Русский ад. На пути к преисподней
Шрифт:
Декабрь 73-го, страшная пора: КГБ сбился с ног в поисках «Архипелага», «Круга», всех его последних текстов; «сука власть» озверела, не знает, тварь, какой бы еще камень запустить в его сторону, какую бы гадость ему сделать…
«Гебуху» можно понять: никто не знает, что ж он, все-таки, написал. – При этом Андропов уверен, что если Александр Исаевич покажет ГУЛАГ, органы так, что вздрогнет весь мир (именно так: весь мир )… то есть будет напуган… что ж, может быть, не так уж это и плохо, в конце концов, Запад и Соединенные Штаты (если они поверят «Архипелагу») лишний раз почувствуют внутреннюю советскую силу. Мы, СССР, пугаем их ядерным оружием? Еще как! А здесь – «Архипелаг», убедительная вещь. Лагерями, трупами, кровью – убедительная. Тем более партия давно уже осудила «культ усатой личности» и формально открестилась от ГУЛАГа, в СССР давным-давно все по-другому, решения XX съезда никто пока не отменял!
Книга Солженицына в любом случае не должна ускорять историю. Тем более (это даже не обсуждается!) выкручивать истории руки.
Поэтому «гебуха» – ищет.
Солженицын по-прежнему дружески близок с Вишневской и Ростроповичем, о них, о «тройке великих негодяев», открыто пишут газеты. После статей, особенно в «Литературке», хочется, по совету писателя Солоухина, «запить так, чтобы забыть, к черту, что это – твоя страна»! Жизнь опять, как было когда-то при Сталине, похожа на «несостоявшееся самоубийство», и Александру Исаевичу, разумеется, больнее всех.
Не так давно, два года назад, чудом (опять: чудом) он остался жив – пережил покушение. Новочеркасск, подполковник КГБ Иванов, укол рицином, дикая боль, три месяца в кровати, почти парализация, волдыри по всему телу размером с кулак.
Как не умер? Бог? Какие могут быть сомнения?
«Вся возвращенная мне жизнь с тех пор не моя в полном смысле этого слова: она имеет вложенную цель…»
Понято давно, в сороковые, после победы над раком, над опухолью, от которой, казалось, нет спасения, повторено – слово в слово – тогда, в 71-м, после Новочеркасска…
Господь его хранит, Александр Исаевич обязан докатить «Колесо»…
Самое трудное для русского человека – поверить, что он, наконец, счастлив.
Так вот, история: Ростропович и Коган возвращаются с гастролей, стюардессы дружно обносят в самолете Ростроповича, не подают ему даже стаканчик с минералкой. Враг народа все-таки у него на даче, в зеленом сарайчике, похожем на ангар пожарных машин, живет Солженицын:
Над Москвой летят синицы,
В Кремль едут «Чайки»,
Проститутка Солженицын
Сочиняет байки…
Ну а самое главное – он не Солженицын, а Солженицер, сионист, да и Ростропович… этот… черт знает что такое, фамилия говорящая, с уклоном. Банда сионистов, короче.
И как таких на свободе держат?
Самолет снижается.
– У тебя, Пашенька… – Ростропович свесил очки, – с транспортом стеснения есть? Тогда, значит, во вторую машину прыгай, но не удивляйся сильно… я уж… с генералом одним… в первой поеду…
Приземлились в Домодедово. К трапу подлетают «Чайка» и «Волга», из «Чайки» выходит, улыбаясь, Николай Анисимович Щелоков, взасос целует Ростроповича, они садятся в «Чайку» и – уезжают.
– Я остолбенел, – признавался Коган. – Слушайте: явление Архангела Михаила меня б удивило меньше, чем Щелоков в мундире генерала армии; я подумал – арестовали Славу, в зидан повезли! А потом сообразил, что они просто едут куда-то на пьянку.
Подходят двое, козыряют:
– Товарищем Коганом вы будете?.. Мстислав Леопольдович приказал домой вас свезти… – «Волга» распахнулась. – Удобнее будет здесь, наверное? Или на втором сиденьице?
– А у Коленьки… праздник был, диссертация… по-моему, – объяснял Ростропович. – Ну и концертик на даче… Он ведь, сердечный, газет не читал, не имел, значит, такой привычки. Вот и пропустил легкомысленно, что я в немилость вхожу… – вот! Светланка, жена его, в те дни с Коленькой в раздрае была, это у них частенько случалось, ну а Коленька кроме Светланки и не слушал никого… – вот так меня, раба Божьего, прямо на Политбюро и доставили, мы там до ночки все развлекались…
В тот вечер на даче Щелокова выпивали (под «концертик») почти все руководители Советского Союза, даже Андропов приехал, хотя у Андропова с Щелоковым были, мягко говоря, совсем не простые отношения.
Обмануть Советскую власть! Так ее, гадину, развести… пусть даже прислуживать, пара «концертиков» на дачах – пустяки, о которых и говорить-то не стоит, но в «минуты роковые», когда наступает «момент истины», вести себя (Запад все видит!) исключительно по сердцу и по уму.
Иными словами: поставить «кремлевское быдло» в прямую от тебя зависимость, ведь есть магия имени (для быдла особенно), на всякого мудреца довольно простоты!
Или Слава, друг и благодетель Слава, перед тем, как умчаться на Запад, умчаться с таким расчетом, чтобы а) и многолетние визы были и б) появился бы образ (тоже деньги!) «узника совести», Запад очень любит такой «формат», здесь дураков еще больше, чем в Москве… – или Слава заручился… в обмен на какие-то услуги, поддержкой (под грифом «совершенно секретно», разумеется) тех товарищей в мундирах, кто в этой стране действительно вершил судьбами людей?
Госбезопасность грамотно контролировала – по всему миру – самых опасных беглецов из «советского рая». Прежде всего – литераторов.
Ведь ходили же слухи (в 91-м Буковский прямо говорил об этом с Ельциным, его ужасно интересовала Мария Васильевна Розанова, он просил руководителей России открыть ему, Буковскому, лубянские архивы), что в эмиграции, как и в «совке», друг присматривал за другом (или коллегой), брат за братом, жена за мужем. И – даже! – сын за матерью…
Главное условие – не трепать подлинно великие имена: Брежнев, Андропов… Прежде всего – Юрий Владимирович, конечно. Будущий генсек очень боялся, что когда-нибудь наружу вылезут его еврейские корни!
Короче, так: если кто-то из диссидентов контролирует (изнутри) антисоветские газеты и издательства, это удача, за такую работу чекистам ордена надо давать и продвигать их по службе, ведь надежнее всего – купить издателя, финансировать, например, тот же «Синтаксис». И не только «Синтаксис». Они (журнал) не задевают Брежнева? Нет. Андропова? Нет. Найдите хоть строчку!
Смешно, конечно, но генсеки (и Брежнев, и Андропов) плохо держали удары, направленные против них лично, и очень не любили, если их имена полоскались (даже врагами!) как грязная тряпка.