Русская поэзия XVIII века

Карамзин Николай Михайлович

1792

Мотылек

Кверху жаворонок вьется; Над горой летит сокол; Выше облаков несется К солнцу дерзостный орел. Но летает над землею, С мягкой травки на цветок, Нежной пылью золотою Отягченный мотылек. Так и мне судьбою вечно Низкий положен предел. В урне роковой, конечно, Жребий мой отяжелел. Случай как ни потрясает Урну, все успеха нет; Как жезлом в ней ни мешает, Жребий мой на низ падет. Так и быть; пусть на вершине Гордые дубы стоят: Ветры бурные в долине Низким лозам не вредят. Если ж рок и тут озлится: Что осталося? — терпеть! Боле счастливый боится, Чем несчастный, умереть.

1796

Ода

на пиитическую лесть

Велик, в позднейши прейдет роды Любимый музами пиит, Что чувства, мысль, красу природы В стихах своих животворит; Но больший тот, чья звонка лира, Изобличая злобу мира, Гремит лишь правдой в слух царей: Гордыня гласу внять страшится, И ей прислужна лесть стыдится Личины гнусныя своей. Внемлите, свыше вдохновенный Как царь-пиит [677] к царям зовет: «Почто ко истине заткненны Отверзли уши для клевет? Не соблюдя закона свято, Мздоимное почто вы злато Кладете на весы судов? Почто, средь мира сея брани И отягчая бремя дани, Пиете пот и кровь рабов? Я видел, — в славе нечестивый Взносился, как ливанский кедр, Что к небу высит верх кичливый, До адских вкореняся недр; Прошел я — и его не стало, Взыскал — и место то пропало, Где буйства возвышался рог. Цари надменны! трепещите; Что смертны вы, воспомяните: Противится гордыне бог». Так царь-пророк земным владыкам Священнейший их долг твердил И раболепной лести кликам, И лжехвалам внимать претил. Занятий сельских назидатель, Омира скромный состязатель, Бессмертный Гезиод [678] , царям Так пел отважны поученья; И яростью небесна мщенья Грозил взносящимся главам. Не столь мечом, как громом лиры, Алкей тиранов устрашал; Всевластия потряс кумиры И жертвою свободы пал. Скрыжали древнего закона Резцом священным Аполлона Начертаны для ахеан. На лире, музой оструненной, Солоны песнью вдохновенной Вдыхали доблести в граждан. И Флакк [679] , изоблича пороки, Расслабившие сильный Рим, Пел смело резкие уроки Соотечественникам своим. Но, о преврат! — Любимец Феба Унизил дар бесценный неба, Хваля распутные сердца; И в знаменитом сем пиите, Ползущего в большом синклите, Мы зрим Октавова льстеца [680] ! О стыд! — и злобу что исправит, Священный коль язык богов Коварство, месть, убийцу славит И человечества врагов? Кем доблесть воспоется строга, Могущество и благость бога, Богоподобные цари, Коль глас поэзии священной Торжественно велит вселенной Воздвигнуть буйству алтари? Безмездным рвением водимый, Кто цепь расторг родимых стран; Отвергши прелесть диядимы [681] , На степень стал простых граждан; И под убогий кров наследный Венцы, трофеи скрыл победны, Хвалой не посрамится ль лир, Которыми разбой, крамола Иль хищник царского престола Преобращается в кумир? Достойны ль петь они владыку, [682] Что, сам из мрака лишь исшел, Вдруг область просветивши дику, На сферу славных царств возвел; Как из земли вновь

войски ставил; Как из-под вод, — вдруг флоты плавил В Белт, в Касп и в льдистые моря; В ком, новым чудом изумленна, В герое видела вселенна Слугу державы и царя? Бессмертие дарует слава И к подвигам благим стремит: Но лесть в устах ее отрава, Что доблесть в семенах мертвит: Возмогут ли на труд великий Хвалебные подвигнуть клики, Лавровый нас польстить венок, Когда весь мир тому свидетель, Что им, равно как добродетель, Приосеняется порок? Да гнев небес запечатлеет Те ядом дышащи уста, Которые отверзть посмеет Коварна лесть иль подла мзда! Да громом раздробится лира, Что в честь кичащегось кумира Хвалебны гимны возгремит! И да познают все владыки, Что те лишь их дела велики, Хвале которых правда щит!

677

Как царь-пиит… — царь Давид (библ).

678

Гесиод(Гезиод) — греческий поэт VIII–VII веков до н. э., автор стихотворного произведения «Труды и дни», в котором даются советы, относящиеся к земледелию, мореплаванию и ведению домашнего хозяйства.

679

Флакк— Гораций.

680

Октавова льстеца— льстеца римского императора Августа.

681

Диядима— диадема, царский венец.

682

Достойны, ль петь они владыку… — то есть Петра I.

