Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие

Коллектив авторов

Изменения в сознании героя и перемены в жизни страны снова фиксируются через лексику, появляются конструкции, характеризующие «послеоттепельные» времена: «дать партийную оценку», «закручивание гаек», «Хрущев на выставке нес художников матом», «будет приниматься резолюция с осуждением оторвавшихся от народа и угождающих американцам художников, поэтов и писателей», «дело врачей новое устроят». За неявку героя на собрание по осуждению книги И. Эренбурга «Люди. Годы. Жизнь» ему объявят строгий выговор, пригрозят исключением из института. От неурядиц, преследующего его постоянного страха герой спасается «бегством» в армию.

Первые две книги романа подготавливают будущее героя. Третья книга, как

и «Пролог», подчеркивающая, что «все уже ясно и кажется, что по-другому и не могло случиться», выявляет итоги, осознанные героем, выводит и оценивает происшедшее с ним. В отличие от первых двух книг, в которых повествование ведется от лица автора, в третьей книге повествование организуется от лица героя. Его размышления четко формулируются: «Я же хочу… понять, на каком повороте вырывается вперед и уходит, увеличивая отрыв, будущий победитель, – и когда переворачивается и, разбрасывая комья, летит кверху тормашками в огне и грохоте».

Выявлению доминантных идей романа способствует интересно разработанная, сложная система образов. Здесь и персонажи из прошлого героя, и сегодняшние компаньоны по фирме, все они были в жизни героя и исчезли, кто умер, кто уехал за границу.

Эпилог романа, как и пролог, носит емкое название «Дом престарелых». Рядом с героем остается жена Нина, которую он заставлял страдать, неоднократно предавал, изменяя ей и которая уже много лет с ним не разговаривает, а когда-то выстрелила в него и чуть не убила. Подобные сложные ходы характерны для прозы А. Кабакова, они усиливаются риторическими конструкциями и модальностью: «Даже, если она знала, в кого целится, это не имеет значения, думает Салтыков. Ничего уже не имеет значения, просто сидим вместе, глядя в ночь. Сидят два старика, вот и все. Хорошая была жизнь?»

Структуированность прозы А. Кабакова выразилась и в емких, контекстуально насыщенных эпиграфах. Они указывают на тему и подчеркивают главную идею романов. Эпиграф из И. Бунина позволяет писателю точнее и выразительнее расставить смысловые акценты. Лейтмотив жизни и правильного ее течения служит и косвенной оценкой поведения героя. Отметим использование инверсии и повторов, усиливающих повествовательную динамику.

В целом поэтика книг А. Кабакова насыщенная. В них, как и в повести «Золотая наша Железка» любимого им В. Аксенова, относимого к учителям, постоянно звучит музыка, действие происходит на фоне звучащих песен и популярных джазовых мелодий тех лет. Музыкальную составляющую текстов создают повторы, инверсии и модальные конструкции.

Очевиден и контаминационный характер произведений А. Кабакова: вводятся отдельные признаки триллера, элементы мифов, приключенческого и авантюрного романов, анекдоты. Это задает динамику сюжета, описаний всевозможных приключений, организации напряженных ситуаций, ожидания внезапного разрешения конфликта или поворота событий. Следовательно, можно говорить и о наличии игрового начала.

Структура произведений получается сложной, многоплановой, включается множество сюжетных линий и вводятся разнообразные мотивы (жизни, смерти, предназначения человека, его судьбы, воздаяния, милосердия). Особое внимание писатель уделяет языку, наряду с литературным языком используя городской сленг, разговорную лексику, профессиональный жаргон. Палитру его прозы во многом освежает цитирование других авторов, привнесение поэзии на страницы книг, стилизация под Пушкина, Лермонтова. Встречаются и ритмизованные части.

