Русский флаг
Шрифт:
Зарудный сидел, тяжело положив руки на стол. Он спокойно заметил:
– Теперь неподходящее время для подобных вояжей.
– Почему?
– Камчатке угрожает война.
– Ну и что ж из этого? Вы воюйте, а мы будем торговать. Торговый человек всегда полезен.
– Торговец торговцу рознь, - усмехнулся Зарудный.
– Мое дело - деньги. А из кого я их выжму и каким образом, в это, молодой друг, лучше нос не совать...
– Я вовсе не признаю вас за своего друга, - сказал, с трудом сдерживаясь, Зарудный, - а более того, не признаю вашего права надувать камчадалов, грабить соотечественные нам племена...
Зарудный поднялся. Магуд рассмеялся и ткнул в бок рыжего:
– Слышишь, парень! Он этих грязных животных называет соотечественниками! Не собираетесь ли вы их выбирать в конгресс?
– Что с вами попусту толковать!
– презрительно пожал плечами Зарудный.
– Вы даже не умеете уважать хозяина дома, за столом которого сидите.
Тойон беспокойно заерзал на скамье. Низкорослый старик с удивительно коротким туловищем, когда садился, казался седым карликом. Андронников зло посмотрел на него, отодвинул чашку и буркнул:
– И поделом ему, по гостю и хозяину почтение...
– Хорошо, - сказал Магуд.
– Вы хотите помешать мне?
Зарудный поднялся из-за стола.
– Непременно, если вы не подчинитесь закону.
– Я не знаю ваших законов. И не хочу знать. Пусть один английский корабль появится в Петропавловске - и вы разбежитесь, как зайцы! разошелся Магуд, не давая Зарудному слова сказать.
– У вас нет пушек, нет штуцеров. Конечно, охотиться на медведей с русским ружьем прибыльный бизнес... Пока ружье начнет шипеть, - Магуд, сжав жирные губы, имитировал шипение пороха, - и раздастся выстрел, медведь успеет наесться ягод, пробежать пятнадцать миль до следующей провинции и преспокойно улечься в берлогу.
– Смею уверить, вам это не удастся, - сказал Зарудный.
– Что?
– Улечься в берлогу. Подымем.
Магуд вскочил, но Зарудный, не обращая на него внимания, повернулся и пошел в свою комнату. Андронников остановился в дверях.
– Мистер Магуд, - обратился он к американцу, - если стариковская память не обманывает меня, вы попали к нам с потерпевшего крушение брига "Мария"?
– С "Марии", - огрызнулся Магуд.
– А что?
– Много всяких отбросов выкидывало море на нашу землю, но такой дрянью, как вы, оно нас еще не одаривало... Так-то!
– Андронников с силой хлопнул дверью.
IV
Удалой с друзьями устроился в пустой избе. Лежа на полу, Семен с удовольствием слушал певучий, спокойный голос Ивана Афанасьева, рассказывавшего о Камчатке, о местных обычаях и достопримечательностях. Многое казалось странным. Взять хотя бы самого Ивана Афанасьева. Ладный парень, скуластый и загорелый. Определи такого на корабль - кто отличит его среди массы русских матросов? И говорит по-русски ровно, уверенно, только некоторые слова произносит необычно, по-здешнему немного шепелявя. А толкует все о чем-то незнакомом, далеком. Бог Кутха и его жена Какх, вероломный лесной карлик Пихлач, злые духи, горелые сопки - жилища богов, священный ворон...
– Ладно ты выучился русскому!
– похвалил Удалой Афанасьева.
– Мало-мало, - ответил польщенный охотник.
– Здеся-ка школа была. Я был совсем маленький, дома одно камчадальское слово слыхал. По-русски понимал не шибко, а учитель, видишь ты, казенной грамоте слабо знал, все по-церковному. Вот выучил я: "Распятого же за ны..." - Иван старательно произнес эту фразу, с усилием выговаривая буквы "с", "ж" и "з", - а учитель все поправляет меня: "Рашпята за жаны", "рашпята за жаны...". Так и запомнил я этот урок, а когда приехало начальство и спрашивали нас, я встал и громко ответил: "За жену распятого..." Смеху-то дивно было...
– Ишь, придумал!
– удивился Семен.
– Небось, секли?
– Не-е, - протяжно ответил Иван.
– На корабле за богохульство линьки полагаются.
– И ему, верно, досталось, - вмешался в разговор Никита Кочнев, только не помнит. Уж больно незлобивы, отходчивы они.
– Здесь сробеешь, - Семен взял Афанасьева под защиту.
– Начальства у вас, я погляжу, больно много. На каждую живую душу, почитай, пять начальников да десять собак.
– Собак поболее будет, - подтвердил камчадал.
– Чудно живете, - проговорил Семен, ворочаясь на тонкой крапивной циновке.
– Кругом богатство какое, река - что уха, соли да ешь, и погоды стоят подходящие, а вы ровно нищие или погорельцы.
Иван приподнялся на локтях. Луна осветила его смуглое, со скудной растительностью лицо, озаренное горящими темными глазами.
– Здеся-ка все есть, - сказал он зло, - да не для нас. Чиновник берет. Купец берет. Беда берет. А у охотника две руки, два глаза, одно ружье! Что будешь делать? Купцу не жаль охотника. Приезжает начальник, кричит: "Иван, вези почту! Иван, вези товары! Иван, вези меня!" Снял поклажу - нарты чистые, ни жиру на них, ни денежки не осталось. Собаки худые, кушать просят, рыбы нет. Чем кормить будешь? Пришел домой - другой начальник едет, кричит: "Эй, Иван, вези меня!" А денежки-то наши в берлоге полеживают, найти нужно. Как будешь искать? Зимой приехал купец - взял соболя, взял песца, взял горностая, охотнику зайца оставил. Что будешь делать? Сытому и жир невкусен, а проголодаешься - и кора сладка.
– Хлеб сеять надо, - твердо сказал Удалой.
– Что камчадал, что русский поселенец - одинаково живут, - Никита зевнул.
– С ползимы сарану жрут. Иной раз спишь, во сне хлеб видишь. А сеять пробовали - не доходит.
– Только ангелы с неба не просят хлеба, - подтвердил Семен. Говоришь, не доходит?
– Не достигает. В конце августа заморозки побивают.
– Не до-сти-гает!
– передразнил Семен.
– Оттого не достигает, что на флотских надеетесь. Не стоит и беспокоиться, привезут-де матросы мучицы, сахару привезут. А не везли бы - умудрил бы бог. Рожь хороших рук требует, - заключил Удалой примирительно.
– Заняты руки-то, не больно размахаешься!
– сердито ответил Никита.
– Чем же заняты?
– Ныне крепости строим супротив англичан. В другое время все больше казармы да гауптвахты. Уж тут у нас ни одного острожка, ни одного поста не заложат, пока гауптвахты не построят.
– Заместо церкви?
– ухмыльнулся Удалой.
– Казенное заведение, - строго сказал Никита, - первейшей надобности.
Стало тихо. Никита ворочался, устраиваясь поудобнее, Иван же так и остался неподвижно лежать на полусогнутых руках. Даже дыхания его не слышно.