1815

На кончину

Гавриила Романовича

Державина

Державин умер!.. слух идет, — И все молве сей доверяют, Но здесь и тени правды нет: Бессмертные не умирают!

1816

Батюшкову

Скажи мне, Батюшков любезный! Дай дружбе искренний ответ: Зачем нельстивый и полезный Ты пренебрег ее совет [683] ? Зачем великолепно Тасса Решился вновь похоронить, Когда, средь русского Парнаса, Его ты мог бы воскресить? На то ль он краски бесподобны И кисть свою тебе вручил, Чтоб в память ты его надгробный Лишь кипарис изобразил [684] ? Нет, нет, — признательнейшей дани Он ждал за дар свой: он хотел, Чтоб прелести, любовь и брани На лире ты его воспел. Ты пел уж их; и, восхищенный, С вершин Парнаса Тасс внимал, Когда, самим им вдохновенный, Его ты песни повторял; Когда на славном невском бреге Гремел его струнами ты И в хладном севере на снеге Растил сорентские цветы. Но ты замолк; и тщетно гласа Знакомого бессмертный ждет; И тщетно ждем мы: лира Тасса И звука уж не издает. Почто ж замолк ты? Дружбы пени Прими без ропота, мой друг! Почто, предавшись томной лени, Паривший усыпил ты дух? Проснись: ударь по сладкогласным Струнам, — и, славных дел певец, С Торкватовым венцом прекрасным Прекрасный свой сплетешь венец.

683

Ты пренебрег ее совет… — Батюш ков, по совету Капниста, начал переводить поэму итальянского поэта Торквато Тассо (1544–1595) «Освобожденный Иерусалим», но не закончил свой перевод и напечатал в 1808 году лишь отрывки из него.

684

Надгробный лишь кипарис изобразил… — Речь идет об элегии Батюшкова «Умирающий Тасс» (1816).

1817

Обуховка [685]

(Гораций, кн. II, ода XVIII)

Non ebur, neque aureum

Mea renidet in domo lacunar. [686]

В миру с соседами, с родными, В согласьи с совестью моей, В любви с любезною семьей Я здесь отрадами одними Теченье мерю тихих дней. Приютный дом мой под соломой, По мне, — ни низок, ни высок; Для дружбы есть в нем уголок; А к двери, знатным незнакомой, Забыла лень прибить замок. Горой от севера закрытый, На злачном холме он стоит И в рощи, в дальный луг глядит; А Псел [687] , пред ним змеей извитый, Стремясь на мельницы, шумит. Вблизи, любимый сын природы, Обширный многосенный лес Различных купами древес, Приятной не тесня свободы, Со всех сторон его обнес. Пред ним, в прогалине укромной, Искусство, чтоб польстить очам, Пологость дав крутым буграм, Воздвигнуло на горке скромной Умеренности скромный храм. [688] Умеренность, о друг небесный, Будь вечно спутницей моей! Ты к счастию ведешь людей; Но твой алтарь, не всем известный, Сокрыт от черни богачей. Ты с юных дней меня учила Честей и злата не искать; Без крыльев — кверху не летать, И в светлом червячке — светила На диво миру не казать. С тобой, милейшим мне на свете, Моим уделом дорожу; С тобой, куда ни погляжу, Везде и в каждом здесь предмете Я нову прелесть нахожу. Сойду ль с горы — древес густою Покрытый тенью теремок Сквозь наклоненный в свод лесок Усталого зовет к покою И смотрится в кристальный ток. Тут вечно царствует прохлада И освежает чувства, ум; А тихий, безумолкный шум Стремительного водопада Наводит сон средь сладких дум. Там двадцать вдруг колес вертятся; За кругом поспешает круг; Алмазы от блестящих дуг, Опалы, яхонты дождятся; Под ними клубом бьет жемчуг. Так призрак счастья движет страсти; Кружится ими целый свет; Догадлив, кто от них уйдет: Они все давят, рвут на части, Что им под жернов попадет. Пойдем, пока не вечереет, На ближний остров отдохнуть; К нему ведет покрытый путь, Куда и солнца луч не смеет Сквозь темны листья проскользнуть. Там сяду я под берест мшистый, Опершись на дебелый пень. Увы! не долго в жаркий день, Здесь будет верх его ветвистый Мне стлать гостеприимну тень. Уж он склонил чело на воду, Подмывши брега крутизну; Уж смотрит в мрачну глубину И скоро, в бурну непогоду, Вверх корнем ринется ко дну. Так в мире времени струями Все рушится средь вечной при; Так пали древни алтари; Так, с их престольными столпами, И царства пали и цари. Но скорбну чтоб рассеять думу, Отлогою стезей пойдем На окруженный лесом холм, Где отражает тень угрюму С зенита ярким Феб лучом. Я вижу скромную равнину С оградой пурпурных кустов: Там Флора, нежна мать лугов, Рассыпала свою корзину, Душистых полную цветов. Там дале, в области Помоны, Плоды деревья тяготят; За ними Вакхов вертоград, Где, сока нектарного полны, Янтарны гроздия блестят. Но можно ль все красы картинны, Всю прелесть их изобразить? Там дальность с небокругом слить, Стадами тут устлав долины, Златою жатвой опушить? Нет, нет; оставим труд напрасный. Уж солнце скрылось за горой; Уж над эфирной синевой Меж туч сверкают звезды ясны И зыблются в реке волной. Пора к семейству возвратиться, Под мой беседочный намет [689] , Где, зря оно померкший свет, Уж скукой начало томиться И моего возврата ждет. Всхожу на холм; луна златая На легком облаке всплыла И, верх текущего стекла, По голубым зыбям мелькая, Блестящий столп свой провела. О как сие мне место мило, Когда, во всей красе своей, Приходит спутница ночей Сливать с мечтой души унылой Воспоминанье светлых дней! Вдали зрю смесь полянок чистых И рощ, покрывших гор хребты; Пред мною нежных роз кусты, А под навесом древ ветвистых, Как мрамор, белые кресты. Благоговенье! — молчалива, Витийственна предметов речь Гласит: «Ты зришь твоих предтеч; Священна се господня нива: Ты должен сам на ней возлечь». Так; здесь и прах отца почтенный, И прах семи моих детей Сырою я покрыл землей; Близ них дерновый круг зеленый — Знак вечной храмины моей. Мир вам, друзья! — Ваш друг унылый Свиданья с вами скоро ждет; Уж скоро!.. Кто сюда придет, Над свежей, скромною могилой В чертах сих жизнь мою прочтет: «Капнист сей глыбою покрылся; Друг муз, друг родины он был; Отраду в том лишь находил, Что ей, как мог, служа, трудился, И только здесь он опочил».

