Рябиновый дождь
Шрифт:
— Нет, на сей раз тебе чертовски повезло: я немедленно еду с тобой.
— Но мне еще надо по магазинам походить.
И тут, словно по команде, в открытую дверь вошел шофер такси. Они поехали к Йонасу, взяли служебную машину и целый день мотались по Вильнюсу, покупая всякую мелочь. Нагрузив машину по самые окна, в сумерках умчались в Пеледжяй.
До свадьбы еще оставалось несколько дней. Вспомнив молодость, Моцкус гулял в лесном краю словно барин. Он поил колхозников, угощал председателя и даже,
— Вы ангел! — Бируте не спускала с него глаз. — Вы золотой человек.
— Товарищ Моцкус, — бегал за ним Стасис. — Я столько вам вернуть не смогу.
— Не возвращай. А кто тебя просит?
— Мы люди хоть и маленькие, но честные… Не взваливайте на нас эту ношу, ибо долг, вы сами знаете, спутывает человека по рукам и ногам.
Моцкус не только знал об этом, он не раз испытал, что это значит на собственной шкуре, но отступать ему не хотелось:
— Иди ты к черту, лесник! Не умеешь радоваться жизни. Если иначе не можешь, напейся. Какая тебе разница — на чьи деньги?.. Пусть это будет приданое Бируте.
— Женщине еще труднее чувствовать себя в долгу.
— Ну и жила ты, лесник! Помнишь, как из-за какой-то ерунды лез под машину?
— Не из-за ерунды, — опустил голову Стасис, — но что было, то было, только не говорите Бируте.
— Маленький ты, что ли? Сколько лет прошло, а я, как видишь, все не могу забыть об этом. Скажи, дуб Гавенасов еще живой?
— Некоторые ветки еще зеленые.
— Прекрасно! А насчет денег договоримся так: не подозревай меня — вот и вся плата, которая от тебя требуется.
— Спасибо, товарищ Моцкус, пока буду жив — не забуду.
Свадьба получилась удалая.
— Хватит, поехали, — умолял его Йонас. — Уже и так люди косятся, говорят, что тут не Стасисова, а наша свадьба.
— Мне наплевать, кто что говорит. Я хочу, Йонас, погулять как рядовой веселящийся человек.
Саулюс почти не спал. Задремал на несколько минут и проснулся. Во рту — словно в лошадином стойле, сердце гулко билось, рубашка и подушка намокли от пота — хоть выжимай. Чтобы не разбудить жену, он долго лежал, размышлял, закинув руки за голову, но так и не придумал ничего стоящего.
Надо бросать эту работу ко всем чертям, решил наконец. Сами заварили кашу, пусть сами и расхлебывают. Тихо оделся, написал заявление, сунул его в карман пиджака и, ощутив какое-то облегчение, полез под холодный душ. Потом сварил кофе, написал на открытке: «Люблю!» — сунул открытку в цветы и неторопливо отправился на работу.
В институте царила тишина. Стул секретарши пустовал; обычно в этот час Моцкус, приходивший раньше всех, в одиночестве просматривал бумаги и готовился к рабочему дню. Саулюс тихо переступил порог, кивнул, на цыпочках подошел поближе и, словно совершая преступление, положил заявление на стол. Шеф пробежал его глазами и полушутливо спросил:
— Сейчас же или через две недели?
— Сейчас, — заспешил Саулюс, чувствуя, что поступает неправильно и что через несколько минут, устыдившись, убежит отсюда ни с чем.
— Малыш, если сейчас, ты не получишь компенсации, — все еще шутил Моцкус.
— Я уже получил: вчера Стасис Жолинас мне за это восемь тысяч на стол выложил.
— Аж восемь! Смотри ты мне! — ухмыльнулся шеф. — А я думал, что за столько лет он больше наворовал.
— Теперь я куплю «Волгу» и открою новую линию маршрутных такси: Вильнюс — Пеледжяй, — нащупав слабинку Моцкуса, пошутил и Саулюс.
— И вся наша дружба — к черту? — насторожился шеф, по его лицу пробежало нескрываемое раздражение.
— Нет, почему? К богу, — Саулюс нарочно растравлял себя, как это делал когда-то отец Моцкуса, собираясь отрубить курице голову.
Викторас уловил его состояние:
— А с женой посоветовался?
— Зачем советоваться, если я получил ее письменный приказ?
— Тогда считай, что уже не работаешь.
— Спасибо.
— Нет, погоди, — остановил его Моцкус. — Значит, поболтал, послушал, что этот мухомор тебе рассказал, и осудил? Интересно, а кто из вас приведет приговор в исполнение?
— Мы никого не осудили. Но я не могу возить человека…
— …Которого ты не уважаешь? — Моцкус старался опередить события.
— Нет, это было бы несправедливо по отношению к вам. Я не могу возить начальника, который слишком добр ко мне. Мне кажется, что я перед вами в неоплатном долгу и вы делаете так, чтобы я задолжал вам еще больше, чтобы иметь безмолвного слугу и распоряжаться им, как вам взбредет в голову.
— Не понимаю. — Моцкус все понял, но хотел дослушать Саулюса до конца.
— Я не могу работать с человеком, который пытается быть хорошим за чужой счет.
Эти слова больно кольнули Моцкуса, но он сдержался.
— Ах, вот в чем дело!.. Я слишком добр… Мы всю жизнь искали доброты, а вы убегаете от нее. Доброта кажется вам подозрительной, потому что она незаслуженна? Что ж, логично. — Моцкус подбирал подходящие слова, но найти их было не так легко. Он закурил. Вначале ему хотелось пристыдить Саулюса, напомнить о необычайной честности его отца. Но это было бы слишком банально. Поэтому он решил быть откровенным: — Знаешь, если бы я был подлецом, мне было бы наплевать, что думает обо мне рядовой шофер. Не хочу быть чиновником. А с тобой — особенно. Прежде всего, я полюбил тебя как товарища, как откровенного и принципиального человека, как прекрасного, знающего свое дело водителя… Ну, и как сына своего погибшего друга.