Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий (1752–1828)
«Выйду я на реченьку…»
Выйду я на реченьку,Погляжу на быструю —Унеси мое ты горе,Быстра реченька, с собой.Нет! унесть с собой не можешьЛютой горести моей,Разве грусть мою умножишь,Разве пищу дашь ты ей.За струей струя катитсяПо склоненью твоему,Мысль за мыслью так стремитсяВсе к предмету одному.Ноет сердце, завывает,Страсть мучительну тая.Кем страдаю, тот не знает,Терпит что душа моя.Чем же злую грусть рассею,Сердце успокою чем?Не хочу и не умеюВ сердце быть властна моем.Милый мой им обладает;Взгляд его – мой весь закон.Томный дух пусть век страдает,Лишь бы мил всегда был он.Лучше век в тоске пребуду,Чем его мне позабыть.Ах! коль милого забуду,Кем же стану, кем же жить?Каждое души движенье —Жертва другу моему.Сердца каждое биеньеПосвящаю я ему.Ты, кого не называю,А в душе всегда ношу!Ты, кем вижу, кем пылаю,Кем я мышлю и дышу!Не почувствуй ты досады,Как дойдет мой стон к тебе,Я за страсть не жду награды,Злой покорствуя судьбе.Если ж то найдешь возможным,Силу чувств моих измерь!И приветствием, хоть ложным,Ад души моей умерь!<1796>
Стрекоза
Лето целое жужжалаСтрекоза, не знав забот;А зима когда настала,Так и нечего взять в рот.Нет в запасе, нет ни крошки,Нет ни червячка, ни мошки.Что ж? К соседу муравьюВздумала идти с прошеньем.Рассказав напасть свою,Так, как должно, с умиленьемПросит, чтоб взаймы ей далЧем до лета прокормиться.Совестью притом божится,Что и рост, и капиталВозвратит она не дале,Как лишь августа в начале.Туго муравей ссужал:Скупость в нем порок природный.«А как в поле хлеб стоял,Что ж ты делала?» – сказалОн
заемщице голодной.«Днем и ночью, без души,Пела все я цело лето».– «Пела! весело и это.Ну поди ж теперь пляши».
Николай Михайлович Карамзин (1766–1826)
Осень
Веют осенние ветрыВ мрачной дубраве;С шумом на землю валятсяЖелтые листья.Поле и сад опустели;Сетуют холмы;Пение в рощах умолкло —Скрылися птички.Поздние гуси станицейК югу стремятся,Плавным полетом несясяВ горних пределах.Вьются седые туманыВ тихой долине;С дымом в деревне мешаясь,К небу восходят.Странник, стоящий на холме,Взором унылымСмотрит на бледную осень,Томно вздыхая.Странник печальный, утешься!Вянет ПриродаТолько на малое время;Все оживится,Все обновится весною;С гордой улыбкойСнова Природа восстанетВ брачной одежде.Смертный, ах! вянет навеки!Старец весноюЧувствует хладную зимуВетхия жизни.1789
Странность любви, или бессонница
Кто для сердца всех страшнее?Кто на свете всех милее?Знаю: милая моя!«Кто же милая твоя?»Я стыжусь; мне, право, больноСтранность чувств моих открытьИ предметом шуток быть.Сердце в выборе не вольно!..Что сказать? Она… она…Ах! нимало не важнаИ талантов за собоюНе имеет никаких;Не блистает остротою,И движеньем глаз своихНе умеет изъясняться;Не умеет восхищатьсяАполлоновым огнем;Философов не читаетИ в невежестве своемВсю ученость презирает.Знайте также, что онаНе Венера красотою —Так худа, бледна собою,Так эфирна и томна,Что без жалости не можноБросить взора на нее.Странно!.. я люблю ее!«Что ж такое думать должно?Уверяют старики(В этом деле знатоки),Что любовь любовь рождает, —Сердце нравится любя:Может быть, она пленяетЖаром чувств своих тебя;Может быть, она на светеНе имеет ничегоДля души своей в предмете,Кроме сердца твоего?Ах! любовь и страсть такаяЕсть небесная, святая!Ум блестящий, красотаПеред нею суета».