685

Обуховка— имение Капниста в Полтавской губернии.

686

Потолок моего дома не блещет ни слоновой костью, ни золотом (лат.). — Ред.

687

Псёл— река на Украине, на берегу которой стоит Обуховка

688

Умеренности скромный храм. — Подразумевается дом Капниста.

689

Намет— крыша (диалект.)

1818

А. РАДИЩЕВ

Вольность [690]

Ода

1 О дар небес благословенный, Источник всех великих дел, О вольность, вольность, дар бесценный! Позволь, чтоб раб тебя воспел. Исполни сердце твоим жаром, В нем сильных мышц твоих ударом Во свет рабства тьму претвори. Да Брут [691] и Телль [692] еще проснутся, Седяй во власти [693] да смятутся От гласа твоего цари. 2 Я в свет исшел, и ты со мною; На мышцах нет моих заклеп; Свободною могу рукою Прияти данный в пищу хлеб. Стопы несу, где мне приятно; Тому внемлю, что мне понятно; Вещаю то, что мыслю я. Любить могу и быть любимым; Творя добро, могу быть чтимым; Закон мой - воля есть моя. 3 Но что ж претит моей свободе? Желаньям зрю везде предел; Возникла обща власть в народе, Соборный всех властей удел. Ей общество во всем послушно, Повсюду с ней единодушно; Для пользы общей нет препон. Во власти всех своей зрю долю, Свою творю, творя всех волю: Вот что есть в обществе закон. 4 В средине злачныя долины, Среди тягченных жатвой нив, Где нежны процветают крины, Средь мирных под сеньми олив, Паросска мрамора белее, [694] Яснейша дня лучей светлее, Стоит прозрачный всюду храм; Там жертва лжива не курится; Там надпись пламенная зрится: «Конец невинности бедам». 5 Оливной ветвию венчанно, На твердом камени седяй, Безжалостно и хладнонравно, Глухое божество, судяй, Белее снега во хламиде, И в неизменном всегда виде; Зерцало, меч, весы [695] пред ним. Тут истина стрежет десную, Тут правосудие - ошую: Се храм Закона ясно зрим. 6 Возводит строгие зеницы, Льет радость, трепет вкруг себя, Равно на все взирает лицы, Ни ненавидя, ни любя; Он лести чужд, лицеприятства, Породы, знатности, богатства, Гнушаясь жертвенныя тли; Родства не знает, ни приязни, Равно делит и мзду и казни; Он образ божий на земли. 7 И се чудовище ужасно, [696] Как гидра, сто имея глав, Умильно и в слезах всечасно, Но полны челюсти отрав, Земные власти попирает, Главою неба досязает, «Его отчизна там», - гласит. Призраки, тьму повсюду сеет, Обманывать и льстить умеет И слепо верить всем велит. 8 Покрывши разум темнотою И всюду вея ползкий яд [697] , Троякою обнес стеною Чувствительность природы чад; Повлек в ярем порабощенья, Облек их в броню заблужденья, Бояться истины велел. «Закон се божий», - царь вещает; «Обман святый, - мудрец взывает, - Народ давить что изобрел». 9 Воззрим мы в области обширны, Где тусклый трон стоит рабства, Градские власти нам все мирны, В царе зря образ божества. Власть царска веру сохраняет, Власть царску вера утверждает; Союзно общество гнетут: Одно сковать рассудок тщится, Другое волю стерть стремится; «На пользу общую», - рекут. 10 Покоя рабского под сенью Плодов златых не возрастет; Где всё ума претит стремленью, Великость там не прозябет. Там нивы запустеют тучны, Коса и серп там несподручны, В сохе уснет ленивый вол, Блестящий меч померкнет славы, Минервин храм стал обветшалый, Коварства сеть простерлась в дол. 11 Чело надменное вознесши, Схватив железный скипетр, царь, На громном троне властно севши, В народе зрит лишь подлу тварь. Живот и смерть в руке имея: «По воле, - рек, - щажу злодея; Я властию могу дарить; Где я смеюсь, там все смеется; Нахмурюсь грозно, все смятется; Живешь тогда, велю коль жить». 