Русская тайна. Откуда пришел князь Рюрик?
Шрифт:
Чтобы локализовать их прародину, приведем филолого-экологическую экспертизу. Происхождение ключевых северо-германских племен устанавливается по имени одного из них: «датчане – от Danmork, «еловый лес», как именовалась древними скандинавами восточная половина Скандинавского полуострова, откуда пришли в Зеландию и в Ютландию многие племена, и среди них одно сохранило название «даны»… Dansk tunga означает, вопреки общепринятому мнению, не «датский язык» (за таким переводом скрывается истинная этимология), а «язык обитателей еловых лесов», т. е. всех скандинавов древности и эпохи викингов» (Анохин Г.И. Системы личных…).
Еще одним определяющим признаком является германское название не только ельника, но леса вообще «forest». Это слово легко соотносится с названием на том же языке сосны и пихты – «fohre». Совершенно очевидно, что предки нынешних немцев (англосаксов и т. п.) называли лес по наиболее характерному виду деревьев. Удивительно, но такой же факт встречается в некоторых уральских языках, например удмуртском, где nules – лес происходит от nil-pu – пихта (см. Напольских, с. 129). Не следует, конечно, из этого, что предки немцев и удмуртов жили по соседству – тем более что названия одного и того же дерева звучат у них совершенно по-разному. Народ уральского корня можно смело привязать к европейскому Среднему и Северному Уралу (который В.В. Напольских считает западной границей прародины угро-финнов, локализуемой им в основном в Сибири). Пихта (Abies sibirica) там весьма распространенное дерево.
В Западной Европе сплошные пихтовые (Abies alba, Pinus abies) леса встречаются сейчас и встречались в последние несколько тысячелетий лишь в ее северной части – в основном в Скандинавии. Т. е. Abies alba, а тем более сосна (Pinus sylvestris) встречается и гораздо южнее, но все же там преобладают широколиственные леса – если бы они были родной средой для германцев, название леса бы звучало на их языке скорее производным от «дуба», «бука», «граба» и т. д.
Что касается точек соприкосновения германцев с народами уральского корня, то, впрочем, оно не ограничивалось общей любовью к хвойным лесам. По мнению ряда современных европейских ученых (Страде, К. Виик, А. Кюннап и пр.) германская ветвь индоевропейцев до того тесно общалась с финно-уграми, что восприняла некоторые фонетические особенности их наречий. А.Г. Кузьмин полагал, что германцы заимствовали у народов уральского корня и многие элементы антропонимики (например, ключевые форманты имен: Gunn, Ing, возможно, Hilde) и не только, отмечая, например, у фризов серьезную уральскую примесь. Вопрос: когда это произошло и при каких обстоятельствах? Некоторые считают, что еще в начале неолита, когда, дескать, северные идоевропейцы стали продвигаться в ареал своих соседей. Но для этого придется признать финно-угров автохтонами Северной Европы, для чего, как мы видели, мало оснований. Скорее, речь идет, наоборот, о периоде движения этих самых «автохтонов» со своей реальной уральско-сибирской прародины через Северную Россию в Фенноскандию, в периоде достаточно позднем, когда, с одной стороны, германские языки уже окончательно обособились от остального и.-е. массива, а с другой – появились археологические свидетельства [34] присутствия северо-западных финно-угров на местах их нынешнего обитания. Видимо, речь идет о контактах периода бронзового – начала железного века в том же регионе, где позже Иордан зафиксирует племена как германского, так и уральского корня – в Скандинавии.
34
Правда, небесспорные – часть исследователей считает недоказанным тезис о принадлежности племен культур текстильной (сетчатой) керамики к финно-угорскому кругу.
Однако есть обстоятельства, указывающие на то, что германцы обитали в «горниле всех народов» еще до появления там уральских народов! Прежде всего, это очевидные следы тесных контактов первых с предками саамов, говорившими на специфическом северном языке нефинского, а возможно даже индоевропейского корня. Исследователь кольских диалектов Г.М. Керт насчитывает 63 заимствования в саамском из германского, произведенные до 700 г. до н. э. Так, саам, ros’s (лошадь) соответствует др. – герм, hrossa в том же значении, aks (топор) – oakse. И т. д. Напоследок – к вопросу об обитателях еловых и пихтовых лесов – добавим, что саамское murr (дерево) подозрительно похоже на готское название еще одного северного дерева – лиственницы – madra.
Возвращаясь к теме «следов на воде», нельзя не отметить и факт отсутствия в германских языках древнего названия моря. Основа mar, mer которая в большинстве других арийских наречиях имело значение «море» (реже «залив» или, в крайнем случае, «озеро»), в германских аналогах этой лексемы, приводимых М. Фасмером означает «болото». Это может означать, что «обитатели еловых лесов» жили где-то не на побережье, а в глубине северного полуострова.
