Русский флаг
Шрифт:
Великий князь положил руку на плечо лейтенанта. Было в этом жесте что-то привычное и обидно-снисходительное.
– Прекрасно! Государь примет вас!
– И вдруг резко: - Вы знакомы с рапортом Завойко?
– Нет, - солгал Максутов, - но обстоятельства дела таковы, что наша победа не нуждается ни в каких прикрасах.
Их взгляды встретились. "Я понимаю, - говорили глаза Максутова, - вас слишком часто обманывают, успокаивают фальшивыми реляциями, ничтожными подробностями, ничего не значащими в развитии военных операций..."
Константин Николаевич первым отвел взгляд и сказал с оттенком казенной напыщенности:
– Защитники Петропавловского порта будут щедро награждены. Государь ценит преданность и отвагу. Мне особенно приятно, что в деле приняла участие "Аврора". Я еще мальчиком плавал на "Авроре". В Киль, в Копенгаген... Весьма приятно! Расскажите государю о деле в общих чертах. А главное - знамя. Повергните знамя к стопам его величества. Знамя, отнятое у англичан, символ будущих побед России в отдаленном и малоизведанном Восточном бассейне.
В ожидании аудиенции Дмитрий Максутов пытался разобраться в ощущениях, вызванных приемом у великого князя. Прежде всего, камчатское дело не было для двора новостью. По-видимому, англичане и французы, отправившиеся в тихоокеанские порты Соединенных Штатов, внушили американским газетам ложное мнение о событиях в Петропавловске. Телеграфические аппараты передали клевету в Нью-Йорк и Бостон, а оттуда пароходы доставили газеты в европейские гавани. Мудрено ли, что эти газеты попали в Петербург раньше, чем успел промчаться через всю Россию Максутов. Если купец Смуров, торгующий овощами и заморскими лакомствами, только что получил партию груш из Парижа, а московские промышленники, братья Прохоровы, в ноябре поставили лондонским магазинам, через Мемель, халатный полубархат в восточном вкусе, модном нынче в Европе, с шалевыми узорами по вишневому цвету, - то отчего бы русскому двору не получить своевременно газетные листы из Парижа и Вены, из Лондона и Берлина, а великим князьям не верить в подлинность их информации?
О чем думал великий князь, с четырех лет от роду ставший генерал-адмиралом флота, подготавливая Максутова к высочайшей аудиенции? Максутов мог поручиться, что великий князь думал не о Петропавловске! Тут не могло быть ошибки. Привезенные известия и трофеи Константин Николаевич мысленно приспосабливал к чему-то другому, далекому, служившему предметом его особого внимания.
Он озабочен чем-то иным. Смотрел на Максутова, на знамя с изображением короны и словно обдумывал течение будущей сцены с участием самодержца всея Руси. "Главное - знамя!" - вспомнилось Максутову. Смешно! Он и сам не забывал о захваченном знамени; но не думал, что именно этот церемониал окажется главным.
Наконец за Максутовым пришли и проводили его в белый двухсветный зал. Там находились Николай, великий князь и несколько свитских офицеров.
– Слыхал, слыхал!
– приветливо сказал Николай, не дав лейтенанту представиться.
– Рад был узнать о блистательном отражении превосходных неприятельских сил!
Максутова поразила внешность Николая. Как не похож он на многочисленные литографированные портреты, на того Николая, которого Максутов видел однажды в стенах Морского корпуса!
Николай уже не кажется могучим, литым из светлого металла, монументом... Случилось что-то непоправимое. Во всей фигуре чувствуется дряблость, надломленность, пустота. Мундир стиснул фигуру Николая, как стареющего светского льва корсет. Император горбился, и мундир из-за этого с боков и под мышками морщился.
Серое, обрюзглое лицо. Чтобы скрыть дряблость обвисающих щек, рыжеватые колбаски бакенбардов опущены совсем низко и загнуты навстречу усам. Отталкивала холодная пристальность выпученных глаз.
– Ваше величество!
– сказал Максутов.
– Я счастлив первым принести весть о мужестве русских войск на отдаленнейшем краю империи!
– России нужна победа, - Николай смотрел мимо Максутова, на многофигурный горельеф, украшавший камин.
– Недалек тот день, когда Россия получит ее.
Константин Николаевич движением глаз показал Максутову на знамя. Лейтенант развернул его и бросил на паркет, к ногам Николая. Знамя скользнуло по полированной поверхности и ткнулось в носки императорских сапог. Николай не мог хорошо рассмотреть знамя. Максутов слишком буквально понял приказание великого князя - повергнуть знамя к стопам его величества! Не успел Дмитрий подумать о своей ошибке, как один из свитских офицеров переложил знамя с паркета на обитое светлым атласом полукресло.
Стояли в почтительном молчании, пока Николай изучал знамя.
– Велики ли были неприятельские силы?
– спросил он, наклонившись и не поворачивая головы.
– Явилась эскадра в составе шести судов, ваше величество... Четыре фрегата, пароход, бриг. В людях и в артиллерии неприятель имел по крайней мере четырехкратное превосходство...
– Чем же объяснить поражение? Незнание местности? Просчеты?
– Неприятель не сделал видимых ошибок, ваше величество, - ответил Дмитрий.
– Если он бежал из Петропавловска, то это заслуга наших солдат и матросов, проявивших чудеса храбрости...
Николая передернуло, но внешне это выразилось только в нетерпеливом движении правого плеча. Изо дня в день ему твердят об одном и том же - о чудесах храбрости, о верности престолу - и тем не менее сдают позицию за позицией, позволяют неприятелю накапливать силы в Крыму, проигрывают войну...
– Ты помнишь имена неприятельских адмиралов?
– спросил Николай строго, экзаменаторским тоном.
– Контр-адмирал Дэвис Прайс и контр-адмирал Феврие Депуант, ваше величество.
Николай помолчал немного, но эти имена, видимо, ничего не сказали ему. Максутов, утомленный долгим ожиданием приема, незаметно переместил тяжесть своего тела с правой ноги на левую и добавил, нарушая тягостное молчание:
– Адмирал Прайс, по слухам, вполне правдоподобным, застрелился накануне первого сражения, девятнадцатого августа.
Николай забыл о знамени и круто повернулся к лейтенанту.
– Застрелился...
– проговорил он глухо.
– По какой причине?
Он наклонил голову, положив тяжелый подбородок на ворот мундира, и нацелил на лейтенанта холодные выпуклые глаза.
– Сколько можно судить, - сказал Максутов, чувствуя, что разговор принимает нежелательный оборот, - его пугал призрак ответственности за совершенные ошибки, а может быть, и предчувствие неуспеха.