«Русские идут!» Почему боятся России?
Шрифт:
Небесная бухгалтерия
Сама по себе идея была не нова, ее воплощали в жизнь еще со времен завоевания Поволжья, но до сих пор активно крестили только язычников, мусульманам же предоставлялось право выбора. Теперь, однако, внедрение Христа в души опасного народа стало государственным проектом. Еще до Великого Бунта, в самом начале правления Анны Ивановны в Свияжске близ Казани учредили Комиссию для инородцев (позже – Новокрещенская контора). Возглавил ее лично казанский епископ Лука Канашевич, фанатик миссионерства, велевший подчиненным «поганых принуждать, а басурман убеждать». В 1736-м, в числе прочих мер, направленных на обуздание бунта, запретили отстраивать разрушенные мечети, а тем более возводить новые. Когда же через 8 лет запрет сняли, дозволялось строить одну мечеть на 200—300 мусульман, и только в тех деревнях, где вообще не было крещеных, причем если в поселке было хотя бы на одного человека больше десятой части христиан, все мусульмане подлежали выселению.
И наконец, на полную мощность включился экономический фактор. Помимо прочих, отнюдь не малых льгот мусульман, решивших креститься, освобождали от крепостной зависимости (если помещик был не крещен). Больше того, им списывались
Земский учитель
Весной 1754 года несколько мелких старшин Бурзянской волости задумались не столько даже о бунте, сколько о том, чтобы высказать какое-то «гав». А поскольку ни особым авторитетом, ни известностью, ни даже грамотностью никто из них похвастаться не мог, решено было подыскать ученого человека, способного доходчиво объяснить широким массам, что так жить нельзя, – и выбор после долгих размышлений пал на муллу Абдуллу Галеева из деревни Кармыш по прозвищу Батырша («Смелый царь»). Кандидатура была идеальна, даже с перебором. Правда, почтенный, хотя еще совсем не старый мулла был мишарином, а не башкиром, но башкирские муллы, как правило, принадлежали к родовой элите и могли не понять, а Батыршу знали и уважали на всех четырех дорогах и даже в Казани как человека весьма ученого, честного и крайне порядочного. Он, даром что родился в небогатой семье, сумел, зарабатывая себе на хлеб самостоятельно, получить максимально возможное по тем временам религиозное образование у самых прославленных мулл края, а ко времени, о котором идет речь, уже 11 лет преподавал в собственном деревенском медресе, попасть куда считали за счастье даже дети тарханов, но мулла отдавал предпочтение сыновьям бедняков.
Удачные решения по самым сложным житейским вопросам, безупречное знание норм шариата и личная добродетель прославили его настолько, что даже власти в 1754-м попытались привлечь популярного законоучителя к сотрудничеству, предложив ему пост ахуна, главного муллы и мирового судьи, всей Сибирской дороги. Однако Батырша засомневался. С одной стороны, конечно, и лестно, и престижно, и выгодно, но с другой, к властям он относился без всяких симпатий. Так что сидел в своем медресе, слегка настраивая (устно и письменно) народ против христианизации, и думал. До тех пор, пока на связь не вышли заговорщики, предложение которых он принял с восторгом, вслепую, не вполне сознавая, с кем, собственно, сговаривается. Более того, дав согласие, на свои средства объехал губернию, побывал в Оренбурге, в других городах, в волостях Сибирской и Осинской дорог, переговорил с влиятельными людьми, при этом, увы, – поскольку, похоже, верил, что плохих людей нет, – проявляя потрясающую, чисто интеллигентскую наивность в смысле недержания языка за зубами. Вернувшись же, в декабре 1754 года засел за написание прокламаций, выполненных в форме толкований сур Корана и хадисов, но политически предельно актуальных, позже, в собранном воедино виде получивших название «Воззвание Батырши», и через своих учеников посылал их во все концы Казанской и Оренбургской губерний.
