Русский романс

Пушкин Александр Сергеевич

410. «Меня ты в толпе не узнала…» [420]

Меня ты в толпе не узнала — Твой взгляд не сказал ничего; Но чудно и страшно мне стало, Когда уловил я его. То было одно лишь мгновенье — Но, верь мне, я в нем перенес Всей прошлой любви наслажденье, Всю горечь забвенья и слез! <1874>

420

Музыка Мусоргского (из того же цикла), Гродзкого, Таскина.

411. Над озером [421]

Месяц задумчивый, звезды далекие С темного неба водами любуются; Молча смотрю я на воды глубокие — Тайны волшебные сердцем в них чуются. Плещут, таятся ласкательно-нежные: Много в их ропоте силы чарующей, Слышатся думы и страсти безбрежные, Голос неведомый, душу волнующий. Нежит, пугает, наводит сомнение: Слушать велит ли он? — С места б не двинулся! Гонит

ли прочь? — Убежал бы в смятении! В глубь ли зовет? — Без оглядки бы кинулся! Между 1872 и 1874

421

Музыка Мусоргского (1874), Аренского, Балакирева.

412. Трепак [422]

Лес да поляны. Безлюдье кругом. Вьюга и плачет, и стонет, Чудится, будто во мраке ночном Злая кого-то хоронит. Глядь — так и есть! В темноте мужика Смерть обнимает, ласкает, С пьяненьким пляшет вдвоем трепака, На ухо песнь напевает. Любо с подругою белой плясать! Любо лихой ее песне внимать! Ох, мужичок, Старичок Убогой, Пьян напился, Поплелся Дорогой, А метель-то, ведьма, поднялась, Взыграла! С поля — в лес дремучий невзначай Загнала! Горем, тоской Да нуждой Томимый, Ляг, отдохни Да усни, Родимый! Я тебя, голубчик мой, снежком Согрею; Вкруг тебя великую игру Затею. Взбей-ка постель, Ты, метель, Лебедка! Ну, начинай. Запевай, Погодка, Сказку — да такую, чтоб всю ночь Тянулась, Чтоб пьянчуге крепко под нее Уснулось! Гой вы, леса, Небеса Да тучи! Темь, ветерок Да снежок Летучий! Станем-ка в кружки, да удалой Толпою В пляску развеселую дружней За мною! Глянь-ка, дружок, Мужичок Счастливый! Лето пришло, Расцвело! Над нивой Солнышко смеется, да жнецы Гуляют, Снопинки на сжатых полосках Считают.

—

Лес да поляны. Безлюдье кругом. Стихла недобрая сила. Горького пьяницу в мраке ночном С плачем метель схоронила. Знать, утомился плясать трепака, Песни петь с белой подругой — Спит, не проснется… Могила мягка И уж засыпана вьюгой! <1875>

422

«Трепак (412)», «Колыбельная (413)» и «Серенада (414)» вместе с «Торжеством смерти (418)» составили вокальный цикл Мусоргского «Песни и пляски смерти» (1875–1877).

413. Колыбельная

Плакал ребенок. Свеча, нагорая, Тусклым мерцала огнем; Целую ночь, колыбель охраняя, Мать не забылася сном. Рано-ранехонько в дверь осторожно Смерть сердобольная — стук! Вздрогнула мать, оглянулась тревожно… «Полно пугаться, мой друг! Бледное утро уж смотрит в окошко. Плача, тоскуя, любя, Ты утомилась… Вздремни-ка немножко — Я посижу за тебя. Угомонить ты дитя не сумела, Слаще тебя я спою». И, не дождавшись ответа, запела: «Баюшки баю-баю».

Мать

Тише! ребенок мой мечется, плачет! Грудь истомит он свою!

Смерть

Это со мной он играет и скачет. Баюшки баю-баю.

Мать

Щеки бледнеют, слабеет дыханье… Да замолчи же, молю!

Смерть

Доброе знаменье — стихнет страданье. Баюшки баю-баю.

Мать

Прочь ты, проклятая! Лаской своею Сгубишь ты радость мою!

Смерть

Нет, мирный сон я младенцу навею. Баюшки баю-баю.

Мать

Сжалься! Пожди допевать хоть мгновенье Страшную песню твою!

Смерть

Видишь — уснул он под тихое пенье Баюшки баю-баю. <1875>

414. Серенада («Нега волшебная, ночь голубая…»)

Нега волшебная, ночь голубая, Трепетный сумрак весны; Внемлет, поникнув головкой, больная Шепот ночной тишины. Сон не смыкает блестящие очи, Жизнь к наслажденью зовет, А в полумраке медлительной ночи Смерть серенаду поет: «Знаю: в темнице суровой и тесной Молодость вянет твоя. Рыцарь неведомый, силой чудесной Освобожу я тебя. Старость бездушная шепчет напрасно: Бойся любви молодой! Ложно измыслила недуг опасный, Чтоб не ушла ты со мной. Но посмотри на себя: красотою Лик твой прозрачный блестит; Щеки румяны; волнистой косою Стан твой, как тучей, обвит. Пристальных глаз голубое сиянье Ярче небес и огня; Зноем полуденным веет дыханье — Ты обольстила меня! В вешнюю ночь за тюремной оградой Рыцаря голос твой звал… Рыцарь пришел за бесценной наградой; Нас упоенья настал!» Смолкнул напев; прозвучало лобзанье…

