Русские лгуны
Шрифт:
Председатель только что встал из-за стола и проходил в свой кабинет. Горничная едва успела вбежать к нему и сказать:
– Барыня наша приехала-с!
Председатель проворно сел в свои вольтеровские кресла и принял несколько судейскую позу. Марья Николаевна вошла к мужу совершенно смело.
– Имшин посажен в часть, - начала она, - это ваши штучки, и, если вы хоть сколько-нибудь благородный человек, вы должны сказать, за что?
Председатель улыбнулся.
– Я вашего Имшина ни собственного желания и никакого права
– Кто ж его посадил?
– Это уж вы постарайтесь сами узнать: я этим предметом нисколько не интересуюсь.
– Его мог посадить один только губернатор. Я поеду к губернатору.
Председатель молчал, как молчат обыкновенно люди, когда желают показать, что решительно не принимают никакого участия в том, что им говорят.
– О, какие вы все гадкие!
– воскликнула бедная женщина, всплеснув своими хорошенькими ручками, и, закрыв ими лицо свое, пошла.
– Ваш гардероб, вы сами за ним пришлете или мне прикажете прислать его вам?
– сказал ей вслед муж.
Марья Николаевна ничего ему на это не ответила.
Председатель остался совершенно доволен собой. Он сам очень хорошо понимал, и с этим, вероятно, согласится и читатель, что во всей этой сцене вел себя как самый образованный человек; он ни на одну ноту не возвысил голоса, а между тем каждое слово его дышало ядом.
Марья Николаевна между тем села в сани и велела себя везти к губернатору. Кучер было обернулся к ней:
– Лошадь, сударыня, очень устала! Барин после гневаться будет.
– Вези!
– вскрикнула она, и в ее нежном голосе послышалось столько повелительности, что даже с полулошадиной натурой кучер немножко струсил и поехал.
Губернатор еще не кушал, когда она к нему приехала. Дежурный чиновник, увидев председательшу, бросился со всех ног докладывать об ней губернатору. Тот, в свою очередь, тоже бросился к зеркалу причесываться: старый повеса в этом посещении ожидал кой-чего романического для себя.
– Pardon, madame...* Позвольте вам предложить кресла.
______________
* Извините, сударыня... (франц.).
Марья Николаевна села.
– Говорят, вы посадили Имшина, - вы знаете мои отношения к этому человеку; скажите, за что он посажен?
– Не могу, madame!
– Почему ж не можете?
Губернатор был в странном положении - сказать даме о такой вещи, которая, по его понятию, должна была убить ее; он решился лучше успокоить ее:
– Сказать вам этого я не могу, тем более что все это, может быть, пустяки, которые пустяками и кончатся, а между тем нам всем очень дорого ваше спокойствие; мы вполне симпатизируем вашему положению, как женщины и как прелестнейшей дамы.
– Не знаю, что вы со мной все делаете! Ах, несчастная, несчастная я! воскликнула председательша и пошла, шатаясь, из кабинета.
Губернатор последовал за ней до самых саней с каким-то священным благоговением.
Дома
"Я везде была и ни у кого ничего не узнала; напиши хоть ты, за что ты страдаешь, мучат тебя... Твоя".
На это она получила ответ:
"Все вздор, моя милая Машенька, проделки одних мерзавцев; посылаю тебе сто рублей на расход. Прикажи, чтобы хорошенько смотрели за лошадьми... Твой".
Никакое страстное письмо не могло бы так утешить бедную голубку, как эта холодная записка.
"Он спокоен; значит, в самом деле все вздор", - подумала она, покушала потом немножко и заснула.
К подъезду между тем подъехала ее компаньонка Эмилия, с огромным возом гардероба Марьи Николаевны. Со свойственным ее чухонскому темпераменту равнодушием, она принялась вещи выносить и расставлять их. Шум этот разбудил Марью Николаевну.
– Кто там?
– окликнула она.
Эмилия вошла к ней.
– Платья ваши Петр Александрыч прислал и мне не приказал больше жить у них.
– Ну, и прекрасно; оставайся здесь у меня.
Эмилия в церемонной позе уселась на одном из стульев.
– Ты слышала, Александра Иваныча в часть посадили?
– Да-с!
– Скажи, что про это муж говорит или кто-нибудь у него говорил; ты, вероятно, слышала.
– Девочку, что ли, он убил как-то!
– Какую девочку, за что?
– Мещанка там одна, нищенки дочь.
Марья Николаевна побледнела.
– Да за что же и каким образом?
– Играл с ней и убил.
– Что такое, играл с ней?.. Ты дура какая-то... врешь что-то такое...
Эмилия обиделась.
– Ничего я не вру-с... все говорят.
– Как, не вру!.. Убил девочку - за что?
Эмилия некоторое время колебалась.
– На любовь его, говорят, не склонилась, - проговорила она как бы больше в шутку и отворотила лицо свое в сторону.
Марья Николаевна взялась за голову и сделалась совсем как мертвая.
– В этот самый вечер это и случилось, как мы были у него с катанья, продолжала Эмилия.
– Мужики на другой день ехали в город с дровами и нашли девочку на подгородном поле зарытою в снег и привезли в часть, а матка девочки и приходит искать ее. Она два дня уж от нее пропала, и видит, что она застрелена...
– Почему же девочку эту застрелил Александр Иваныч?..
– спросила Марья Николаевна.
– Солдаты полицейские тут тоже рассказали: она, говорят, каталась на Имшиных лошадях со старухой, и прямо к нему они и проехали с катанья.
Молоденькое лицо Марьи Николаевны как бы в одну минуту возмужало лет на пять; по лбу прошли две складки; милая улыбка превратилась в серьезную мину. Она встала и начала ходить по комнате.
– Мужчина может это сделать совершенно не любя и любя другую женщину! проговорила она насмешливым голосом и останавливаясь перед Эмилиею.