая рукане трогает опального владенья.Есть в океане памяти моейпогибший мир. В нем нет дневного света.Он Атлантиды царственной мрачней,певучими преданьями одетой.Туда летят развенчанные сны,забытые осенними ночами.Там мертвый
Мне город твой не нужен темный,мне страшно каменной стены.Как огоньки болот, бездомнымои блуждающие сны.Мой путь лежит через туманыи не ведет туда, где тыглядишь на белые фонтаныи грациозные мосты.Такие сказки мне знакомы,такая даль меня звала,что даже ты в своих хоромахменя согреть бы не могла.Ведь я иду с печальной песнейот ласковых земных полейзатем, что знаю, нет чудеснейневидимой страны моей.1928
«Есть встречные немые корабли…»
Есть встречные немые корабли,которые проходят ночью мимо,в чужих морях, далеко от земли.И встречи те — неповторимы.Такой корабль, как призрак или сон,свой беглый свет за черной гранью прячет,и не узнать, кем этот свет зажжен,и где ему пристать судьба назначит.Летящей птицей дрогнут и уйдутего огни и станут тенью снасти,и от людей, что призрак тот ведут,не ждите ни привета, ни участья,и будет ночь полна тоской тупой,и будет больно так и непонятно,что тот корабль серебряной тропойуже ничто не повернет обратно.1928
ВОЛОДЕ ВИЗИ
Змеиными бликами билась вода,ты помнишь, в далеком порту,где бросили якори наши суда,и мы отошли в темноту.В вечерней толпе мы бродили однии нас не окликнул никто.Сияли вверху небоскребов огни,ревели тревожно авто.О, полночь и холод чужих площадей,о, блески витрин и реклам,о, многие тысячи встречных людей,идущих к себе по домам!И после — весь ужас безмерной тоски,когда мы, простившись, дошлипо докам пустынным до шаткой доскина ждавшие нас корабли…1928
«Я уйду куда-то, где сейчас темно…»
Я уйду куда-то, где сейчас темно,где ночное небо звездами полно,где на белом поле лапчатая ель,в тридесятом царстве, за тридевять земель.Я не буду помнить душные сады,кровью на дорогах легшие следы,человечьих песен вспомнить не смогу,буду ждать чего-то на пустом снегу.Буду ждать и слушать, как зовет сова,как под снегом шепчет сонная трава,как ликует месяц звонкою красойдевушки небесной с огненной косой.Будет ночь, как сказка, будет ночь саматрепетать, как чудо, за плечом холма,и тихонько полем, где тропинки нет,проберется в душу небывалый свет.1929
«Иду одна. Большое поле…»
Иду
одна. Большое поле,кругом цветы, трава, трава.И нет в душе привычной боли,лишь пустота и синева.Как будто кто-то тронул тихо,промолвил: «Ты теперь в раю,не поминай, не надо, лихомнечаянную жизнь свою!»И я поверила; не стала;сдержала бурю горьких слов.Но — Боже! — как ужасно малопустого поля и цветов…
«Нам скорбь великая дана…»
Нам скорбь великая дана,и мы ее несем, как знамя,дорогами слепыми сна,который тянется веками.Настанет мир, взойдет зерно,в лесах родится дичи много,все будет людям прощено,и станут люди славить Бога.Но мы останемся одни:за серым пологом туманагорят огромные огни земли,не нам обетованной.
«Чем выше и блистательней полет…»
Чем выше и блистательней полет,тем человек больнее упадет,и чем великолепней свет сиял,тем жальче тот, кто в темноту попал.Дай, Боже, ровный путь и тихий светспокойнее житья для сердца нет.
«Нелепы в жизни перемены…»
Нелепы в жизни перемены…Друзей уносят поезда,и прочь уводят морем пленнымбольшие серые суда.И города сейчас не те же,в которых раньше я жила,и ночью сны бывают реже,и неба синь не так светла.Лишь сердце перемен не знает:оно растет, уходит вдаль,но в глубине своей ласкаетвсе ту же радость и печаль,и самых ранних лейтмотивовне изменят в его струнепаденья в пропасти с обрывови взлеты снизу — к вышине.
«Я не Мария больше: только Марфа…»
Я не Мария больше: только Марфа.Свои мечты я продала за труд.Покрыта пылью золотая арфа,ослабленные струны не поют.Способно и к труду привыкнуть тело,и может сердце, кажется, забытьо том, как раньше бредилои пело и не умело по-земному жить.Но только иногда далеким звукомдавнишний сон напомнит о себе;о, иногда — нет равных этим мукамв железной человеческой судьбе —и сердце опустевшее, земное,познавшее работу и покой,мучительно забьется, и заноет,и до краев наполнится тоской,и долго будет рваться к тем планетам,которые оставило давно, —не зная, что отвергнутого светаему уже увидеть не дано.
«Поцелуешь горестные веки…»
Поцелуешь горестные веки,Скажешь: «Дорогая, улыбнись!» —в час, когда засеребрятся рекии подернется туманом высь.В далеко ушедшем Кватрочентотак писали небо мастера:облака развившаяся лента,звездная кайма из серебра.Что же делать, если счастье зыбко,и последний луч дневной зачах,если не разгадана улыбкау мадонны Лизы на губах?