Нет!.. К чему теперь скрываться?Лучше искренно признатьсяВам, любезные друзья,Что жестокая мояНежной, страстной не бывалаИ с любовью на меняГлаз своих не устремляла.Нет в ее душе огня!Тщетно пламенем пылаю —В милом сердце лед, не кровь!Так, как Эхо [5] , иссыхаю —Нет ответа на любовь!Очарован я тобою,Бог, играющий судьбою,Бог коварный – Купидон!Ядовитою стрелоюТы лишил меня покою.Как ужасен твой закон,Мудрых мудрости лишаяИ ученых кабинетВ жалкий Бедлам [6] превращая,Где безумие живет!Счастлив, кто не знает страсти!Счастлив хладный человек,Не любивший весь свой век!..Я завидую сей частиИ с Титанией люблюВсем насмешникам в забаву!.. [7]По небесному уставуДнем зеваю, ночь не сплю.1793
5
Т. е. нимфа, которая от любви к Нарциссу превратилась в ничто и которой вздохи слышим мы иногда в лесах и пустынях и называем эхом. <Прим. Н. М. Карамзина>
6
Дом сумасшедших в Лондоне. <Прим. Н. М. Карамзина>
7
Любопытные могут прочитать третье действие, вторую сцену Шекспировой пьесы «Midsummer night’s dream» <Сон в летнюю ночь>. <Прим. Н. М. Карамзина>
Послание к Дмитриеву в ответ на его стихи, в которых он жалуется на скоротечность счастливой молодости
Конечно так, – ты прав, мой друг!Цвет счастья скоро увядает,И юность наша есть тот луг,Где сей красавец расцветает.Тогда в эфире мы живемИ нектар сладостный пиемИз полной олимпийской чаши;Но жизни алая веснаЕсть миг – увы! пройдет она,И с нею мысли, чувства нашиЛишатся свежести своей.Что прежде душу веселило,К себе с улыбкою манило,Немило, скучно будет ей.Надежды и мечты златые,Как птички, быстро улетят,И тени хладные, густыеНад нами солнце затемнят, —Тогда, подобно Иксиону,Не милую свою Юнону,Но дым увидим пред собой! [8]И я, о друг мой, наслаждалсяСвоею красною весной;И я мечтами обольщался —Любил с горячностью людей,Как нежных братий и друзей;Желал добра им всей душею;Готов был кровию моеюПожертвовать для счастья ихИ в самых горестях своихНадеждой сладкой веселилсяНебесполезно жить для них —Мой дух сей мыслию гордился!Источник радостей и благОткрыть в чувствительных душах;Пленить их истиной святою,Ее нетленной красотою;Орудием небесным бытьИ в памяти потомства житьКазалось мне всего славнее,Всего прекраснее, милее!Я жребий свой благословлял,Любуясь прелестью награды, —И тихий свет моей лампадыС звездою утра угасал.Златое дневное светилоПримером, образцом мне было…Почто, почто, мой друг, не векОбманом счастлив человек?Но время, опыт разрушаютВоздушный замок юных лет;Красы волшебства исчезают…Теперь иной я вижу свет, —И вижу ясно, что с ПлатономРеспублик нам не учредить,С Питтаком, Фалесом, ЗенономСердец жестоких не смягчить.Ах! зло под солнцем бесконечно,И люди будут – люди вечно.Когда несчастных Данаид [9]Сосуд наполнится водою,Тогда, чудесною судьбою,Наш шар приимет лучший вид:Сатурн на землю возвратитсяИ тигра с агнцем помирит;Богатый с бедным подружитсяИ слабый сильного простит.Дотоле истина опасна,Одним скучна, другим ужасна;Никто не хочет ей внимать,И часто яд тому есть плата,Кто гласом мудрого СократаДерзает буйству угрожать.Гордец не любит наставленья,Глупец не терпит просвещенья —Итак, лампаду угасим,Желая доброй ночи им.Но что же нам, о друг любезный,Осталось делать в жизни сей,Когда не можем быть полезны,Не можем пременить людей?Оплакать бедных смертных долюИ мрачный свет предать на волюСудьбы и рока: пусть они,Сим миром правя искони,И впредь творят что им угодно!