В долгом лобзании том Слышались вопли, мольбы и стенанье — Тихо всё стало потом. Но поутру, когда ранняя птица Пела, любуясь зарей. Робко в окно заглянувши, денница Труп увидала немой. <1877>

415. А. А. Фету [423]

Словно голос листвы, словно лепет ручья, В душу веет прохладою песня твоя; Все внимал бы, как струйки дрожат и звучат, Все впивал бы цветов и листов аромат. Все молчал бы, поникнув, чтоб долго вокруг Только песни блуждал торжествующий звук, Чтоб на ласку его, на призыв и привет Только сердце б томилось и билось в ответ… 1887

423

Музыка Ляпунова.

416. «Не смолкай, говори… В ласке речи твоей…» [424]

Не смолкай, говори… В ласке речи твоей, В беззаветном веселье свиданья Принесла мне с собою ты свежесть полей И цветов благовонных лобзанья. Я внимаю тебе — и целебный обман Сердце властной мечтою объемлет, Мне мерещится ночь… в лунном блеске туман Над сверкающим озером дремлет. Ни движенья, ни звука вокруг, ни души! Беспредметная даль пред очами. Мы с тобою вдвоем в полутьме и тиши, Под лазурью, луной и звездами. Только воды дрожат, только дышат цветы Да туманится воздух росистый, И, горя сквозь туман, как звезда с высоты, В душу светит мне взгляд твой лучистый. В беспредельном молчаньи теней и лучей Шепчешь ты про любовь и участье… Не смолкай, говори… В ласке речи твоей Мне звучит беспредельное счастье! <1888>

424

Музыка Врангеля.

417. Забытый [425]

Он смерть нашел в краю чужом, В краю чужом, в бою с врагом; Но враг друзьями побежден, — Друзья ликуют, только он На поле битвы позабыт, Один лежит. И между тем как жадный вран Пьет кровь его из свежих ран И точит незакрытый глаз, Грозивший смертью в смерти час, И, насладившись, пьян и сыт, Долой летит, — Далеко там, в краю родном, Мать кормит сына под окном: «А-гу, а-гу, не плачь, сынок, Вернется тятя. Пирожок Тогда на радостях дружку Я испеку…» А тот — забыт, один лежит… <1874>

425

Музыка Мусоргского (1874). Под впечатлением картины В. Верещагина (из туркестанского цикла, выставленного в 1874 г.), вскорости снятой «по распоряжению властей».

418. Торжество смерти [426]

День целый бой не умолкает; В дыму затмился солнца свет, Окрестность стонет и пылает, Холмы ревут — победы нет! И пала ночь на поле брани; Дружины в поле разошлись; Все стихло — и в ночном тумане Стенанья к небу поднялись. Тогда, озарена луною, На боевом своем коне, Коней сверкая белизною, Явилась смерть! И в тишине, Внимая вопли и молитвы, Довольства гордого полна, Как полководец, место битвы Кругом объехала она; На холм поднявшись, оглянулась, Остановилась… улыбнулась… И над равниной боевой Пронесся голос роковой: «Кончена битва — я всех победила! Все предо мной вы склонились, бойцы, Жизнь вас поссорила — я помирила. Дружно вставайте на смотр, мертвецы! Маршем торжественным мимо пройдите; Войско свое я хочу сосчитать. В землю потом свои кости сложите, Сладко от жизни в земле отдыхать. Годы незримо пройдут за годами, В людях исчезнет и память о вас — Я не забуду, и вечно над вами Пир буду править в полуночный час! Пляской тяжелою землю сырую Я притопчу, чтобы сень гробовую Кости покинуть вовек не могли, Чтоб никогда вам не встать из земли». <1877>

426

Музыка Мусоргского (с изменениями, под названием «Полководец», вошло в цикл «Песни и пляски смерти», 1877). Использована мелодия известного русским революционерам польского гимна «Z dymen pozar'ow» на слова К. Цейского. Романс исполнял знаменитый певец П. Лодий, способствуя его популярности.

ВАСИЛИЙ НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО

(1844–1927)

419. Умирающий [427]

Отворите окно… отворите!.. Мне недолго осталося жить; Хоть теперь на свободу пустите, Не мешайте страдать и любить! Горлом кровь показалась… Весною Хорошо на родимых полях: Будет небо сиять надо мною И потонет могила в цветах. Сбросьте цепи мои… Из темницы Выносите на свет, на простор… Как поют перелетные птицы, Как шумит зеленеющий бор! Выше, выше, смолистые сосны, Все растет под сиянием дня… Только цепи мне эти несносны… Не душите, не мучьте меня!.. То не песня ль вдали прозвенела, Что певала родимая мать? Холодеет усталое тело, Гаснет взор, мне недолго страдать! Позабудьте меня… схороните… Я прощу вас в могиле своей… Отворите ж окно… отворите, Сбросьте цепи мои поскорей!.. <1882>

427

Иногда приписывают Федорову. Известна обработка для пения Ожегова. Музыка Н. Александрова.