Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
Но еще больше озаряло его надежду воспоминание о девушке, с которой он познакомился в Волгограде шесть лет тому назад, в год празднования пятидесятилетия Сталинградской битвы, ей тогда исполнилось двадцать, а Выкрутасову было тридцать четыре года, они бродили по весенним волгоградским набережным, он рассказывал ей о разных странах мира, в которых довелось побывать, глаза Надечки светились зеленовато-синим светом, и она все ждала от него большой и хорошей любви, а он все хранил и хранил верность Раисе. Как теперь выясняется, зря хранил.
В Пензе пассажиры в его купе поменялись, и вместо трех куроядных теток образовались двое приятной наружности старичков, которым Выкрутасов представился в качестве беженца из Москвы, якобы у него в Москве дом снесло ураганом.
— Слыхали, но чтоб такой силы… — удивлялись старички. — Неужто прямо дома сносило? Почему ж не сообщается?
— А что сейчас сообщается? — усмехнулся с грустью Дмитрий Емельянович. — Поймите же наконец, что времена гласности давно закончились. Вот, еду теперь, ищу себе кров. Даже не знаю результатов вчерашних матчей. Вы не в курсе?
Старички не только про ураган, но и про вчерашние матчи ничего не знали, ехали в Волгоград на похороны брата. Чужое горе малость развеяло тоску Выкрутасова по множеству потерянных раев и досаду на то, что никак не получается стать пророком в своем Отечестве. Умерший брат был участником Сталинградской битвы, и Дмитрий Емельянович сказал старичкам:
— Снова надо идти от Волги до Берлина.
Прощался он с ними на вокзале в Волгограде с самыми теплыми чувствами. Он им настолько понравился, что они даже звали его с собой на похороны и поминки, но с его стороны было бы некрасиво соглашаться.
— Поедем, чудак ты человек! — говорили старички. — Без крова не останешься, пристроим тебя как-нибудь. А нет, так с нами в Пензу возвратишься, в Пензе точно пристроим.
— Спасибо вам, родные мои, — чуть не плакал, растрогавшись, беженец. — Я уж как-нибудь сам. У меня тут много друзей, не пропаду. Мне в «Роторе» должность младшего тренера давно светила.
Чтобы не нарваться на какие-либо неприятности, он на сей раз решил сначала позвонить. Телефон Надечки был у него в записной книжке под кодовым наименованием «Волгоградский спортинвентарьсбыт». Чтоб некогда ревнивая Раиса не заподозрила плохого. Хотя что плохого в невинных прогулках по набережным и рассказах о заморских странах!..
К телефону подошел мужчина с хриплым, не то пропитым, не то простуженным голосом.
— Кто ее спрашивает? — рявкнул он на запрос Выкрутасова о Надежде.
— Это ее стар… ринный друг, — растерялся московский беженец. — Дмитрий.
— Митька! — воскликнуло хрипатое чудовище. — Ты, что ли? Дуй скорее сюда! Бери такси и — в атаку! За такси я плачу!
— Может, вы другого Дмитрия имеете в виду? — пробормотал бывший политинформатор. — Моя фамилия Выкрутасов.
— Выкрутасов, Тарантасов, Дурандасов! — хрипело в трубке. — Давай быстрее! Дуй сюда, старый! Тебя я имею в виду, тебя! Соскучился — сил нету!
— Простите, я адрес забыл.
— Ну ты даешь, поросенок! Запоминай.
Хриплый бас продиктовал Выкрутасову несложный и легко запоминающийся адрес. Через двадцать пять минут, испытывая некоторое головокружение, Дмитрий Емельянович поднимался по лестнице на пятый этаж, где у распахнутой двери квартиры его встречало неистовых размеров и весьма опасное с виду существо — мужчина лет пятидесяти, двухметроворостый, с плечами, подобными скалам, и монументальными ручищами. Несмотря на весь свой смертоносный вид, существо улыбалось и дружелюбно ревело:
— Митька! Димоноид! Дай обнять тебя поскорее!
Несмотря на все опасения, Выкрутасов смело поднялся и канул в пучину каменоломных объятий. Затем он был почти внесен внутрь квартиры, где кроме этого людоеда никого не оказалось. Зато на столе стояло множество объектов спаивания и закармливания гостей, и Дмитрию Емельяновичу померещилось, будто он прямо так и вошел сюда со стаканом водки в левой руке и черноикорным бутербродом в правой. Во всяком случае, и то и другое у него в руках уже было, и он уже чокался, пил и закусывал.
— Добре дошли, как говорят мои братки-сербы! — хрипло грохотал хозяин дома. — Гондурасов ты мой дорогой! Давай сразу, чтоб между первой и второй пуля не пролетела! И брюнеточкой, брюнеточкой… Ты помнишь Лимпопо, Димка? Помнишь, как мы там Валерку положили? Помянем Валеру, братан!
Не помянуть Валерку было никак нельзя, но дольше оставаться в таком нелепом положении Выкрутасов не мог. Выпив вторую и съев еще один бутерброд с «брюнеточкой», он честно признался:
— Вы меня простите, ради бога, но вы явно меня не за того принимаете. Хоть убейте, но я вас впервые вижу.
— Ай! Ай! — воспрокинулся хриплоголосый. — Удивил, поросенок! Да я ведь тебя тоже впервые вижу. Но я замечаю в тебе русского военного человека и скажу честно, я тебя сразу полюбил. Приезжаю — дома никого. А я ведь три месяца не был. Выпить хочется, поговорить с родным человечком хочется. Думаю, кто первый позвонит, тот и будет моим побратимом. Давай еще по одной — за Кандагар. Ты был в Кандагаре?
— Не был.
— Тем более должен за него выпить!
Они выпили за прославленный афганский город. Выкрутасов старался пить по-военному — как будто воду пьет. И получил одобрение:
— Молодец! До чего ж ты мне нравишься, Димоподобный ты мой! Дай я тебя поцелую! Я для тебя, поросенка, все готов сделать, всем поделиться. Жена моя, если сейчас придет, не стесняйся, бери. Вали ее в кровать!
— Да вы что! — опешил Выкрутасов. — Чтоб я?!
— А я говорю — вали! — стукнул кулаком по столу излишне гостеприимный хозяин.
— Нет, не буду. Это уж, знаете ли…
— Вали!!! — Второй удар по стулу был таков, что валяльному приказу подчинилась одна из еще не откупоренных бутылок.