Русский ад. На пути к преисподней
Шрифт:
Так что, Сталин нужен, так получается? Подождите, будет вам и Сталин, дайте срок…
Раиса Максимовна хорошо помнила тот самый вечер: она лежала здесь же, в ЦКБ, в этой палате, и все, по сути, было уже решено, хотя Михаил Сергеевич виду не показывал; он мчался к ней, в ЦКБ, после встречи с Ельциным, – в этот вечер, 26 сентября 1991 года, Раиса Максимовна раз и навсегда поняла то, о чем она догадалась месяц назад, в Форосе: игра проиграна, власть ушла.
Все.
Это был страшный вечер. Она увидела пропасть. Идо пропасти – ровно один шаг.
Полшага…
– …Раиса Максимовна… – майор Копылова, начальник ее охраны, была женщиной (бойцом) неопределенного возраста. В «девятке» давно, еще с андроповских времен, служили женщины, но в охране первых лиц они появились только год назад. Такой стиль опять-таки подсказали американцы: женщине с женщиной легче найти общий язык. – …Раиса Максимовна, просили передать: Михаил Сергеевич будет через пятнадцать минут.
– Хорошо, Анюта…
Едет! Раиса Максимовна как сейчас видела эту сцену: она быстро встала, отложила в сторону томик Боратынского, самого любимого своего поэта.
Едет! А он ужинал?
– Анюта, ужин Михаилу Сергеевичу. Любые овощи, салаты, рюмку «Юбилейного»; горячее он закажет сам!
Соскучился… Любовь, если это любовь, всегда видна по сто раз на дню!..
«Как я сегодня? Быстро, быстро, где черное платье?»
– Анюта, переодеться!
На самом деле Раиса Максимовна всегда, не только здесь, в Москве, но и в прежние годы ощущала в себе некое государственное начало. Она не сомневалась, что ей дано понять каждого человека и что каждый человек готов доверить ей свои тайны; ей казалось, она легко объединяет людей.
По сути, Раиса Максимовна всегда тяготела к клубной работе; таким клубом стала для нее вся страна.
– Застегни…
На Раисе Максимовне было красивое черное платье.
«Надо что-то беленькое сюда, на грудь…»
Когда Михаил Сергеевич ездил за границу, его всегда сопровождала интеллигенция. Когда была поездка в Японию, в список делегации включили девчонку, которая голой снималась в «Маленькой Вере». «Или я, или она, – возмутилась Раиса Максимовна. – Только стриптиза в самолете не хватало!» Так Ревенко, помощник Михаила Сергеевича, даже обиделся! «Девочка эта, – говорит, Наталья Негода, не актриса, она больше, чем актриса, она – сексуальный символ перестройки!»
Снять трусы при всех… это что, символ, что ли?
Люди, люди, что с вами происходит…
Каждый, впрочем, может прийти в себя, если немножко подождать.
Порывисто, не раздеваясь, вошел Горбачев.
– Ну, здравствуй!
«Выглядит замечательно», – отметила она.
– Здравствуй, Михаил Сергеевич, – она протянула руки, – здравствуй! У нас все в порядке?
– Как всегда! – ответил Горбачев.
Майор Копылова вышла из комнаты.
– Ну, как ты?
– Потом, все потом… – она быстро стянула с него пальто, – мой руки и говори!
Горбачев ловко выдернул руки из рукавов, кинул пальто на пол и вдруг поцеловал ее в губы.
– Слушай, а что здесь сидеть-то? Поедем куда-нибудь, а? Поужинаем как люди?
Она улыбнулась:
– Ты, Миша, приглашаешь меня в ресторан?
– Ну… – Горбачев засмеялся. – Давай, мчимся на дачу, утром тебя привезут – без проблем!
– Мой руки. – Она нагнулась и подняла пальто. – И за стол!
– Между прочим, уважаемая Раиса Максимовна, мы не виделись шесть дней.
– Да, я ждала…
– Мне было не до любви.
– Не злись…
– Нет-нет, я не злюсь…
За тридцать восемь лет, проведенных вместе, Горбачев так и не нашел для Раисы Максимовны ни одного интимного имени или словечка; ласкаться друг к другу в их семье было не принято.
Иногда, очень редко, он звал ее Захарка – давным-давно, еще студентами, они были в Третьяковской галерее, где она долго стояла перед картиной Венецианова; ему казалось, что именно в этот день их любовь стала настоящей страстью.
Стол был накрыт в соседней комнате. Здесь же по стойке смирно застыл официант – в бабочке и с салфеткой на согнутой руке.
– Хорошо живете, – бросил Горбачев, увидев бутылку коньяка.
Официант пододвинул кресло Горбачеву и только после этого помог сесть Раисе Максимовне.
– Салат Михаилу Сергеевичу!
– Погоди, а огурчики соленые есть? Чтоб из бочки?
– Сейчас выясню, – официант наклонил голову и ловко поднял бутылку «Юбилейного». – Вы позволите, товарищ Президент?
Горбачев кивнул головой.
– Я, Михаил Сергеевич, хочу показать тебе одно письмо, – тихо начала Раиса Максимовна, – из Бахчисарая. Сегодня передали из Фонда культуры. Помнишь, был бахчисарайский фонтан? Представь себе, его больше нет.
– А куда он делся? – Горбачев поднял рюмку. – Сперли, что ли?
Официант налил в бокал первой леди немного красного вина.
– Там, Михаил Сергеевич, перебои с водой, – пояснила Раиса Максимовна. – Фонтан есть. Нет воды.
– Погоди, это тот фонтан, где Гоголь плакал?
– Ой, там все плакали, Михаил Сергеевич. Иностранцы тоже: «Фонтан любви, фонтан живой, принес я в дар тебе две розы…»
– У них что, у блядей этих, воды на слезы не хватает?! – взорвался Горбачев. – Ты сделай так… – Горбачев внимательно посмотрел на официанта. – Найди начальника моей охраны, пусть Губенко, министр культуры, проверит эти факты и включит воду. Понял? Про огурцы не забудь.
– Вы свободны, – кивнула Раиса Максимовна. Обращаясь к прислуге, она не говорила, а как бы роняла слова.
Официант вышел.
– Давай!
– За тебя, родной. Возьми салат.
Горбачев мгновенно опрокинул рюмку.
– Салат, говоришь…
Раиса Максимовна чуть-чуть пригубила вино:
– Ну, что этот? Наш… «неуклюжий»?
Имя «Ельцин» в их семье не произносилось. Раиса Максимовна нашла другие слова: «неуклюжий лидер».
Горбачев запихивал в себя салат. Он всегда ел неряшливо, крошки летели во все стороны, а куски капусты, которую он не успевал проглотить, падали обратно в тарелку.