Интертекстуальность является одной из особенностей прозы А. Кабакова. Так, в новелле «Ходок» воссоздается сюжет «Каменного гостя» Пушкина в современных реалиях, дополняемый мотивом «хитрого беса». Конец автор стилизует под заключительные строки пушкинской драмы. Только вместо стука в дверь и

появления статуи Командора в сцене свидания «голых» Анны и «ходока Иванова» зазвонит телефон и «ходок» не уйдет от возмездия:

«Тут телефон и зазвонил (…) Не бери, – сказала Анна, увидав, как он протягивает руку к телефону, – кто может нам звонить так поздно ночью? – / И правда, кто? Не муж ли твой покойный / решил со мной поговорить о нашей /дальнейшей жизни здесь, в его квартире? (…) Он, видно, думает, что даже после смерти /меня он сможет снова посадить?

Вот хрен ему! (Берет трубку, слушает и падает замертво).

Очевидно соединение парафраза стихотворения К. Чуковского («У меня зазвонил телефон.») и элементов «страшной истории». Построение на диалоге и разговорных конструкциях позволяет сымитировать беседу героев.

Возможно, склонность писателя к драматургическим приемам и явно сериальный характер последнего романа «Все поправимо» заставили его задуматься о будущем литературы. Он полагает, что, скорее всего, наступит время не книги, а театра (точнее сцены) и кино. Поэтому и решил написать пьесу, готовящуюся к постановке в театре М. Розовского.

Несмотря на публицистическую обнаженность отдельных высказываний писателя, каждое его произведение побуждает читателя к более глубокой самооценке, чуткому отношению к окружающим, умению ценить подлинное и отличать истинное от ложного. «Оттого и все наши несчастья, что все ищем чего-то, а теряем последнее, что было» – таково мудрое предостережение писателя.

В.С. Маканин (р. 1937)

В литературу Владимир Семенович Маканин вошел в 1966 г. романом «Прямая линия» и был сразу же зачислен тогдашними критиками в представители так называемой исповедальной прозы, типичной для шестидесятников. Это была своеобразная исповедь молодого романтика, ориентирующего свой путь на мировую гармонию будущего, что вписывалось в стандарт той поры. Затем на целое десятилетие писатель выпал из литературного процесса – вплоть до рубежа 70-80-х годов, когда вышли новые повести «Портрет и вокруг» (1978) и «Предтеча» (1982). С ними он вошел в ряд писателей-сверстников, названных «поколением сорокалетних». Кроме В. Маканина, к ним относят А. Кима, Р. Киреева, А. Курчаткина. Прямой предшественницей «прозы сорокалетних» считается «городская проза» Ю. Трифонова.

Проза В. Маканина 1980-х годов («Антилидер», 1980; «Голоса», 1982; «Человек свиты», 1982; «Предтеча», 1982; «Где сходилось небо с холмами», 1984; «Один и одна», 1987; «Утрата», 1987; «Отставший», 1987) вызвала ожесточенную полемику среди критиков. Одни обвиняли писателя в отступлении от принципов гуманизма, в издевательстве над такими основами человеческого бытия, как любовь, верность, взаимопомощь; и даже в отсутствии четко выраженной авторской позиции. Другие говорили о его зоркости, умении видеть диалектику души человека ХХ столетия, отмечали наличие экзистенциальных мотивов.

Уже в ранних произведениях писатель ставит вопрос о соотнесенности человека и судьбы. Позже, в повести «Лаз», он сформулирует его так: «Меняет ли человек жизнь и себя? Или это существо, которое дергается туда-сюда в своих поисках потому только, что не вполне нашло свою биологическую нишу».

За обыденным течением жизни В. Маканин видит суровое Бытие. В этом смысле характерен рассказ «Ключарев и Алимушкин». Начав его с притчи – беседы человека с Богом на тему «почему одним все, другим – ничего», и вложив в уста создателя мира весьма неопределенный ответ «Потому, что счастья мало», – писатель замечает: «Но тут важны подробности.» и как бы переводит рассказ в бытовой план, обозначив притчевым зачином философскую направленность повествования.