А мы, любя дышать свободно,Себе построим тихий кровЗа мрачной сению лесов,Куда бы злые и невеждыВовек дороги не нашлиИ где б, без страха и надежды,Мы в мире жить с собой могли,Гнушаться издали порокомИ ясным, терпеливым окомВзирать на тучи, вихрь сует,От грома, бури укрываясьИ в чистом сердце наслаждаясьМерцанием вечерних лет,Остатком теплых дней осенних.Хотя уж нет цветов весеннихУ нас на лицах, на устахИ юный огнь погас в глазах;Хотя красавицы престалиМеня любезным называть(Зефиры с нами отыграли!),Но мы не должны унывать:Живем по общему закону!..Отелло в старости своейПленил младую Дездемону [10]И вкрался тихо в сердце к нейЛюбезных муз прелестным даром.Он с нежным, трогательным жаромВ картинах ей изображал,Как случай в жизни им играл;Как он за дальними морями,Необозримыми степями,Между ревущих, пенных рек,Среди лесов густых, дремучих,Песков горящих и сыпучих,Где люди не бывали ввек,Бесстрашно в юности скитался,Со львами, тиграми сражался,Терпел жестокий зной и хлад,Терпел усталость, жажду, глад.Она внимала, удивлялась;Брала участие во всем;В опасность вместе с ним вдаваласьИ в нежном пламени своем,С блестящею в очах слезою,Сказала: я люблю тебя!И мы, любезный друг, с тобоюНайдем подругу для себя,Подругу с милою душею,Она приятностью своеюУкрасит запад наших дней.Беседа опытных людей,Их басни, повести и были(Нас лета сказкам научили!)Ее внимание займут,Ее любовь приобретут.Любовь и дружба – вот чем можноСебя под солнцем утешать!Искать блаженства нам не должно,Но должно – менее страдать;И кто любил, кто был любимым,Был другом нежным, другом чтимым,Тот в мире сем недаром жил,Недаром землю бременил.Пусть громы небо потрясают,Злодеи слабых угнетают,Безумцы хвалят разум свой!Мой друг! не мы тому виной.Мы слабых здесь не угнеталиИ всем ума, добра желали:У нас не черные сердца!И так без трепета и страхаНам можно ожидать концаИ лечь во гроб, жилище праха.Завеса вечности страшнаУбийцам, кровью обагренным,Слезами бедных орошенным.В ком дух и совесть без пятна,Тот с тихим чувствием встречаетЗлатую Фебову стрелу [11]И ангел мира освещаетПред ним густую смерти мглу.Там, там, за синим океаном,Вдали, в мерцании багряном,Он зрит… но мы еще не зрим.1794
8
Известно из мифологии, что Иксион, желая обнять Юнону, обнял облако и дым. <Прим. Н. М. Карамзина>
9
Они в подземном мире льют беспрестанно воду в худой сосуд. <Прим. Н. М. Карамзина>
10
Смотри Шекспирову трагедию «Отелло». <Прим. Н. М. Карамзина>
11
Древние поэты говорили, что златая Фебова стрела приносит смерть человеку. <Прим. Н. М. Карамзина>
Меланхолия (Подражание Делилю)
Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетенных.Несчастных счастие и сладость огорченных!О Меланхолия! ты им милее всехИскусственных забав и ветреных утех.Сравнится ль что нибудь с твоею красотою,С твоей улыбкою и с тихою слезою?Ты первый скорби врач, ты первый сердца друг:Тебе оно свои печали поверяет;Но, утешаясь, их еще не забывает.Когда, освободясь от ига тяжких мук,Несчастный отдохнет в душе своей унылой,С любовию ему ты руку подаешьИ лучше радости, для горестных немилой,Ласкаешься к нему и в грудь отраду льешьС печальной кротостью и с видом умиленья.О Меланхолия! нежнейший переливОт скорби и тоски к утехам наслажденья!Веселья нет еще, и нет уже мученья;Отчаянье прошло… Но слезы осушив,Ты радостно на свет взглянуть еще не смеешьИ матери своей, печали, вид имеешь.