Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
Впрочем, он не очень огорчался. В запасе у него оставалось еще огромное множество футбольных огневых точек страны, погода стояла великолепная, город благоухал то травами и цветами, то речным рыбным запахом, всюду стояли величественные памятники, сновали живые русские люди, ходили трамваи, сверкали красотой несравненные волжаночки и не оставалось никаких причин для отчаяния. Все вокруг дышало надеждой и мечтой.
Штаб-квартира Лихоманова располагалась в огромном старинном особняке, которому реставраторы придали новое, пореформенное звучание, превратив его в гимн возрожденного поволжского капитализма. В зеркальных стеклах окон отражались улицы и небеса, а перед входом сверкала вывеска с портретом опального академика и надписью:
Штаб-квартира Партии Победившей Демократии
имени Андрея Дмитриевича Сахарова,
г. Сахаров
— Я к Сергею Львовичу от Игоря Эммануиловича, — сказал Дмитрий Емельянович охранникам, и эта только что придуманная хитрость сработала. Ураган по-прежнему нес Выкрутасова. Охранники только осмотрели постранично паспорт, заглянули в папку с манифестом и пропустили гостя из Москвы.
Поднявшись на второй этаж в приемную Лихоманова, Дмитрий Емельянович подошел как раз вовремя, когда секретарша громко произнесла группе других посетителей:
— Проходите, господа!
И он нагло прошел вместе с «господами», мельком оглядев их и отметив в каждом знак некоего особого безумия. Все они были вызывающе непричесанными, ковыряли в носу, у одного в ухе светилась явно женская сережка, у другого на майке красовалась статуя Свободы с вознесенной неприличностью вместо факела, третий, кроме того, что ковырял в носу, еще и грыз ногти, четвертый имел на груди медаль «Живое кольцо», а у пятого лицо и лысина сливались в какую-то особенно неприятную безликость.
— Рад, очень рад вас всех видеть в сборе, — стал пожимать всем руки, в том числе и Выкрутасову, хозяин огромного и роскошного кабинета, в котором по углам стояли нагие бронзовые красавицы, а стены горделиво являли на обозрение посетителей многочисленные фотографии в дорогих рамках. На фотоснимках хозяин кабинета был запечатлен со всем российским бомондом — с Еленой Боннэр и Никитой Михалковым, с Борисом Немцовым и Борисом Ельциным, с Черномырдиным и Боровым, Хакамадой и Чубайсом, Жириновским и Кириенко, Гайдаром и Березовским, но основополагающей, конечно же, являлась фотография черно-белая, с самим отцом водородной бомбы и всей новорусской демократии.
Усевшись и получив по чашке кофе с коньяком, странного вида посетители завели разные странные же речи, они изъяснялись сбивчиво и нервно, и Дмитрий Емельянович далеко не сразу уяснил себе из разговоров, что эти пятеро все вместе состоят в некоем поэтическом сообществе бафомегофористов, владеют поэтическим полем газеты «Потерянный АД» и пришли, чтобы разоблачить неких затаившихся среди издателей газеты «латентных коммуняк».
— Их надо вывезти на теплоходе и утопить в Волге между Ленинской Слободой и Памятью Парижской коммуны! — клокотал медаленосный герой «Живого кольца».
— Это парадоксалит всю нашу форику, — нервно психовал ногтегрызун. — Мне говорят: «Жбанов, у вас жучки завелись под газетной корой!»
— Я тут составил кое-какой списочек, — подавал хозяину бумажку носитель свободы с неприличностью на майке.
Принимая списочек, Лихоманов впервые заинтересовался личностью Выкрутасова. Он спросил:
— А это новенький у вас?
— А мы думали… — растерянно промямлил безликий. — Собственно, вы кто, товарищ?
— Товарищи все в девяносто первом году остались, — оценивая ситуацию, отвечал Выкрутасов. — Сергей Львович, вам должен был обо мне доложить Игорь Эммануилович. Я — Дмитрий Выкрутасов, основоположник русского тычизма, течения, наиболее соответствующего обновленной России.
— Тычизма? — воскликнул тот, который с серьгой. — Ведь уже был тишизм в «Альтисте Давыдове» у Василия Белова!
— Прошу вас не перебивать, — вежливо сказал Дмитрий Емельянович. — Я до сих пор пока что молча вас слушал.
— Бред какой-то! — возмутился нервный ногтегрыз. — Мы пришли по насущным проблемам базарить, а тут этот протуберанец вторгается в космические сферы нашей жизни!
— Я тоже о космосе пекусь, — спокойно возразил Дмитрий Емельянович. После схватки с Александром Вздугиным бафометофористы не представляли для него достойных соперников в споре. — Сергей Львович, извольте взглянуть на мою систему.
Он протянул Лихоманову красиво отпечатанный манифест. Тот взял, уважительно нахмурился и стал читать. Бафометофористы выглядели уже посрамленно. Тот, который с серьгой в ухе, даже привстал, чтобы заглянуть на название читаемого документа.
— Лев Яшин какой-то… — пожал он плечами.
— Это бомба для вашей «Бомбы», — улыбнулся ему Выкрутасов.
— Футбол, конечно, дело важное, но чтобы вторгаться в наш космос… — более нервно, чем прежде, загрыз ногти Жбанов. Видно было, что всех бафометофористов распирает желание наброситься на Дмитрия Емельяновича и выкинуть его из окна, и лишь уважительное внимание, с каким Лихоманов взялся читать манифест, заставляло стихотворцев-новаторов сдерживаться. Жирная черная муха, жужжа голосом Валерии Новодворской, влетела в кабинет.
Выкрутасов увидел направленный прямо на него черный взгляд медаленосца. Доблестный бафометофорист взирал на незваного тычиста с такой ненавистью, будто по-прежнему стоял в Живом кольце, а Дмитрий Емельянович явился сюда в виде гэкачеписта. Казалось, это не муха жужжит, а мрачный взгляд вперившихся в Выкрутасова глаз демократа-сахаровца. Дмитрий Емельянович тяжело вздохнул и промолвил:
— Очень подвел Испанию Субисаретта!
Мгновенно сбитый с толку медаленосец вздрогнул и потух.
— В каком смысле? — растерянно спросил он.
— В прямом, — жестко отрезал Дмитрий Емельянович. Тут в довершение разгрома муха Новодворская приземлилась медаленосцу прямо на нос, тот вскочил, замотал руками, чертыхаясь и плюясь. Живое кольцо было прорвано.
— Очень, очень любопытный документ, — дочитав до конца, промолвил Лихоманов. — И про Субисаретту вы точно заметили. Козел он! Степан, — обратился Сергей Львович к Жбанову. — Вы у нас главный стилист. Ознакомьтесь с данным манифестом.