12 И мы внимаем хладнокровно, Как крови нашей алчный гад, Ругался всегда бесспорно, В веселы дни нам сеет ад. Вокруг престола все надменно Стоят коленопреклоненно. Но мститель, трепещи, грядет. Он молвит, вольность прорицая, - И се, молва от край до края, Глася свободу, протечет. 13 Возникнет рать повсюду бранна, Надежда всех вооружит; В крови мучителя венчанна Омыть свой стыд уж всяк спешит. Меч остр, я зрю, везде сверкает, В различных видах смерть летает Над гордою главой паря. Ликуйте, склепанны народы! Се право мщенное природы На плаху возвело царя. 14 И нощи се завесу лживой Со треском мощно разодрав, Кичливой власти и строптивой Огромный истукан поправ, Сковав сторучна исполина, Влечет его, как гражданина, К престолу, где народ воссел: «Преступник власти, мною данной! Вещай, злодей, мною венчанный, Против меня восстать как смел? 15 Тебя облек я во порфиру Равенство в обществе блюсти, Вдовицу призирать и сиру, От бед невинность чтоб спасти; Отцом ей быть чадолюбивым; Но мстителем непримиримым Пороку, лже и клевете; Заслуги честью награждати, Устройством зло предупреждати, Хранити нравы в чистоте. 16 Покрыл я море кораблями, Устроил пристани в брегах, Дабы сокровища торгами Текли с избытком в городах; Златая жатва чтоб бесслезна Была оратаю полезна; Он мог вещать бы за сохой: «Бразды своей я не наемник, На пажитях своих не пленник, Я благоденствую тобой. 17 Своих кровей я без пощады Гремящую воздвигнул рать; Я медны изваял громады, [698] Злодеев внешних чтоб карать; Тебе велел повиноваться, С тобою к славе устремляться; Для пользы всех мне можно все. Земные недра раздираю, Металл блестящий извлекаю На украшение твое. 18 Но ты, забыв мне клятву данну, Забыв, что я избрал тебя Себе в утеху быть венчанну, Возмнил, что ты господь - не я; Мечом мои расторг уставы, Безгласными поверг все правы, Стыдиться истине велел; Расчистил мерзостям дорогу. Взывать стал не ко мне, но к богу, А мной гнушаться восхотел. 19 Кровавым потом доставая Плод, кой я в пищу насадил, С тобою крохи разделяя, Своей натуги не щадил; Тебе сокровищей всех мало! На что ж, скажи, их недостало, Что рубище с меня сорвал? Дарить любимца, полна лести! Жену, чуждающуся чести! Иль злато богом ты признал? 20 В отличность знак изобретенный [699] Ты начал наглости дарить; В злодея меч мой изощренный [700] Ты стал невинности сулить; Сгружденные полки в защиту На брань ведешь ли знамениту За человечество карать? В кровавых борешься долинах, Дабы, упившися, в Афинах: «Ирой!» - зевав, могли сказать. 21 Злодей, злодеев всех лютейший! Превзыде зло твою главу. Преступник, изо всех первейший! Предстань, на суд тебя зову! Злодейства все скопил в едино, Да ни едина прейдет мимо Тебя из казней, супостат! В меня дерзнул острить ты жало! Единой смерти за то мало - Умри! умри же ты стократ!» 22 Великий муж, коварства полный, Ханжа, и льстец, и святотать! Един ты в свет столь благотворный Пример великий мог подать. Я чту, Кромвель [701] , в тебе злодея, Что, власть в руке своей имея, Ты твердь свободы сокрушил; Но научил ты в род и роды, Как могут мстить себя народы: Ты Карла на суде казнил. 23 Внезапу вихри восшумели, Прервав спокойство тихих вод, Свободы гласы так взгремели, На вече весь течет народ, Престол чугунный разрушает, Самсон [702] , как древле, сотрясает Исполненный коварств чертог, Законом строит твердь природы. [703] Велик, велик ты, дух свободы, Зиждителей, как сам есть бог! 24 И дал превыспренно стремленье Скривленному рассудку лжей; Внезапу