Бежишь, скрываешься от блеска и людей,И сумерки тебе милее ясных дней.Безмолвие любя, ты слушаешь унылыйШум листьев, горных вод, шум ветров и морей.Тебе приятен лес, тебе пустыни милы;В уединении ты более с собой.Природа мрачная твой нежный взор пленяет:Она как будто бы печалится с тобой.Когда светило дня на небе угасает,В задумчивости ты взираешь на него.Не шумныя весны любезная веселость,Не лета пышного роскошный блеск и зрелостьДля грусти твоея приятнее всего,Но осень бледная, когда, изнемогаяИ томною рукой венок свой обрывая,Она кончины ждет. Пусть веселится светИ счастье грубое в рассеянии новомСтарается найти: тебе в нем нужды нет;Ты счастлива мечтой, одною мыслью – словом!Там музыка гремит, в огнях пылает дом;Блистают красотой, алмазами, умом:Там пиршество… но ты не видишь, не внимаешьИ голову свою на руку опускаешь;Веселие твое – задумавшись, молчатьИ на прошедшее взор нежный обращать.1800
Берег
После бури и волненья,Всех опасностей пути,Мореходцам нет сомненьяВ пристань мирную войти.Пусть она и неизвестна!Пусть ее на карте нет!Мысль, надежда им прелестнаТам избавиться от бед.Если ж взором открываютНа брегу друзей, родных,О блаженство! – восклицаютИ летят в объятья их.Жизнь! ты море и волненье!Смерть! ты пристань и покой!Будет там соединеньеРазлученных здесь волной.Вижу, вижу… вы манитеНас к таинственным брегам!..Тени милые! хранитеМесто подле вас друзьям!1802
Тень и предмет
Мы видим счастья тень в мечтах земного света;Есть счастье где-нибудь: нет тени без предмета.10 октября 1820, Царское Село
Иван Иванович Дмитриев (1760–1837)
Лирические стихотворения
Освобождение Москвы
Примите, древние дубравы,Под тень свою питомца муз!Не шумны петь хочу забавы,Не сладости цитерских уз;Но да воззрю с полей широкихНа красну, гордую Москву,Седящу на холмах высоких,И спящи веки воззову!В каком ты блеске ныне зрима,Княжений знаменитых мать!Москва, России дочь любима,Где равную тебе сыскать?Венец твой перлами украшен;Алмазный скиптр в твоих руках;Верхи твоих огромных башенСияют в злате, как в лучах;От Норда, Юга и Востока —Отвсюду быстротой потокаК тебе сокровища текут;Сыны твои, любимцы славы,Красивы, храбры, величавы,А девы – розами цветут!Но некогда и ты стеналаПод бременем различных зол;Едва корону удержалаИ свой клонившийся престол;Едва с лица земного кругаИ ты не скрылась от очес!Сармат простер к тебе длань другаИ остро копие вознес!Вознес – и храмы воспылали,На девах цепи зазвучали,И кровь их братьев потекла!«Я гибну, гибну! – ты рекла,Вращая устрашенно око. —Спасай меня, о гений мой!»Увы! молчанье вкруг глубоко,И меч, висящий над главой!Где ты, славянов храбрых сила!Проснись, восстань, российска мочь!Москва в плену, Москва уныла,Как мрачная осення ночь, —Восстала! все восколебалось!И князь, и ратай, стар и млад —Все в крепку броню ополчалось!Перуном возблистал булат!Но кто из тысяч видим мною,В сединах бодр и сановит?Он должен быть вождем, главою:Пожарский то, России щит!Восторг, восторг я ощущаю!Пылаю духом и лечу!Где лира? смело начинаю!Я подвиг предка петь хочу!Уже гремят в полях кольчуги;Далече пыль встает столбом;Идут России верны слуги;Несет их вождь, Пожарский, гром!От кликов рати воют рощи,Дремавши в мертвой тишине;Светило дня и звезды нощиГероя видят на коне;Летит – и взором луч отрадыВ сердца у нывшие лиет;Летит, как вихрь, и движет градыИ веси за собою вслед!