Точки над «ё»
В максимально сжатом виде «программа» Батырши проста. Он считал необходимым: (а) уравнять мусульман с христианами в налогах и повинностях; (б) запретить строительство новых заводов и крепостей; (в) вернуть башкирам их бывшие земли; (в) восстановить выплату ясака, вернув право добывать соль; (г) разрешить «экс-мусульманам» безнаказанно возвращаться в ислам и, главное, (д) изъять шариатские суды из ведения старшин, даже «ученых мулл», полностью передав их в ведение профессионалов. То есть духовенства. Которое, – и только оно, – способно «судить не по обычаю, а по заветам Пророка, то есть по справедливости». По сути, налицо комбинация старых, чисто башкирских требований и новых, доселе не звучавших. Прежде всего поскольку добиться исполнения всех пунктов, пребывая в рамках status quo, было невозможно, программа объективно призывала к выходу мусульманских земель из состава России, – причем это был не шантаж, которым в минувшие годы баловались старшины-муллы, а совершенно конкретная политическая концепция. Ко всему прочему, обоснованная тезисом о праве «низших» выступать против «высших», если те не соблюдают условия, скажем так, общественного договора. «Если мы, – писал Батырша (между прочим, за 30 лет до Декларации независимости США, за 35 лет до Французской Революции и совершенно ничего не зная о своем современнике мсье Руссо), – находимся под клятвенным обетом одного падишаха, и если этот падишах, хотя бы и неверный, тверд и постоянен в своем обете, то мы, по предписанию нашего шариата и нашей священной книги, обязаны жертвовать своими головами и жизнью. Если же падишах не обеспечивает взятые на себя обязательства по защите подданных от притеснений, если повинности постоянно меняются и пополняются, то мусульмане обязаны примкнуть, помочь единоверцам и порадеть о возвышении веры по способу, предписанному шариатом».
Скажу больше. Вчитываясь в текст, понимаешь, что речь идет и о сломе старых традиций, о переходе от родоплеменного устройства к некоей форме теократии, при которой уже неважно, кто старшина, а кто простец, поскольку перед лицом Аллаха все равны. По большому счету, это было обращением через голову знати непосредственно к массам, – и неудивительно, что отклик оно нашло именно в массах, а у большинства старшин (кроме самых мелких) вызвало отторжение. Паче того, Батырша в нескольких словах ломал стереотипы, формировавшиеся веками. Если до сих пор башкиры, воины и вотчинники, считали себя пупами уральской земли, на всех остальных глядя чуть ли не с презрением (татары – торгаши и пройдохи, мишари – пришельцы, которых приютили из милости, казахи – наглые гордецы, и так далее), то в его понимании все мусульмане – единый народ, вне зависимости от племени, и единый фронт, противостоящий единому фронту «неверных», будь то русские или калмыки. В сущности, это та идея Пророка, которая, возродившись в конце прошлого тысячелетия, именуется «панисламизмом», и Батырша, безусловно, должен быть признан одним из провозвестников, причем, в отличие от своего современника Ибн Абд аль-Ваххаба, не изобретавшим собственных, на грани ереси трактовок, но оставшимся в рамках классического ислама. Но в то же время это («Из года в год передаются слухи о приходе войск из стран, где язык сходен с нашим, и всем нам следует ждать их, ибо татары с башкирами, и кайсаками, и османами, и бухарцами, едины не только верой, но и языком») и зачаточная формула идеи, в начале прошлого века получившей наименование «пантюркизм».
Первый из равных
Короче говоря, вера в понимании Батырши – высший приоритет и сама по себе, и как средство, без которого народам, «говорящим на одном языке», не сохранить себя, а единство народов, «говорящих на одном языке», единственный способ с гарантией сохранить веру. Такого Урал еще не знал, и Батырша с какого-то момента начал восприниматься народом, во всяком случае, грамотным и зрившим в корень, как неформальный лидер всех недовольных, затмив обиженных на режим старшин, считавших его всего лишь грамотеем на подхвате. Больше того, уразумев, куда ветер дует, эти старшины в основном предпочли выйти из игры, порвав связи с опасным грамотеем, и затеваемое ими дело стало личным делом муллы из Кармыша, с какого-то момента, похоже, начавшего рассматривать его как личное поручение Аллаха, от лица которого он вещал.