мощно потрясенье Поверх земли уж зрится всей; В неведомы страны отважно Летит Колумб чрез поле влажно; Но чудо Галилей творить Возмог, [704] протекши пустотою, Зиждительной своей рукою Светило дневно утвердить. 25 Так дух свободы, разоряя Вознесшийся неволи гнет, В градах и селах пролетая, К величию он всех зовет, Живит, родит и созидает, Препоны на пути не знает, Вождаем мужеством в стезях; Нетрепетно с ним разум мыслит, И слово собственностью числит, Невежства чтоб развеять прах. 26 Под древом, зноем упоенный, Господне стадо пастырь пас; Вдруг новым светом озаренный, Вспрянув, свободы слышит глас; На стадо зверь, он видит, мчится, На бой с ним ревностно стремится. Не чуждый вождь брежет свое; О стаде сердце не радело, Как чуждо было, не жалело; Но ныне, ныне ты мое. 27 Господню волю исполняя, До встока солнца на полях, Скупую ниву раздирая, Волы томились на браздах; Как мачеха к чуждоутробным Исходит с видом всегда злобным, Рабам так нива мзду дает. Но дух свободы ниву греет, Бесслезно поле вдруг тучнеет; Себе всяк сеет, себе жнет. 28 Исполнив круг дневной работы, Свободный муж домой спешит; Невинно сердце - без заботы В объятиях супружних спит; Не господа рукой надменной, Ему для казни подаренной, Невинных жертв чтоб размножал; Любовию вождаем нежной, На сердце брак воздвиг надежный, Помощницу себе избрал. 29 Он любит, и любим он ею; Труды - веселье, пот - роса, Что жизненностию своею Плодит луга, поля, леса, Вершин блаженства достигают, Горячность их плодом стягчают Всещедра бога; в просторе Безбедны дойдут до кончины, Не зная алчной десятины, Птенцов что кормит в наготе. 30 Воззри на беспредельно поле, Где стерта зверства рать стоит: Не скот тут согнан поневоле, Не жребий мужество дарит, Не груда правильно стремится, Вождем тут воин каждый зрится, Кончины славной ищет он. О воин непоколебимый, Ты есть и был непобедимый, Твой вождь - свобода, Вашингтон [705] ! 31 Двулична бога храм закрылся, [706] Свирепство всяк с себя сложил, Се бог торжеств средь нас явился И в рог веселья вострубил. Стекаются тут громки лики, Не видят грозного владыки, Закон веселью кой дает; Свободы зрится тут держава; Награда ей едина слава. Во храм бессмертья что ведет. 32 Сплетясь веселым хороводом, Различия надменность сняв, Се паки под лазурным сводом Естественный встает устав; Погрязла в тине властна скверность; Едина личная отменность Венец возможет восхитить; Но не пристрастию державну, Лишь опытностью старцу славну, Его довлеет подарить. 33 Венец, Пиндару возложенный, Художества соткан рукой; Венец, наукой соплетенный, Носим Невтоновой [707] главой; Таков, себе когда мечтая, На крыльях разума взлетая, Дух бодр и тверд возможет вся; По всей вселенной пронесется; Миров до края вознесется: Предмет его суть мы, не я. 34 Но страсти, изощряя злобу, Враждебный пламенник стрясут; Кинжал вонзить себе в утробу Народы пагубно влекут; Отца на сына воздвигают, Союзы бранны раздирают, В сердца граждан лиют боязнь; Рождается несытна власти Алчба, зиждущая напасти, Что обществу устроить казнь. 35 Крутится вихрем громоносным, Одевшись облаком густым, Светилом озарясь поносным, Сияньем яд прикрыт святым. Зовя, прельщая, угрожая Иль казнь, иль мзду ниспосылая - Се меч, се злато: избирай! И, сев на камени ехидны, Лестей облек в взор миловидный, Шлет молнию из края в край. 36 Так Марий [708] , Сулла [709] , возмутивши Спокойство шаткое римлян, В сердцах пороки возродивши, В наемну рать вместил граждан, Ругаяся всем, что есть свято, И то, что не было отнято, У римлян откупить возмог; Весы златые мзды позорной, Предательству, убийству сродной, Воздвиг нечестья средь чертог. 