Подавляющее большинство исследователей считают именно пратохарские диалекты первыми, отделившимися от индоевропейской общности. Лингвисты вычислили и примерную дату этого отделения – первая половина III тысячелетия до н. э. Но утверждению этого сейчас малооспариваемого тезиса предшествовали многие годы открытий и сомнений.
Уже вскоре после дешифровки немцами Э. Зигом и В. Зиглингом в начале XX в. некоторых памятников древней письменности из Центральной Азии, стало ясно, что они написаны на неизвестном и.-е. языке. Точнее, на двух языках, или ярко выраженных диалектах, названных позже тохарскими А и В. Первооткрыватель этой письменности Зиг, правда, обнаружил, что в некоторых документах язык А вроде бы называется «арси», и на нем говорил «народ арси» [35] , но такое определение оставили, как спорное.
35
Как уже отмечено в начале, этноним очевидно сходный с однотипными этно– и антропонимами других и.-е. народов.
«Тохары», «тугри», thagowroi – такое название установилось у среднеазиатских народов для кочевых племен, во II в. до н. э. захвативших эллинистическую Бактрию и создавшему там ряд собственных государств, получивших общее название Тохаристан. В память об этом одна из провинций на севере Афганистана до сих пор называется Тахар. Считается, что эти древние племена сыграли большую роль и в создании затем знаменитого Кушанского царства.
Письменность тохары заимствовали вместе с буддизмом у индусов (алфавит «брахми»), и не раньше IV века н. э. Поэтому более ранние детали их языкового развития неизвестны, как и многое из их истории. Из других источников выяснилось, что в Бактрию тохары проникли с севера, из района Сырдарьи. В свою очередь туда, они попали, по-видимому, из Синьцзяна в Западном Китае. Древние китайские летописи сообщали, что этот район вплоть до Западной Монголии когда-то заселялся племенем «юэчжи» (такова современная огласовка двух иероглифов, которые в древности могли звучать совсем по-другому).
«Юэчжи» некогда были сильным племенем, которое сообща могло выставить до 100 тысяч воинов. Они контролировали большинство оазисов в Западном Китае, включая нынешний район Урумчи. Им подчинялась часть хуннов, еще в конце III в. до н. э. присылавших заложником в ставку главного из вождей «юэчжи» сына своего хана (тогда – типичный признак «вассальной зависимости»).
Однако в 203 г. до н. э. хунны, вытесненные китайскими полководцами с благодатных пастбищ Ордоса, объединились и начали войну и на западе на востоке. Общая численность хуннских войск достигала 400 тысяч человек, и против этих сил не мог устоять никто (даже и китайцы в результате вынуждены были перейти от наступления к обороне и начать строительство Великой стены). В первой половине II в. до н. э. юэчжи были разбиты (по преданию, хуннский предводитель Лаошан сделал из черепа вождя поверженных противников кубок). Одна, меньшая часть («малые юэчжи») вынуждена была перекочевать на юг, в горы Наньшань. Другая, большая часть или подчинилась гуннам, или отошла на запад, где попала под власть усуней. Вероятно, именно эта группа, позже двинувшаяся в Бактрию, и стала называться тохарами (у китайцев – «tuolo»). Часть тохаров оставалась северо-восточнее, в оазисах Яркенда, пока, где-то к XI веку, не была ассимилирована уйгурами.
Тохарские языки, известные по открытым памятникам письменности V–X вв., оказались в лингвистическом отношении сенсацией. Один из индийских исследователей даже написал, что «открытие этого изолированного, но вместе с тем древнего и крайне архаичного языка на окраине индоевропейского мира вновь заставляет размещать прародину индоевропейцев там, где ее расположение было отвергнуто – в Центральной Азии». Внимательное изучение языков А и В, однако привело к выводу, что они не просто архаичны, но при этом более близки языкам западноевропейским, чем восточно-«арийским» индо-иранским наречиям (в частности, по упомянутому «числовому» признаку, тохарские языки – «кентумные», в отличие от «сатемных» иранских). И это притом, что в течении тысячелетий тохары граничили с иранскими племенами в Центральной Азии, и на протяжении последних веков своего существования находились под сильным влиянием культуры Индии.
В этой связи принципиальным становится вопрос, где находилась прародина тохарских языков, ибо по ее локализации можно судить и о прародине родственных им западноевропейских наречий. Соответствующий языковый анализ дал любопытные результаты. Во-первых, тохарские заимствования обнаружены в саамском и наоборот (Гамкрелидзе…, т. II, с. 937), что подразумевает контакты с районом Финского залива, который представлял, судя по гидронимическим данным, древнюю южную границу расселения саамов.
«Общие явления объединяют тохарский язык с балтийским и славянским, – писал немецкий ученый В. Порциг, – …кроме того, особые связи имеются у тохарского языка с германскими и одновременно с греческим – связи, к которым балтийский и славянский языки не имеют отношения… Тем самым определяются относительные и абсолютные координаты места возникновения тохарского языка: оно находится вблизи от германо-балто-славянского пространства, в области рек, впадающих в Балтийское море» (Порциг В., 1964, с. 315–316).