Русский романтизм

Коллектив авторов

тятся44 (I ч. 9 е.). Недаром Лихонин жаловался, что „многие

1361

из его намеков непонятны и нуждаются в пояснительных при-

мечаниях" *).

Для этой цели он прибегает к р а з р о з н е н н о с т и це-

лого, н е д о г о в о р е н н о с т и , намекам, иносказа-

т е л ь н о с т и . Тема любви начинает разворачиваться со сцены,

когда

к автору, поспешно заканчивающему свой туалет, вхо-

дит приятель и говорит: „по словам молвы влюблены ужасно

вы". „Вечер промчался... я даже решился петь". Для любопыт-

ных помещен куплет: „Откройся мне о друг мой нежный"

(гл. 41). После этих брошенных вскользь намеков следует

длительный перерыв, и лишь в 63 главе после ряда всяких

иных перебивающих друг друга тем, он рассуждает отвле-

ченно об обетованной земле, где испытывает „сладость дружбы,

бесконечность любви". После чего в 64 главе дано неожидан-

ное признание: „я ее люблю... она, меня любит... что же...

больше ничего..."

Прорывающиеся грустные тона, например, стихотворение

„Как тяжко, грустно мне" (в рукописи адресовано к „Kitty"),

замаскированы легким приключением: странник заснул возле

купальни. Целое рассуждение о веках любви дано лишь для

того, чтобы привести стихотворение:2)

Не анаю, что с моим мне сердцем делать,

Оно грустит, томится бев тебя.

(И, 89)

Отправляясь на войну, он пользуется случаем выразить

всю силу чувств к своему другу: „Вздохните глубоко о том,

что вы некогда любили более всего в мире, взгляните на то,

что для вас дороже всего в мире, теперь слейте эти два

чувства, если от слияния их родится существо, то оно по-

добно будет моему другу" (114 г.). И это является поводом,

чтобы дать портрет этого друга — „как все пристало мило

ей",чиз которого читатель узнает о новом мотиве, вплетаю-

щемся в это чувство.

Тогда мне сердце мысль тревожит,

Что замужем уже она.

Свое настроение он выражает и н о с к а з а т е л ь н о в сло-

вах Александра Великого, который перед походом в Азию

роздал все, что имел, оставя себе надежду (116 гл.), и II часть

путешествия открывается тем, что ее освещает „не обыкно-

венное солнце, но н а д е ж д а — солнце душевное". Также ино-

сказательно открывает он читателю свое душевное раздвоение,

которое так ярко отразилось в письмах: „однажды к вечеру

*) „Моск. Наблюдатель", 1836 г., VII.

2) В рукописи адресовано к .Kitty"

1361

растроганный до глубины сердца, послушайте, сказал я одному

земному существу, схватив его за руку... послушайте, повто-

рил я, и потом произнес медленно: пора почивать. Огненные

слова осветили рассудок и опровергли необдуманный восторг"

(гл. 122). 1-го мая он собирается ехать за город, так как

слова: „поедемте с нами", произнесены голосом, „которого эхо

отдается в сердце", после чего следует длительный перерыв —

путешествие по Средиземному морю, к Тигру, Евфрату, до

Рая, которое имеет явно служебное значение, все это для

того, чтобы бросить намек: „я был в раю" (140, II). Такое же

служебное значение имеет путешествие в историческое прош-

лое (III, 5). „Подобно мне, несомому по волнам Геллеспонта,

мысли мои несутся по пучине памяти". Буря на море, ко-

рабль, взорванный на воздух, описывается лишь для того,

чтобы вставить следующую иносказательность: „Страшно быть

взорванным, я это испытал". И затем поясняющее стихо-

творение:

Холодность сносна лишь при муже,

Но вдруг она день ото дня

Со мной все хуже, хуже, хуже,

Как это взорвало меня.

Третья часть „Странника" вся обвеяна воспоминаниями, но-

сящими уже пессимистический оттенок: „настал новый день, но

я все еще грустный, как будущность безнадежного человека,

не знал, в какую часть света удалиться и бросился в пустыню"