«Откуда шум?» – приникши ухом,Рек воин, в думу погружен.Взглянул – и, бледен, с робким духомБросается с кремлевских стен.«К щитам! к щитам! – зовет сармата, —Погибель нам минуты трата!Я видел войско сопостат:Как змий, хребет свой изгибает,Главой уже коснулось врат;Хвостом все поле покрывает».Вдруг стогны ратными сперлись —Мятутся, строятся, делятся,У врат, бойниц, вкруг стен толпятся;Другие вихрем понеслисьСлавянам и громам навстречу.И се – зрю зарево кругом,В дыму и в пламе страшну сечу!Со звоном сшибся щит с щитом —И разом сильного не стало!Ядро во мраке зажужжало,И целый ряд бесстрашных пал!Там вождь добычею Эреве;Здесь бурный конь, с копьем во чреве,Вскочивши на дыбы, заржалИ навзничь грянулся на землю,Покрывши всадника собой;Отвсюду треск и громы внемлю,Глушащи скрежет, стон и вой.Пирует смерть и ужас мещетВо град, и в долы, и в леса!Там дева юная трепещет;Там старец смотрит в небесаИ к хладну сердцу выю клонит;Там путника страх в дебри гонит,И ты, о труженик святой,Живым погребшийся в могиле,Еще воспомнил мир земнойПри бледном дней твоих светиле;Воспомнил горесть и слезойЛаниту бледну орошаешь,И к Богу, сущему с тобой,Дрожащи руки простираешь!Трикраты день воссиявал,Трикраты ночь его сменяла;Но бой еще не преставалИ смерть руки не утомляла;Еще Пожарский мещет гром;Везде летает он орлом —Там гонит, здесь разит, карает,Удар ударом умножает,Колебля мощь литовских сил.Сторукий исполин трясется —Падет – издох! и вопль несется:«Ура! Пожарский победил!»И в граде отдалось стократно:«Ура! Москву Пожарский спас!»О, утро памятно, приятно!О, вечно незабвенный час!Кто даст мне кисть животворящу,Да радость напишу, горящуУ всех на лицах и в сердцах?Да яркой изражу чертоюНарод, воскресший на стенах,На кровах, и с высот к героюВенки летящи на главу;И клир, победну песнь поющий,С хоругви в сретенье идущий;И в пальмах светлую Москву!..Но где герой? куда сокрылся?Где сонм и князей и бояр?Откуда звучный клик пустился?Не царство ль он приемлет в дар? —О! что я вижу? Победитель,Москвы, отечества спаситель,Забывши древность, подвиг дняИ вкруг него гремящу славу,Вручает юноше державу,Пред ним колена преклоня!«Ты кровь царей! – вещал Пожарский. —Отец твой в узах у врагов;Прими венец и скипетр царский,Будь русских радость и покров!»А ты, герой, пребудешь ввекиИх честью, славой, образцом!Где горы небо прут челом,Там шумные помчатся реки;Из блат дремучий выйдет лес;В степях возникнут вертограды;Родятся и исчезнут грады;Натура новых тьму чудесОткроет взору изумленну;Осветит новый луч вселенну —И воин, от твоей крови,Тебя воспомнит, возгордитсяИ паче, паче утвердитсяВ прямой к отечеству любви!Лето 1795
Басни
Два голубя
Два Голубя друзьями были,Издавна вместе жили,И кушали, и пили.Соскучился один все видеть то ж да то ж;Задумал погулять и другу в том открылся.Тому весть эта острый нож;Он вздрогнул, прослезилсяИ к другу возопил:«Помилуй, братец, чем меня ты поразил?Легко ль в разлуке быть?.. Тебе легко, жестокой!Я знаю: ах! а мне… я, с горести глубокой,И дня не проживу… к тому же рассуди,Такая ли пора, чтоб в странствие пускаться?Хоть до зефиров ты, голубчик, погоди!К чему спешить? Еще успеем мы расстаться!Теперь лишь Ворон прокричал,И без сомнения – страшуся я безмерно! —Какой-нибудь из птиц напасть он предвещал,А сердце в горести и пуще имоверно!