Русский ад. На пути к преисподней
Шрифт:
Хватай невесту – и полетели, брат… С маманькой ее познакомишь… по христианскому обычаю… Папаня живой? Вишь, как хорошо! Свадьбу в Москве сыграем! С колоколами! Тетки с лентами! С шампанским! Все величественно… это же семья новая! Представь: завтра, рано утром, мы пойдем с тобой на Красную площадь! Хочешь – в Исторический музей заглянем, потом берешь, Коля, мою машину с мигалками, на Ленинские Горы смотаешься! А можно и в баньке попариться… сорганизуем, чего уж там!..
В Москве хорошо сейчас, тихо, снег уже лежит, ты, брат, сколько лет снега не видел, говори!
А какие девчонки сейчас банщиками работают… – о!
Выродов молчит, не реагирует совершенно, только качает головой из стороны в сторону…
– Ну, Николай?
Такое впечатление, что он под кайфом.
– Нет, добрый господин. Я никуда не поеду.
– Еш-ще как поедешь! – Руцкой шутливо погрозил ему пальчиком.
– Нет.
– Хватит дурака валять, Николай. Главное, не бойся!
Выродов качает головой:
– Никуда не поеду.
– Да почему?!
– Мне и здесь хорошо, господин. Я учу язык, меня не обижают…
– Да на хрена ж тебе язык, – взорвался Руцкой. – На хрена, брат! Дома лучше! Дома всегда лучше! Смаманькой! И не бойся ты! У тебя ж не вся жопа засрана!..
– А мне здесь хорошо… Очень нравится… У вас там нет господина Хекматьяра.
Выродов отвел глаза.
Говорить было не о чем.
Руцкой заметил, что Хекматьяру переводят каждое слово.
…Над головами плавно крутились вентиляторы, но в комнате все равно было ужасно жарко.
Алешка вышел на свежий воздух, во двор: красота, много-много зелени, прямо из-под земли мощной струей бил гигантский фонтан.
Дорогое это удовольствие, наверное, подумал Алешка, – фонтаны в Пакистане…
Как под таким солнцем люди живут, а?
Оставшись ни с чем, точнее – ни с кем, Руцкой проклинал всех: моджахедов, Хекматьяра, пакистанскую военную разведку, своего помощника Федорова в даже посла Якунина.
Как важно, черт возьми, вернуть в Россию хоть кого-то из пленных, продемонстрировать свой международный авторитет… – как это важно!
Руцкой только что опозорился перед Ельциным и перед журналистами (то есть перед всеми) со зданием книгохранилища в Москве, на Профсоюзной улице. Пятьдесят тысяч квадратных метров – здание стоит недостроенное, фактически брошенное, Руцкой вызвал Полторанина (это его ведомство), показал ему пальцем на бизнесменов, которые очень хотели бы недострой забрать.
Так Полторанин разорался, сукин сын, вылез из-за стола, который был торжественно накрыт, доложил обо всем Ельцину и созвал пресс-конференцию!
Вице-президент занимается бизнесом, лоббирует бизнес… – куда это годится?
Руцкой огрызался, твердил о провокациях, об очернительстве, но ему никто не верил…
Вылет из Исламабада был назначен на восемь тридцать утра: самолет летел теперь в Афганистан.
Руцкой выглядел так, будто на него всю ночь безжалостно гадили мухи: злой, плохо выбритый, уставший: поездка потеряла смысл!
Девушки в галабиях надели на Руцкого венок из живых цветов. Венок болтался у него на шее как спасательный круг. Такое ощущение, веселился Алешка, что Руцкой приплелся на собственные похороны!
– Господин вице-президент! Господин вице-президент, задержитесь!..
По летному полю летел маленький толстый человек. Со стороны казалось, он не бежит, а катится колобком, причем катится так, что не может остановиться…
– Господин вице-президент… одну минуту, всего минуту!
Как же это здорово, черт возьми, что моджахеды ненавидят друг друга!
Узнав, что Хекматьяр отдает Руцкому пленного солдата (подробности были тайной), господин Раббани ответил тем же: по его распоряжению в Пешеваре тут же нашли какого-то туркмена из России, сейчас его доставят в Исламабад, и если господин вице-президент не против, туркмен вернется в Россию.
Ну есть же счастливые дни! Вылет задержали на два с половиной часа. Руцкой тут же приказал вызвать в аэропорт всех журналистов, аккредитованных в Исламабаде – российских и зарубежных, потом поднялся в самолет – хоть немного поспать.
Алешка схватил такси, смотался в город, купил рюмки из оникса. Два с половиной доллара набор – красота!
Да, что ни говори, а Руцкой – мужик фартовый! Попал в плен – получил Героя. Стал депутатом – пожалуйста, Ельцин делает Руцкого вице-президентом с правом исполнять обязанности руководителя России в случае его болезни или других обстоятельств…
Умный человек не делает все ошибки сам. Он все-таки дает шанс и другим. Руцкой никому не оставлял такого шанса.
Стоп, стоп, стоп… – вроде бы начинается!..
Алешка кинулся к самолету.
Что творилось на летном поле… – о! Все как-то сразу забыли про жару, про пыль – да обо всем; журналисты из Европы и Америки: Би-би-си, Си-эн-эн, «Deuche Welle» локтями отталкивали друг друга. Каждому хотелось быть поближе к Руцкому, который – в ожидании господина Раббани – стоял в центре ковровой дорожки, по-богатырски сложив руки на груди.
Туркмен оказался какой-то странный: Раббани тащил его за руку, а туркмен упирался как мог, лизал Раббани руки, усыпанные перстнями, и что-то лопотал по-своему.
– Хабибула, сын Барбакуля, – торжественно отрекомендовал его Раббани. – Забирайте, ваше высокопревосходительство!
Самолет прогревал моторы. Гаджиев, переводчик Руцкого, попытался что-то ему сказать, но Руцкой отмахнулся от Гаджиева как от назойливой мухи.
Он влюбленно смотрел на туркмена, который, как выяснилось, совершенно не понимает по-русски.
– Слушай, че этот малый орет, а? – Алешка подошел к Гаджиеву.
– Да странно все… Говорит, бл, через неделю обратно вернется…