37 И се, скончав граждански брани, И свет коварством обольстив, На небо простирая длани, Тревожну вольность усыпив, Чугунный скиптр обвил цветами, Народы мнили - правят сами, Но Август выю их давил; Прикрыл хоть зверство добротою, Вождаем мягкою душою: Но царь когда бесстрастен был! 38 Сей был и есть закон природы, Неизменимый никогда, Ему подвластны все народы, Незримо правит он всегда: Мучительство, стряся пределы, Отравы полны свои стрелы В себя, не ведая, вонзит; Равенство казнию восставит; Едину власть, вселясь, раздавит; Обидой право обновит. 39 Дойдешь до меты совершенство, В стезях препоны прескочив, В сожитии найдешь блаженство, Несчастных жребий облегчив, И паче солнца возблистаешь, О вольность, вольность! да скончаешь Со вечностью ты свой полет; Но корень благ твой истощится, Свобода в наглость превратится И власти под ярмом падет. 40 Да не дивимся превращенью, Которое мы в свете зрим; Всеобщему вослед стремленью Некосненно стремглав бежим. Огонь в связи со влагой спорит, Стихия в нас стихию борет, Начало тленьем тщится дать; Прекраснейше в миру творенье В веселии начнет рожденье На то, чтоб только умирать. 41 О вы! счастливые народы, Где случай вольность даровал! Блюдите дар благой природы, В сердцах что вечный начертал. Се хлябь разверстая, цветами Усыпанная, под ногами У вас готова вас сглотить. Не забывай ни на минуту, Что крепость сил в немощность люту, Что свет во тьму льзя претворить. 42 К тебе душа моя вспаленна, К тебе, словутая страна [710] , Стремится, гнетом где согбенна Лежала вольность попрана; Ликуешь ты! а мы здесь страждем! Того ж, того ж и мы все жаждем; Пример твой мету обнажил. Твоей я славе непричастен - Позволь, коль дух мой неподвластен, Чтоб брег твой пепл хотя мой скрыл! 43 Но нет! где рок судил родиться, Да будет там и дням предел; Да хладный прах мой осенится Величеством, что днесь я пел; Да юноша, взалкавый славы, Пришед на гроб мой обветшалый, Дабы со чувствием вещал: «Под игом власти, сей рожденный, Нося оковы позлащенны, Нам вольность первый прорицал». 44 И будет, вслед гремящей славы Направя бодрственно полет, На запад, юг, восток державы Своей ширить предел; но нет Тебе предела ниотколе, В счастливой ты ликуя доле, Где ты явишься, там твой трон. Отечество мое драгое, На чреслах пояс сил в покое, В окрестность ты даешь закон. 45 Но дале чем источник власти, Слабее членов тем союз, Между собой все чужды части, Всех тяжесть ощущает уз. Лучу, истекшу от светила, Сопутствует и блеск и сила; В пространстве - он теряет мощь; В ключе - хотя не угасает, Но бег его ослабевает; Ползущего глотает нощь. 46 В тебе, когда союз прервется, Стончает мнений крепка власть; Когда закона твердь шатнется, Блюсти всяк будет свою часть; Тогда, растерзанно мгновенно, Тогда сложенье твое бренно, Содрогшись внутренне, падет, Но праха вихри не коснутся, Животны семена проснутся, Затускло солнце вновь даст свет. 47 Из недр развалины огромной, Среди огней, кровавых рек, Средь глада, зверства, язвы томной, Что лютый дух властей возжег, - Возникнут малые светила; Незыблемы свои кормила Украсят дружества венцом, На пользу всех ладью направят И волка хищного задавят, Что чтил слепец своим отцом. 48 Но не пришла еще година, Не совершилися судьбы; Вдали, вдали еще кончина, Когда иссякнут все беды, Встрещат заклепы тяжкой ночи; Упруга власть, собрав все мочи, Вкатяся, где потщится пасть, Да грузным махом всё раздавит, И стражу к словеси приставит, Да будет горшая напасть. 49 Влача оков несносно бремя, В вертепе плача возревет (Приидет вожделенно время), На небо смертность воззовет; Направленна к стези свободой, Десную ополча природой, Качнется в дол - и страх пред ней; Тогда всех сил властей сложенье Развеется в одно мгновенье. О день избраннейший всех дней! 50 Мне слышится уж глас природы, Начальный глас, глас божества, Трясутся вечна мрака своды, Се миг рожденья вещества. Се медленно и в стройном чине Грядет зиждитель воедине - Рек - яркий свет пустил свой луч, И, ложный плена скиптр поправши, Сгущенную тьму разогнавши, Блестящий день родил из туч.

