Русская весна
Шрифт:
После обеда Бобби посвятили в здешние правила. В доме постоянно живут четырнадцать человек, и раз в две недели каждый отвечает за кормежку. Раз в две недели каждый должен прибрать в гостиной и холлах. Раз в две недели – мыть туалеты и ванные. То же – с мытьем посуды, а поскольку он здесь новичок, начать можно с сегодняшнего дня. После чего он может присоединиться к играющим в покер.
Бобби посчитал все это справедливым и необременительным, записал телефон Эйлин, поцеловал ее на прощание и отправился мыть тарелки. Здешние обитатели уже сложили их в раковину – еще одно правило. Такой горы тарелок и кастрюль Бобби
Вольфовиц, Марла, Джек, Бэрри Ли – долговязый парень восточного типа с выкрашенными в красный цвет волосами, и Эллис Бертон в своих разноцветных джинсах и кожаной куртке уже играли за круглым столом в гостиной. Нат не садился играть, если участников было меньше трех или больше пяти, так что Бобби пришлось ждать, пока кто-нибудь проиграется или сам уступит место.
– Не переживай, малыш, – обнадежил его Вольфовиц, – с таким раскладом ждать недолго.
Очень скоро Бобби хорошо понял смысл слов Ната. Ставки были невелики – не больше десяти долларов, а проигравший две сотни обязан был оставить игру.
– С этими ротозеями сажусь играть, только чтобы не потерять форму, – криво улыбнулся Вольфовиц, тасуя карты. – От каждого по возможностям – это здесь не пустая фраза. Хотя моя жадность и не имеет пределов, я не беру больших денег с друзей, предпочитаю дождаться толстосумов...
Несмотря на то что «покер наполовину зависит от удачи», как заявил Вольфовиц, выигрывал всегда он сам. Прошло совсем немного времени, и Марла Вашингтон, проиграв свои двести долларов, вышла из игры.
– Урок первый, – сказал Вольфовиц, когда Бобби занял место за столом. – Секрет выигрыша состоит в том, чтобы не проиграть.
– Это второй урок, – буркнул Эллис Бертон, тасуя карты. – Первый урок – не играть с Натом.
У Бобби оказались две десятки. Джек открылся, Вольфовиц сбросил карты. Бэрри взял одну карту, Вольфовиц застонал. Бобби прикупил три карты и получил еще одну десятку...
В общем, первую партию он выиграл и, раздуваясь от гордости, придвинул ставки к себе.
...Через час, проиграв полтораста долларов, Бобби чувствовал себя уже по-другому.
– Ах, дети, – говорил Вольфовиц после очередного выигрыша. – Мудрствование – это опиум для народа, играющего в покер...
Игра продолжалась. Вольфовиц ни на секунду не замолкал и продолжал выигрывать. От потери полных двухсот долларов Бобби спасло только то, что сначала вылетел Эллис, за ним Джек, и осталось только трое игроков – по правилам это означало конец игры.
– Ну что, малыш, что-нибудь понял? – спросил Вольфовиц, поднимаясь с Бобби по лестнице, чтобы показать ему его комнату.
– Не играть в покер против тебя, Нат.
Вольфовиц открыл дверь. Убранство комнатушки состояло из кровати, шкафа, стола и стула, лампы. Судя по виду, все куплено в лавках старья на Телеграф-авеню.
– Ты прав, хотя до конца и не понял, – сказал Нат. – Еще никто не выиграл, играя против настоящего игрока. Когда это усвоишь, сам станешь настоящим игроком. Вот тебе заповедь на сегодня. В этой несчастной стране таких вещей больше не понимают, поэтому мы и сидим в дерьме. Подумай об этом, Бобби, и, может быть, окажется, что ты
Президент СССР Дмитрий Павлович Смерлак принял посла Мексики Педро Фуэнтеса. После завершения встречи президент вновь подтвердил, что Советский Союз поддерживает стремление Мексики к сохранению своей территориальной независимости.
На вопрос о том, предпринимались ли какие-либо конкретные шаги с советской стороны для сдерживания американского вторжения в Мексику, президент Смерлак ответил, что Советский Союз готов заранее внести в Генеральную Ассамблею ООН и Европарламент проект резолюции, осуждающей подобную агрессию, и выразил уверенность в том, что резолюция будет одобрена подавляющим большинством членов этих организаций.
Всю следующую неделю Бобби наслаждался. Долгими солнечными днями шатался он по Телеграф-авеню, выбирая себе подходящие одежки – неровно обрезанные джинсы, вельветовый блузон с вышитым калифорнийским закатом и пальмами, высокие ковбойские ботинки.
Когда пришел его черед, он приготовил большую кастрюлю тушеного мяса с картошкой и капустой, которое всем понравилось, хотя вместо мяса он положил сосиски, немного колбасы и так называемый канадский бекон – ничего лучшего в магазине не нашлось. Возможно, успех блюда объяснялся рекламой: Бобби утверждал, что готовил по рецептам французской кухни.
Он бродил по барам и кафе Телеграф-авеню с Эллисом, Джеком и еще одним парнем из Нью-Йорка по имени Клод; везде его представляли не просто как новенького, но как искушенного в житейских делах парижанина. Дома он убирал в гостиной и холлах, и это было утомительно; он мыл уборные, и это было нелегко, но такая работа, как ни странно, укрепляла его в ощущении принадлежности к «команде», чего он тоже никогда раньше не испытывал. Еще несколько раз он сыграл в покер и окончательно понял, что позволять себе эту роскошь нельзя: проигрался в пух и прах.
После долгих недоразумений Бобби разыскал Эйлин и уговорил ее отправиться с ним в Беркли. По масштабам и архитектуре кампус мало чем отличался от лос-анджелесского, но, однако, кроме гринго, здесь было немало и «красных» с Телеграф-авеню. Они собирались группами, слушали своих ораторов, протестующих против готовящегося вторжения в Мексику, и отчаянно спорили с гринго.
В этом заключалась вся разница, и университет Беркли жил в том же смысле, в котором университет Лос-Анджелеса был мертв. И Бобби сразу понял, что его место здесь.
Он пригласил Эйлин пообедать в недорогой африканский ресторанчик, а потом в свою комнатушку в Малой Москве. Там они часа два предавались любви, после чего она заявила, что ей надо возвращаться в общежитие. Он немного поуговаривал ее остаться – больше для приличия, ибо общаться с ней вне постели было уже не так интересно. Он уже чувствовал себя обитателем Малой Москвы, а Эйлин Спэрроу была здесь чужой. На следующий день была суббота, в Малой Москве намечалась вечеринка, и Бобби мог пригласить ее как законный член общины, но не стал ее звать – ему хотелось быть независимым от всех, даже от нее.