«Вы, верующие, – гласили заключительные строки «Воззвания», – не страшитесь, что нас, правоверных, мало, а их, россиян, много и что мы против их восстать не можем. Извольте знать и ведать, что я, Абдулла Мязгильдин, всех четырех дорог народа правоверного состояния тайность разведал и познал; с некоторыми учеными, смышлеными и всякими людьми советовал, и условясь, срок положили, чтоб в сем году, после праздника и разговения, июля 3 числа, восстать и, последуя стезям пророка нашего, повинуясь велению божию, устроя себя в военном оружии, их, неверных россиян, разорить во славу Аллаха и возлюбленника его Пророка приступимте, ибо во все стороны письма от нас разосланы, чтоб к тому дню изготовились и выезжали». Извините, но расхожее мнение, что, мол, «Батыршу нельзя считать предводителем восстания, тем более называть это движение его именем», – чушь. Конечно, он не был военным вождем, не умел конспирировать, не разбирался в политике, да и вообще лидером не стал, но был чем-то больше – идеологом. Куда более взрывоопасным, чем Сеит или Бепеня с их наивными, на уровне шукшинского Глеба Капустина, проповедями. По сути, человеком того же склада, что и еще не родившийся Махди Суданский или родившиеся, но только учившиеся ходить Ушурма, будущий Шейх Мансур, и Осман Дан Фодио. Его «Воззвание» было пропагандой принципиально нового типа, и не будь его, многое, пожалуй, сложилось бы иначе.
Глава XIII. ВОЛКОГОЛОВЫЕ (8)
Подпольный обком действует
Весной 1755 года все было продумано и готово. Ячейки подполья, где мощные, где совсем слабенькие, дремали, ожидая сигнала, на трех дорогах из четырех. Но жизнь, как всегда, внесла поправки. За полтора месяца до назначенного Батыршой срока, 15 мая 1755 года, группа башкир, – обычных селян, ничего не знающих о заговоре, а просто вконец озверевших от прозы жизни, – истребила экспедицию «рудознатцев» во главе с Брагиным, направленную из столицы в южные волости Ногайской дороги «для отыскания и разработки цветных камней». Затем разорили ямскую станцию и (семь бед, один ответ!) начали шалить на дорогах, грабя проезжающих чиновников и убивая охранявших их драгун, если те оказывали сопротивление. Возмущение было чисто стихийным, без всяких планов на потом, и Брагин, судя по документам, был изрядной скотиной, но расправа с «царским человеком» пройти даром не могла, тем паче в башкирских краях правительство, многократно обжегшись на молоке, дуло уже и на холодную воду. Уже 22 мая в мятежную волость прибыла первая воинская команда во главе с подполковником Исаковым. Затем подкрепление. Затем мишарские части. «Разбойников» (кроме тех, кто успел бежать в казахскую степь) арестовали вместе с семьями, их скот конфисковали, а в волости, объявленной «под подозрением», началось строительство Зилаирской крепости.
Некоторое время спустя, – поскольку на стройку вопреки обычаю сгоняли тех же башкир, работать под плеткой не любивших, – последовало продолжение. В ночь на 9 августа местные жители, убив местного старшину, пытавшегося их уговаривать, напали на Вознесенский медный завод, отогнали заводских лошадей, кое-где даже запалили леса, а 18 августа крупный отряд «разбойников» (вернее, уже полноценных «воров»), устроив засаду, истребил команду капитана Шкапского (рота драгун и полусотня казаков), шедшую в Зилаирскую крепость. После чего, от греха подальше, опять-таки ушел в казахские степи, – а о бунте на Ногайской дороге, с учетом концентрации войск в волости, пришлось забыть. Правда, на Осинской дороге, где Батырша устроил что-то вроде штаба и контролировал ситуацию, дело шло удачнее, но все равно конспираторы были те еще. Информация просачивалась, как сквозь сито: уже в середине июля волостной старшина Абдул Куджагулов рапортовал властям, что «его волости 20 человек башкирцев, подволошных четырех деревень, готовы учинить бунт». Власти отреагировали, прислав команду для изъятия подозреваемых, однако задержание сорвалось. Представителям власти, двум солдатам во главе с уездным копиистом, они «не дались, и едва от того оные посланные убежали», а сдавать подполье никто из местных не стал.