690

Вольность. — Была с пропусками напечатана в книге «Путешествие из Петербурга в Москву». Рукопись оды не сохранилась. Полный текст оды был подготовлен к изданию в «Собрании оставшихся сочинений покойного А. Н. Радищева» (1807–1811) сыновьями писателя (в редакции, отличающейся от текста «Путешествия»). Эта же полная редакция с небольшими разночтениями представлена в трех сохранившихся рукописных списках (неавторизованных).

691

БрутМарк Юний (85–42 гг. до н. э.) — римский республиканец, убийца императора Юлия Цезаря.

692

ТельВильгельм (XIV в.) — швейцарский народный герой, борец против австрийского ига.

693

…седяй во власти— сидящие у власти, то есть правящие.

694

Паросска мрамора белее… — На острове Парос греки добывали мрамор высокого качества.

695

Зерцало, меч, весы— символы правосудия.

696

И се чудовище ужасно… — Имеется в виду церковь.

697

Ползкий яд— змеиный яд (полоз — большая змея).

698

Я медны изваял громады… — то есть я изготовил пушки.

699

В отличностъ знак изобретенный… — Знаки отличия: ордена, медали и т. п.

700

Изощренный— острый, отточенный.

701

КромвельОливер (1599–1658) — деятель английской буржуазной революции XVII века. Вынес смертный приговор английскому королю Карлу I. После победы революции установил единоличную диктатуру, объявив себя лордом-протектором.

702

Самсон— силач, который руками разрушил дом своих врагов, ослепивших его, и похоронил их вместе с собою под обломками (библ.).

703

Законом строит твердь природы… — государство, построенное на основе законов природы.

704

Но чудо Галилей творить возмог…и далее. — Речь идет об открытии Галилеем телескопа и о поддержке им учения Коперника.

705

ВашингтонДжордж (1732–1799) — главнокомандующий американской армией во время войны за независимость в Северной Америке (1775–1783). Первый президент США.

706

Двулична бога храм закрылся… — римское божество, двуликий Янус, двери храма которого открывались во время войны.

707

Невтоновой— то есть Ньютоновой.

708

МарийГай (ок. 157—86 гг. до н. э.) — римский полководец и политический деятель. Опираясь на войска, боролся за верховную власть в Римской республике.

709

СуллаЛуций Корнелий (138—78 гг. до н. э.) — римский полководец и политический деятель. Удачливый соперник Мария на политическом поприще, бессрочный диктатор.

710

К тебе, словутая страна… — к тебе, Америка.

1781-1783

«Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?..» [711]

Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?
– Я тот же, что и был и буду весь мой век: Не скот, не дерево, не раб, но человек! Дорогу проложить, где не бывало следу, Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах, Чувствительным сердцам и истине я в страх В острог Илимский еду.

711

«Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?..».— В рукописном сборнике 1792 года помещено под названием: «Ответ г-на Радищева, во время проезда его через Тобольск, любопытствующему узнать о нем».

1790-1791

Журавли [712]

Басня

Осень листы ощипала с дерев, Иней седой на траву упадал, Стадо тогда журавлей собралося, Чтоб прелететь в теплу, дальну страну, За море жить. Один бедный журавль, Нем и уныл, пригорюнясь сидел: Ногу стрелой перешиб ему ловчий. Радостной крик журавлей он не множит; Бодрые братья смеялись над ним. «Я не виновен, что я охромел, Нашему царству, как вы, помогал. Вам надо мной хохотать бы не должно, Ни презирать, видя бедство мое. Как мне лететь? Отымает возможность, Мужество, силу претяжка болезнь. Волны, несчастному, будут мне гробом. Ах, для чего не пресек моей жизни Ярый ловец!» - Между тем веет ветр, Стадо взвилося и скорым полетом За море вмиг прелететь поспешает. Бедной больной назади остается; Часто на листьях, плывущих в водах, Он отдыхает, горюет и стонет; Грусть и болезнь в нем все сердце снедают. Мешкав он много, летя помаленьку, Землю узрел, вожделенну душою, Ясное небо и тихую пристань. Тут всемогущий болезнь излечил, Дал жить в блаженстве в награду трудов; Многи ж насмешники в воду упали. О вы, стенящие под тяжкою рукою Злосчастия и бед! Исполнены тоскою, Клянете жизнь и свет; Любители добра, ужель надежды нет? Мужайтесь, бодрствуйте и смело протекайте Сей краткой жизни путь. На он-пол [713] поспешайте: Там лучшая страна, там мир вовек живет, Там юность вечная, блаженство там вас ждет.

712

Журавли. — Перевод стихотворения Эвальда Христиана фон Клевета (1715–1759) «Der gel"ahmte Kranich» (1757). Написано после возвращения из Сибири. Пушкин писал, что это стихотворение вернее назвать элегией, а не басней.

713

На он-пол— на другую сторону, на другой берег.

