Русский романтизм
Шрифт:
летится вдребезги"; 3) дать описание мнимо встречающихся
местностей, как это принято в путешествиях, — например,
Хотина, где он останавливается на ночлег, Днестра, через
который он проезжает, Кишинева и Кишиневского сада; 4) наме-
тить некоторые происшествия, правда, очень несложные — как
посещение молдаванина, находка рукописи. Но все это играет
чисто внешнюю, служебную роль, являясь лишь поводом для
всяких воспоминаний в форме беседы с читателями.
Путешествие по карте н а м е р е н н о разрушается авто-
ром и внутренняя разрозненность делается принципом постройки.
В I части еще соблюдена некоторая географическая последовав
тельность. Путешествие начинается из Подолии, так как „осталь-
ная половина света пуста и незначительна". Через Могилев
странник приезжает в Хотин, где и располагается на ночлег.
После длинных рассуждений о путешествии он направляется
в Кишинев, после многих отступлений дано описание Днестра.
Иногда путешествию придается характер реальный: „дорога
меня совершенно разбила", описывается прогулка по улицам
Кишинева и т. д. Но только что читатель начнет забывать,
что путешествие совершается, сидя на месте, как автор стре-
мится разрушить иллюзию: „в Кишинев! — и вот я меряю цир-
кулем по масштабу 5 верст".
Во II части даже эта внешняя географическая последова-
тельность восстанавливается с трудом, в III она отсутствует
совершенно, и это опять — намеренный прием повествования:
„Взоры наши отправляются вдоль по широкой карте. Вот я вожу
по ней указательным пальцем" (II, 6 стр). Следует перерыв
в две главы, затем он возвращается к брошенной теме: „Со
вздохом глубоким отправляюсь я вдоль по пространной карте"
(II, 9). После нового перерыва он вспоминает, что войска при-
ближаются к границе, но снова отвлекается беседой с читате-
лями, и лишь спустя несколько глав >> , возвращается к своему
передвижению* Эту непоследовательность он сак подчерки-
вает: „кажется мне, что я сбился с дороги. В которо* же
из глав своротил я вправо или влево?" (гл. CLIV). В III части
он говорит: „Не зная, с которой стороны подойти мне опять
к тому месту, где остановилась главная мысль моя и военные
действия, я задумался, как Аристотель, о достоинстве книг"
(21 стр.). Но путешествие снова прервано на два дня, после
чего он вспоминает: „я полагаю, что всякий помнит, на чем
остановился поход мой во II части" (III ч. 33 стр.), — а в III ч. он
объявляет: „Совсем на землю я не хочу съезжать. Пущусь по
седьмому слою воздуха". Таким образом, традиционная форма
путешествия намеренно разрушена в „Страннике". Ключом
к к о м п о з и ц и и его является указание, что это путешествие
„по цолю воображения": „В крылатом легком экипаже, чита-
тель, полетим, мой друг" (гл. CXVIII). Затем далее: „Сбираясь
в дорогу, я еще должен осмотреть свое воображение. Подоб-
ного коня должно гладить, чистить и холить, кормить мозгом,
а поить жизненными соками. Зато, едва только ногу в стремя...
распахнулись крылья, хлоп задними ногами в настоящее... гля-
дишь, уже он в будущем или в прошедшем, на том или другом
полюсе, на небе или под землей, везде и нигде, чудный конь!"
В главе 119 он снова к этому возвращается: „Порхай, лети,
мой милый конь, тебе не нужен хлыст и шпоры".
Этим объясняются: 1) б ы с т р о т а , с какой он перелетает
с одного места на другое: „Воображение уже спустилось
с каменной горы, проехало без внимания город, таможню,
карантин и переправилось чрез Днестр, не двигая с места
парома" (гл. VII); 2) б е с п л а т н о с т ь и н е п о с л е д о в а -