Русский флаг
Шрифт:
– Ладно, ладно, - нетерпеливо сказал Мартынов.
– Ничего со мной не станется, не тронут.
– Слушай меня. Эти ироды все могут... Знать их надо...
– Исправничиха вновь прильнула к Мартынову.
– Пускай их бес знает, - резко сказал он.
– А мне зачем? Иди. Мартынов мягко отстранил ее.
– Да, гляди, за моего казака не зацепись, он мужик злой, баловства не любит.
Она постояла немного, затаив дыхание, потом тяжело прошлепала к двери.
Распахнула дверь и хлопнула ею, как среди дня.
Проснувшись, Мартынов узнал от исправника, что мистер Чэзз решил ехать сегодня вместе с "любезным
Дом исправника стоял в верхней части Гижигинска, рядом с казенными строениями, магазинами для муки и соли. Тут же расположились и три купеческих дома с кладовыми и хозяйственными пристройками. Съезжая на нарте в нижнюю часть, еще более бедную и пустынную, где избы были случайно разбросаны и стояли без труб, со слюдяными пластинками в маленьких оконцах, Мартынов заметил невысокую фигуру женщины, скользнувшую за деревянную церковь.
Мартынову показалось, что он узнал жену исправника. Ни она, ни мистер Бордман из Бостона не пришли проводить его.
IV
В Англии росло недовольство флотом. Флот ее величества насчитывал около шестидесяти тысяч человек, но ни одно славное деяние еще не было совершено его офицерами и матросами в эту войну.
Козлом отпущения стал сэр Чарльз Непир, - Лондон отвечал глумлением на все его попытки оправдаться.
В нижней палате Чарльза Непира пытали по всем правилам парламентской инквизиции. Честолюбивый адмирал ясно ощущал неотвратимость надвигавшейся беды. Он и сам был некогда членом парламента и знал, сколь немощны доводы разума, истина перед могущественной силой политических интриг и закулисного сговора. Слишком замкнуто и неприветливо лицо Пальмерстона, того, кому верой и правдой служил старый адмирал. И сэр Джемс Грэхем молчит, словно не он благословлял медлительность и осторожность Непира и после Бомарзунда, в письме - а оно, к счастью, хранится в бумагах адмирала - будто не он оправдывал его бездействие. "Было бы жалким отсутствием твердости, - писал Грэхем, - если бы вы уступили воплям и рискнули бы вашими кораблями и пожертвовали многими драгоценными жизнями в попытке морскими силами разрушить укрепления, которые непременно должны были пасть при нападении с суши". Адмирал отлично усвоил главное требование кабинета: пусть умирают французы! Чего же хотят от него теперь?
Непир долго говорил об искусстве русских артиллеристов, о неприступности Кронштадта:
– У них могучие крепости, многочисленная армия на побережье, русские канониры на береговых батареях прекрасно обучены...
Адмирала плохо слушали. Раздались жидкие хлопки на скамьях оппозиции, слабые, как разрыв детской хлопушки. Непир только оправдывался, а они ждали другого - разоблачений, нападок на правительство, сенсаций. "Но нет, - думал Непир, - нужно поостеречься". В конце концов, его судьбу решит не парламентская оппозиция - для нее он только возможный козырь, - а кабинет, его старый противник лорд Россель, сэр Грэхем, увертливый Пальмерстон. Не могут же в этой свободной стране вышвырнуть вон с позором и стыдом человека, который командовал Балтийским флотом! Не могут!
Но почему злобствует правительственная партия? Оттуда, с их скамей, раздавались злые, оскорбительные реплики. Особенно усердствовал лорд Осборн, точно его пришпоривают
– Когда я прибыл в Балтийское море, - заявил адмирал, - то застал экипаж корабля "Нил" с плешивыми головами и в очках. Я имел честь донести об этом лордам адмиралтейства!
Чарльз Непир тщательно готовил этот "экспромт". Он впервые указал на плешивые головы и очки еще в июньском рапорте. Это должно развеселить палату.
Сэр Чарльз Непир сел наконец на место с таким видом, будто нанес противникам неотразимый удар. Но лорд Осборн встал, потирая руки от превкушения приятной сцены.
– Храбрый и почтенный адмирал не намеревается ли развить свои планы балтийской кампании?
Непир протянул вперед красные волосатые руки, словно защищаясь от пощечины, и воскликнул:
– Нет! Нет! Нет!
– К чему же в таком случае хр-р-рабрый и почтенный адмирал говорит об экипаже корабля "Нил", о плешивых головах и об очках?
Осборн никогда не гнушается дешевым успехом. Он состроил гримасу, и по палате покатился хохот.
– Потому что это справедливо!
– закричал Непир с места.
– В этом еще должно удостовериться!
– Осборн скрестил руки на груди и продолжал громовым голосом: - Как же могло случиться, что храбрый адмирал послал в адмиралтейство рапорт, в котором было сказано, что пятого февраля 1854 года корабль "Нил" был им найден в самом исправном положении?
– Это не противоречит ни очкам, ни плешивым головам!
– Я не постигаю, - торжествовал Осборн, - как мог начальник, храбрый и почтенный адмирал, найти корабль в самом исправном состоянии, когда экипаж этого корабля носит очки и состоит из плешивых голов?
У Непира мелькнула спасительная мысль:
– Какого числа мой второй рапорт?
Осборн ответил без запинки, - у него цепкая память на мелочи, даты, подробности:
– Июня месяца 1854 года, храбрый адмирал!
– Вот видите!
– воскликнул Непир.
– Четыре месяца спустя!
Смех палаты утих, стихли свистки оппозиции, и адмиралу показалось, что в палате светлеет.
Но ненадолго. Последовал сокрушительный удар Осборна:
– Храбрый адмирал, разрешите вам напомнить, что экипаж, найденный в весьма исправном виде - я напоминаю вам эту немаловажную подробность первого рапорта, - найденный в весьма исправном виде, не может, даже под вашей командой не может, в течение четырех месяцев потерять все свои волосы и быть принужденным носить очки.
Это нокаут. Считай хоть до ста, сэр Чарльз Непир не поднимется.
Сегодня ревет от восторга правительственная партия. Завтра будет смеяться вся Англия. Непира могут наградить, могут пожаловать Большим Крестом ордена Бани - это ничего не изменит. Он выброшен вон с позором и стыдом.
Непиру можно надавать публичных оплеух в парламенте, отдать его на растерзание торгашам. Можно посадить его в полном адмиральском облачении на колючие страницы газет, заставить глотать оскорбительные заголовки статей, набранные самым крупным шрифтом.