Конец 1790-х годов

Осьмнадцатое столетие

Урна времян часы изливает каплям подобно: Капли в ручьи собрались; в реки ручьи возросли И на дальнейшем брегу изливают пенистые волны Вечности в море; а там нет ни предел, ни брегов; Не возвышался там остров, ни дна там лот не находит; Веки в него протекли, в нем исчезает их след. Но, знаменито вовеки своею кровавой струею, С звуками грома течет наше столетье туда; И сокрушил наконец корабль, надежды несущий, Пристани близок уже, в водоворот поглощен, Счастие, и добродетель, и вольность пожрал омут ярый, Зри, восплывают еще страшны обломки в струе. Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро, Будешь проклято вовек, ввек удивлением всех. Крови - в твоей колыбели, припевание - громы сраженьев; Ах, омоченно в крови, ты ниспадаешь во гроб; Но зри, две вознеслися скалы во среде струй кровавых: Екатерина и Петр, вечности чада! и росс. Мрачные тени созади, впреди их солнце; Блеск лучезарный его твердой скалой отражен. Там многотысячнолетны растаяли льды заблужденья, Но зри, стоит еще там льдяный хребет, теремясь; Так и они - се воля господня - исчезнут растая, Да человечество в хлябь льдяну, трясясь, не падет. О незабвенно столетие! радостным смертным даруешь Истину, вольность и свет, ясно созвездье вовек; - Мудрости смертных столпы разрушив, ты их паки создало; Царства погибли тобой, как раздробленный корабль; Царства ты зиждешь; они расцветут и низринутся паки; Смертный что зиждет, все то рушится, будет все прах. Но ты творец было мысли; они ж суть творения бога; И не погибнут они, хотя бы гибла земля; Смело счастливой рукою завесу творенья возвеяв, Скрыту природу сглядев в дальном таилище дел, Из океана возникли новы народы и земли, Нощи глубокой из недр новы металлы тобой. Ты исчисляешь светила, как пастырь играющих агнцев; Нитью вождения вспять ты призываешь комет; [714] Луч рассечен тобой света; [715] ты новые солнца воззвало; Новы луны изо тьмы дальной воззвало пред нас; Ты побудило упряму природу к рожденью чад новых; Даже летучи пары ты заключило в ярем; Молнью небесну сманило во узы железны на землю И на воздушных крылах [716] смертных на небо взнесло. Мужественно сокрушило железны ты двери призраков, Идолов свергло к земле, что мир на земле почитал. Узы прервало, что дух наш тягчили, да к истинам новым Молньей крылатой парит, глубже и глубже стремясь. Мощно, велико ты было, столетье! дух веков прежних Пал пред твоим алтарем ниц и безмолвен, дивясь, Но твоих сил недостало к изгнанию всех духов ада, Брызжущих пламенный яд чрез многотысящный век, Их недостало на бешенство, ярость, железной ногою Что подавляют цветы счастья и мудрости в нас. Кровью на жертвеннике еще хищности смертны багрятся, И человек претворен в люта тигра еще. Пламенник браней, зри, мычется там на горах и на нивах, В мирных долинах, в лугах, мычется в бурной волне. Зри их сопутников черных!
– ужасны!.. идут - ах! идут, зри, (Яко ночные мечты) лютости, буйства, глад, мор!
– Иль невозвратен навек мир, дающий блаженство народам? Или погрязнет еще, ах, человечество глубже?
– Из недр гроба столетия глас утешенья изыде: Срини отчаяние! смертный, надейся, бог жив. Кто духу бурь повелел истязати бунтующи волны, Времени держит еще цепь тот всесильной рукой: Смертных дух бурь не развеет, зане суть лишь твари дневные, Солнца на всходе цветут, блекнут с закатом они; Вечна едина премудрость. Победа ее увенчает, После тревог воззовет, смертных достойной… Утро столетия нова кроваво еще нам явилось, Но уже гонит свет дня нощи угрюмую тьму; Выше и выше лети ко солнцу, орел ты российский, Свет ты на землю снеси, молньи смертельны оставь. Мир, суд правды, истина, вольность лиются от трона, Екатериной, Петром вздвигнут, чтоб счастлив был росс. Петр и ты, Екатерина! дух ваш живет еще с нами. Зрите на новый вы век, зрите Россию свою. Гений хранитель всегда, Александр, будь у нас…

714

Нитью вождения вспять ты призываешь комет… — ты рассчитываешь время обращенья комет.

715

Луч рассечен тобой света… — Речь идет об изучении спектра.

716

…на воздушных крылах— на воздушном шаре.

1801

Сафические строфы [717]

Ночь была прохладная, светло в небе Звезды блещут, тихо источник льется, Ветры нежно веют, шумят листами Тополы белы. Ты клялася верною быть вовеки, Мне богиню нощи [718] дала порукой; Север хладный дунул один раз крепче, - Клятва исчезла.

717

Сафические строфы. — Вольный период 15-го эпода Горация. Название строф — по имени греческой поэтессы Сафо (Сапфо), жившей в конце VII — первой половине VI века до н. э.

718

Мне богиню нощи… — Селену, луну.

Ах! почто быть клятвопреступной!.. Лучше Будь всегда жестока, то легче будет Сердцу. Ты, маня лишь взаимной страстью, Ввергла в погибель. Жизнь прерви, о рок! рок суровый, лютый, Иль вдохни ей верной быть в клятве данной. Будь блаженна, если ты можешь только Быть без любови.

1801

Н. ЛЬВОВ