Русский крест
Шрифт:
Вереницы архангелов, чудеса и фимиам
Рядом с полночью страсти, когда дико и томно
Припадаешь к ответно встающим грудям.
Мужик ожидал какой-нибудь пользы, например, разъяснения властей, будут ли еще реквизировать скот. От стихов он опешил и подумал, что белые хотят вести дело по-новому, но чиновники у них все царские, недоброжелательные. Стал читать дальше.
Ты, проживший без женской любви и без страсти,
Ты, не никший на бедрах женщин нагих,
Ты бы отдал все неба, все чуда,
За объятья любой из любовниц моих.
Мужик подумал, что дело пропащее. Любовницы и встающие груди - это не лошадь.
Но смирись, одинокий в холодном жилище
И не плачь по ночам, убеленный тоской!
Не завидуй, Господь, мне, грустящий и нищий,
Но во царствие любовниц себя успокой.
Под стихотворением стояло две подписи: "В. Шершеневич" и "Агитационный отдел XIII армии".
Мужик посчитал, что призыв смириться в холодном жилище относится к нему, а про Господа и снова про любовниц - не понял. В его думках перепутались белые и красные.
* * *
В Скадовске в белой хате на покрытом полосатым ковриком полу лежит убитый полковник Судаков. Голова закрыта газетой, руки сложены на груди, из обтрепанных обшлагов торчат нитки.
Нина приподнимает газету, смотрит на молодое спокойное лицо и машет рукой, отгонял муху. На левой щеке Судакова подсыхает свежая ссадина, в уголках глаз поблескивает влага. Как поверить, что он мертв?
Нина жмурится и начинает негромко стонать. Стон вырывается из души помимо ее воли. Она не может себя сдержать. Живой Судаков, говоривший ей, что и на том свете найдет ее, стоит перед ней.
Рядом глухо оправдывается Деркулов. Он не предполагал, он сочувствует, этого не должно было случиться.
Она опускает газету.
Тот, убитый инвалидами в магазине, тоже был накрыт газетой.
"Все пропало, - думает Нина. - Убиваем своих... Почему?"
Деркулов рассказывает, что здесь произошло: интендант стал хамить, вызывать инвалидов на скандал, а одноглазый прапорщик ударил его, и началась драка.
– Это ваши люди мстят мне за украденное у меня зерно, - говорит Нина. Вы нарочно так устроили.
Деркулов оправдывается.
Муха жужжит над трупом, садится на скрещенные руки, переползает с пальца на палец.
"Я его погубила", - думает Нина.
– А что было с той гречанкой? - спрашивает она. - Вы ее тоже убили?
– Нет, не убили, - отвечает Деркулов. - Ее перевербовали... Если будете в Севастополе жаловаться на меня, не забудьте сказать, что вся армия считает ваши кооперативы слишком красными.
– Армия предпочитает грабить, но не пускать купцов, - говорит Нина.
– Нет, армия молча гибнет, а в тылу - спекуляция и продажность.
– Это полковник Судаков спекулянт? Как вам не стыдно? Я все расскажу!
–
– Как "задержите"?! - спрашивает она.
– Так и задержу. Погиб офицер, полковник. Будем разбираться.
Что это? Он шутит? Неужели все так просто, так бесцеремонно? И некому защитить?
* * *
Защищать Нину было некому.
Судакова отпели. Последний раз солнце осветило его украшенный смертным венчиком лоб, и гроб закрылся.
Опускание гроба, закапывание ямы, насыпание на холмик поминальной кутьи - этот прощальный ритуал почему-то принес облегчение Нининой душе. Последний долг был отдан. Ничто на земле больше не связывало ее с Судаковым.
Нина отошла от могилы и оглянулась.
Деркулов стоял позади всех, ссутулив широкие плечи, звезды на погонах тускло поблескивали.
"Чего ему надо? - подумала она. - Как будто дразнит нас".
Артамонов и Пауль делали вид, что не замечают начальника контрразведывательного пункта, но именно это-то и подсказывало Нине, что они готовы к отмщению.
Зачем Деркулов играл с огнем, она не понимала. Может быть, он искал новую провокацию? Но зачем он отпустил их и они вольны были ускользнуть из Скадовска в любую минуту? (Правда, не на пароходе "Псезуапе", которому запрещен выход из порта).
"Он не выпустит нас, - ответила себе Нина. - он подталкивает нас бежать. Он что-то замыслил".
Артамонов согнулся над свежим деревянным крестом, стараясь привязать к нему бело-сине-красную ленточку. На его могучей, обтянутой кителем спине, резко выпирала крупная, живая правая лопатка. Ленточка не привязывалась. Манько потянулся, чтобы помочь, но Артамонов не отодвинулся, наступил ногой на холмик, нагнулся и, зажав зубами один конец, все-таки завязал. Цвета русского флага украсили могилу как смертный венчик.
Манько обошел Артамонова, поднял лопату, заровнял след сапога.
И Нину поразила эта картина. Так было всегда: герои делали свое дело, гибли, оставляя флаг, а заравнивали другие, негерои. Она прошла этим путем, уже стала заравнивающим негероем.
У нее почему-то заломило виски. Она почувствовала, что заболевает. Наверное, это от жары, решила Нина, желая обмануться. Ей нельзя было болеть.
И впрямь было жарко. Кладбищенские тополя-белолистки стояли сонные. Поникли крапива и подорожники. Белесые гроздья лебеды торчали будто иссушенные. Только густой терновник в тени вдоль забора не подавал признаков утомления да на каменном заборе прыгал полевой конек, звеня свою песню: "Цирлюй-цирлюй!"