Когда расстанусь я с тобой,То будет каждый день мне угрожать бедой:То ястребом лихим, то лютыми стрелками,То коршунами, то силками —Все злое сердце мне на память приведет.Ахти мне! – я скажу, вздохнувши, – дождь идет!Здоров ли то мой друг? не терпит ли он холод?Не чувствует ли голод?И мало ли чего не вздумаю тогда!»Безумцам умна речь – как в ручейке вода:Журчит и мимо протекает,Затейник слушает, вздыхает,А все-таки лететь желает.«Нет, братец, так и быть! – сказал он. – Полечу!Но верь, что я тебя крушить не захочу;Не плачь; пройдет дни три, и буду я с тобоюКлеватьИ ворковатьОпять под кровлею одною;Начну рассказывать тебе по вечерам —Ведь все одно да то ж приговорится нам, —Что видел я, где был, где хорошо, где худо;Скажу: я там-то был, такое видел чудо,А там случилось то со мной,И ты, дружочек мой,Наслушаясь меня, так сведущ будешь к лету,Как будто бы и сам гулял по белу свету.Прости ж!» – При сих словахНаместо всех увы! и ах!Друзья взглянулись, поклевались,Вздохнули и расстались.Один, носок повеся, сел;Другой вспорхнул, взвился, летит, летит стрелою,И, верно б, сгоряча в край света залетел;Но вдруг покрылось небо мглою,И прямо страннику в глазаИз тучи ливный дождь, град, вихрь, сказать вам словомСо всею свитою, как водится, гроза!При случае таком, опасном, хоть не новом,Голубчик поскорей садится на сучокИ рад еще тому, что только лишь измок.Гроза утихнула, Голубчик обсушилсяИ в путь опять пустился.Летит и видит с высокаРассыпано пшено, а возле – Голубка;Садится, и в минутуЗапутался в сети; но сеть была худа,Так он против нее носком вооружился;То им, то ножкою тянув, тянув, пробилсяИз сети без вреда,С утратой перьев лишь. Но это ли беда?К усугубленью страхаЯвился вдруг Сокол и, со всего размаха,Напал на бедняка,Который, как злодей, опутан кандалами,Тащил с собой снурок с обрывками силка.Но, к счастью, тут Орел с широкими крыламиДля встречи Сокола спустился с облаков;И так, благодаря стечению воров,Наш путник Соколу в добычу не достался,Однако все еще с бедой не развязался:В испуге потеряв и ум и зоркость глаз,Задел за кровлю он как разИ вывихнул крыло; потом в него мальчишка —Знать, голубиный был и в том еще умишка —Для шутки камешек лукнулИ так его зашиб, что чуть он отдохнул;Потом… потом, прокляв себя, судьбу, дорогу,Решился бресть назад, полмертвый, полхромой;И прибыл наконец калекою домой,Таща свое крыло и волочивши ногу.О вы, которых бог любви соединил!Хотите ль странствовать? Забудьте гордый НилИ дале ближнего ручья не разлучайтесь.Чем любоваться вам? Друг другом восхищайтесь!Пускай один в другом находит каждый часПрекрасный, новый мир, всегда разнообразный!Бывает ли в любви хоть миг для сердца праздный?Любовь, поверьте мне, все заменит для вас.Я сам любил: тогда за луг уединенный,Присутствием моей подруги озаренный,Я не хотел бы взять ни мраморных палат,Ни царства в небесах!.. Придете ль вы назад,Минуты радостей, минуты восхищений?Иль буду я одним воспоминаньем жить?Ужель прошла пора столь милых обольщенийИ полно мне любить?<1795>
Нищий и собака
Большой боярский двор Собака стерегла.Увидя старика, входящего с сумою,Собака лаять начала.«Умилосердись надо мною! —С боязнью, пошептом бедняк ее молил, —Я сутки уж не ел… от глада умираю!»– «Затем-то я и лаю, —Собака говорит, – чтоб ты накормлен был».Наружность иногда обманчива бывает:Иной как зверь, а добр; тот ласков, а кусает.<1803>