Русский щит. Роман-хроника
Шрифт:
Десяти лет от роду Ярослав стал княжить в Переяславле-Южном, оборонял со своей дружиной степную границу, а в двенадцать лет возглавил свой первый поход в Дикое Поле, на половецкие кочевья. Покорно склонялась под копыта боевых коней жесткая степная трава, в клубах пыли уносились прочь ватаги половецких всадников, черные клобуки отгоняли к переяславским рубежам стада и бесчисленные табуны коней, добытые мечом в половецких вежах. Славно, радостно, празднично!
Много было потом походов: на мятежную Рязань и на новгородскую заставу град Торжок, на волжских булгар и на Литву, на каменный город Ревель и на северные народцы — емь и корелу.
Когда-то горожане далекого южного города Галича, измученные внутренними усобицами, призвали к себе на княжение пятнадцатилетнего Ярослава. Завидным княжением был древний Галич, в первом десятке русских стольных градов числился!
По весенней распутице, в самую бездорожную пору, князь Ярослав с боярами и дружиной поспешил в Галич. Расползалась под копытами коней желтая глина приднепровских дорог. Бешеные талые воды сносили мосты на бесчисленных речках. Мужики в деревнях, встречая забрызганных грязью всадников, в сомнении качали головами: «Не проедете, бояре… Потонете…»
И после всех этих трудов, когда недалек был уже Галич, навстречу Ярославу выехал с четырьмя конными дружинниками посольский боярин киевского князя Рюрика Ростиславича, передал дерзко волю своего господина: пусть-де возвращается Ярослав обратно в свой Переяславль, потому что отдан Галич другому князю. А будет Ярослав противиться — пойдут тогда на него полки князей Рюрика Киевского, Всеволода Черниговского, Мстислава Смоленского…
Навечно запомнилось князю Ярославу постыдное возвращение в Переяславль. А кто обидчик? Князь Рюрик Ростиславич, союзник по походам на половцев, хлебосольный хозяин и мудрый советчик, которого Ярослав почитал чуть ли не за родного отца!
Понял тогда Ярослав, что нет в княжеском деле ни слова честного, ни дружбы верной, ни сердечной теплоты. Только власть, только сила…
Дядька Василий, наставник молодого князя, так и сказал:
— Запомни навсегда, княже! Князю надлежит властвовать. А чтобы властвовать, надо внушать страх. А чтобы внушать страх — нужно быть сильным!
И князь Ярослав поверил только в силу. Силу он искал в далеком северном городе Новгороде.
Не все князья решались сесть на новгородский стол. Не господина и повелителя видели новгородцы в князе, а слугу военного, временного предводителя городового ополчения, сберегателя боярских вотчин и купеческого богатства от черных людей. Князь был только мечом новгородским, а головой — господа, выборные городские власти: посадник, тысяцкий, архиепископ. На вече верховодили бояре, княжеское слово тонуло в слитном гуле их голосов. Сам по себе был Великий Новгород, и недаром говорили на Руси: «Господин Великий Новгород судит один бог!»
В Новгороде самый строптивый князь был подобен взнузданному коню. Границы его власти были точно очерчены договорной грамотой — рядом. Не мог князь покупать вотчины в Новгородской земле, принимать людей в кабальную зависимость, вести торг с заморскими купцами. Рыбу в реке Ловати князю дозволялось брать лишь раз в три года, а охотиться — только осенью. Если князь нарушал подписанный ряд, то новгородцы собирались на вече, выносили согласное решение: «Иди, княже, прочь! Ты нам не надобен!..» Позор!
И все-таки князь Ярослав приехал в Новгород. Своенравен был Господин Великий Новгород, но богат людьми, землями, заморским торгом. Надеялся Ярослав исподволь склонить на свою сторону корыстолюбивое боярство, везде посадить верных людей, взять в свои руки новгородские полки и отвоевать великое княжение. А там и с новгородской вольницей по-иному говорить можно…
Трижды изгоняли князя Ярослава озорные новгородские вечники, но каждый раз он возвращался, клялся на кресте блюсти новгородские вольности. И прижился-таки в Новгороде, оброс нужными людьми, накопил силу — не сдвинешь!
С опаской поглядывал на него сам великий князь Юрий Всеволодович, но поделать ничего не мог. За Ярославом стоял Великий Новгород, а на него ногой не топнешь, большую войну начинать надобно. А с кем воевать и против кого? Не примут братоубийственной войны ни другие князья, ни черные люди. Так и сидели братья — один во Владимире, другой — в Новгороде, один — уже великий князь, другой — великий князь в будущем (и надеялся, что — в скором!)…
Перед старшим братом Ярослав держался гордо, независимо, но сам-то понимал, что сила его не в собственной дружине, а в новгородском боярстве. Поддерживали своего князя новгородские бояре, боясь самовластия стольного Владимира. Ярослав тоже избегал ссориться с боярами, не поступал наперекор новгородской господе.
И вот теперь, на исходе месяца февраля, когда приехал великокняжеский гонец с просьбой о помощи, Ярослав колебался. Он не мог ответить прямым отказом. Не забудут люди, если он в трудное для Руси время будет отсиживаться за новгородскими стенами. Захотят ли после люди звать такого князя на великое княжение? Но с одной дружиной идти на Сить бесполезно, а городовое ополчение в руках посадника, тысяцкого, вечевых бояр. Не шибко надеялся князь Ярослав на их согласие. Знал, что новгородским боярам сильный Владимир — нож к горлу, а ослабевший и униженный — милее милого…
В тяжелом раздумье ходил князь Ярослав по горнице. За слюдяным оконцем спускались ранние зимние сумерки. На Софийской стороне ударил к вечерне соборный колокол. Скрипнула дверь. В горницу заглянул комнатный холоп, напомнил:
— Ждет гонец-то… Что прикажешь сказать, княже?
— Скажи ему: князь думает…
И снова ходил Ярослав из угла в угол, морщил в раздумье широкий лоб. Сложно, ох как сложно! Ну, согласятся бояре на поход, даст бог, побьет великий князь с помощью новгородских полков царя Батыгу, что тогда? А вот что: возвысится тогда брат любезный Юрий Всеволодович, без меры возвысится. А сие ведь ему, Ярославу, только во вред, прощайся тогда с надеждой на великое княжение! А если поляжет его дружина и новгородская помощь на Сити, тоже не лучше. Сгинет сила князя Ярослава, долгими годами копленная. Неизвестно еще, как посмотрит новгородская господа: князь без дружины Господину Великому Новгороду без надобности, оборонять рубежи от немцев, от Литвы ему нечем. Не укажут ли такому князю путь из города? Не позовут ли другого князя?..
И так и эдак выходило — плохо… Но прямо отказать великому князю в помощи все-таки нельзя!
Уверенно, по-хозяйски протопав через сени, вошли посадник Степан Твердиславич и тысяцкий Никита Петрилович. Разом поклонились князю. Оба — грузные, седобородые, багровые от мороза. Посадник одет в тяжелую, крытую немецким бархатом шубу на соболях, на шее — золотая цепь, знак посаднического чина. Тысяцкий накинул поверх блестящей кольчуги суконный плащ. «Ишь! Нарядились хозяева Великого Новгорода!» — недовольно поморщился князь, но спросил приветливо: